Короли Альбиона - Рэтбоун Джулиан - Страница 29

• Предыдущая
• 29/91
• Следующая

Что ж, дорогой брат, пора заканчивать письмо. Могу сообщить лишь, что мы постепенно подвигаемся к цели нашего путешествия и с попутным ветром отплывем в Ингерлонд. Надеюсь, что Эдди Марч окажется нам полезен в качестве проводника.

В следующий раз я возьмусь за перо только в Ингерлонде, когда хоть отчасти будет выполнена наша миссия.

Остаюсь, дорогой брат, твоим преданным слугой.

Харихара».

Не скрою, я почувствовал облегчение, когда, снова придя в дом Али, застал его на прежнем месте. Мне вовсе не хотелось иметь дело с еще одним посланием князя Харихары, заполненным всяким вздором. Ну кто способен разобраться во всех этих Эдуардах, Ричардах и Генрихах? Да и кому это надо?

Итак, Али выздоровел и сидел в своем кресле, но на этот раз он был не один. Рядом с ним сидела поразительно красивая дама, на вид тридцати — тридцати пяти лет. Она достигла того совершенства, которое становится наградой для зрелой женщины, много повидавшей, много свершившей, имевшей детей и благодаря силе своего характера (возможно, также и благодаря своевременной потере мужа) получившей возможность самостоятельно распоряжаться своей жизнью.

Гостья была одета в короткую безрукавку и длинные широкие шальвары из расшитого шелка, столь тонкого, что он казался почти прозрачным. В просвете между безрукавкой и шальварами виднелся округлый, безукоризненной формы живот, пупок которого был украшен большим алмазом. Плечи и горделиво вскинутую голову окутывала шаль. Высокий ясный лоб окружали густые темные волосы, большие почти черные глаза под широкими бровями сверкали умом, а порой и ехидством, в правой ноздре изящного, с горбинкой, носа посверкивал небольшой бриллиант, полные губы были обведены насыщенно-розовой помадой, небольшой, но упрямый подбородок свидетельствовал о силе воли. Достоинство, с которым, держалась эта женщина, ее сдержанность и учтивый интерес к жизни свидетельствовали о ее зрелости, но из физических признаков того, что она уже миновала годы молодости, я мог отметить только морщинки у основания длинной, изящной шеи, там, где начинались ключицы. Гостья Али носила множество украшений: на пальцах — кольца с рубинами и изумрудами, золотые запястья высоко на руках, браслеты на ногах. Ее окружало доступное не зрению, но обонянию облако ароматов, их гамма менялась с каждым движением женщины.

— Достопочтенный Ма-Ло, я хотел бы познакомить тебя с госпожой Умой. Ума, это Ма-Ло. Я рассказывал тебе о нем.

Надеюсь, мне удалось передать поклоном то изумление и уважение, которое я испытывал.

Богиня, сидевшая передо мной, сложила ладони перед грудью (низкий вырез безрукавки почти полностью обнажал грудь) и слегка наклонила голову к своим тонким, сужавшимся к кончикам пальцам. Она смотрела на меня — внимательно, оценивающе и призывно.

Я сел рядом с Умой, опустил руки на колени. Ума тут же взяла мою руку, положила ее на разделявший нас маленький столик, накрыла своей, приговаривая негромко, как рада она меня видеть и еще что-то — я уже почти не разбирал слов.

— Ты помнишь, Ума участвовала в моих приключениях, — заговорил Али. — Она была видением, обещанием и наградой — я рассказал тебе, как мы купались вместе с «буддийским монахом» во дворце халифа в Миср-аль-Каире. Кстати, Ума приходится теткой обеим моим женам. — Али взял из серебряной чаши финик, закинул его в рот, осторожно выплюнул косточку в руку, прожевал и проглотил мякоть и только после этого продолжил рассказ. — В эту историю входят и такие события, о которых Ума сумеет рассказать лучше, чем я, поскольку она там непосредственно присутствовала, а я нет. К тому же все, что случилось с Умой, и ее собственные дела представляют немалый интерес. И вот Ума любезно согласилась провести с нами два-три вечера.

Али со вздохом провел ладонью по глубокой вмятине, оставшейся на месте его правого глаза.

— Приступай, Ума, — пробормотал он. Ума приняла руку, оставив мою в одиночестве, и выпрямилась.

— Что ж, — промолвила она, отпила немного лимонада и на миг прикрыла глаза. Мне показалось, что в саду смолкли все звуки, словно и природа вокруг нас затаила дыхание. Конечно, это была лишь игра воображения. Фонтан продолжал свой плеск, и птицы по-прежнему щебетали.

Она начала рассказ.

Пена и прибой, хлопанье парусов и свистки, темная вода, словно нежная материнская ладонь, гладит тяжелые, заросшие водорослями камни набережной. Ветер сгибает меня пополам, я опускаю голову, туго обматываю плащ — лишь бы не распахнулся, не обнажил на глазах у всех округлую грудь, заострившиеся соски. Да, я чувствую, как возбужденно приподнимаются мои соски от ласк ветра.

Нас тут целое скопище, эдакая гусеница — как много ног, какая давка! Все спешат по сходням к судну, удерживаемому надежными швартовами. Сколько ни злись ветер, ему не разорвать сплетенные из конопли канаты толщиной в мою руку.

Поверх голов моих спутников я вижу шпили и башни Кале, я вижу соломенные и черепичные крыши, струйки дыма, поднимающиеся из труб и словно пронзающие воздух, а над ними, в вышине, собираются несущие дождь облака. Вот они, мои спутники: князь Харихара Раджа Куртейши, его лоснящиеся черные волосы украшены пурпурной бархатной шапочкой с золотой заколкой, красный шелковый шарф, завязанный под подбородком, удерживает сей головной убор, темное одутловатое лицо скривилось от ветра — я знаю, он ненавидит ветер, — тело греет шуба из черного соболя, лоснящаяся, как и его локоны, мягкие кожаные сапожки тоже отделаны мехом; рядом с ним Аниш, глаза у него покраснели от усталости и тревоги, он осторожно перебирает ногами, боясь поскользнуться на влажных от прибоя камнях, его придерживает под руку Али бен Кватар Майин (тут Ума послала нашему хозяину нежную улыбку). Али пытается одновременно (при том, что одна рука его плохо слушается) поправить съезжающий набок тюрбан, не выронить трость и помочь Анишу, но здоровый глаз его продолжает поглядывать во все стороны, он, как всегда, полон любопытства, не желает пропустить что-нибудь новое, что-нибудь необычное. Факир — волосы у него встали дыбом, и он очень похож на ежа — бормочет себе в бородку мантры и заклинания, то и дело прерываясь, чтобы отругать мальчишку, которому поручен присмотр за его волшебным ящиком. И последний — не совсем последний, за ним еще плетутся грузчики с нашим багажом — Эдди Марч. Доспехи на нем гремят и звенят, он ведет за уздечку, обшитую пурпурной тканью, своего огромного жеребца — о богиня, у этого зверя яйца точно две гигантские сливы! Из всех спутников только с англичанином я еще не предавалась любви, но скоро, скоро… И подумать только каждый в честной компании уверен, что только он познал мою грудь, мои ягодицы и розовую щелку.

Поднимаются на борт мулы — осталось лишь двенадцать, мы избавились уже от большей части добра, захваченного в дорогу, из десяти погонщиков только шестеро сопровождают нас теперь. Аниш отослал домой не только солдат, но прачек, поваров и почти всех секретарей. Он сказал, что они слишком дорого обходятся.

Обернувшись, я поглядела на гавань, заполненную кораблями, на лес мачт, склады у самого берега, забитые тюками шерсти и бочками вина. Я глубоко вздохнула, впитывая ноздрями насыщенный новыми запахами воздух: пахнет дегтем, конопляной веревкой, древесиной, рыбой и уксусом, пахнет морем и всеми ароматами моря, солью и водорослями, доносится сладковатый запах гниющей рыбы, вонь крысиных экскрементов и мочи, из пучины мне чудится призрак запаха до белизны отмытого дерева и костей погибших моряков, и белесоватый туман в воздухе — словно брызнувшее из напряженного члена семя.

И запахи скотного двора, и все пряности Индии, и ароматы Аравии — мулы неторопливо цокают мимо меня, и один из них роняет желтые катышки прямо к моим ногам. Мы не берем животных с собой, наймем или купим новых в Дувре, но только мулы способны втащить все наши пожитки на судно.

• Предыдущая
• 29/91
• Следующая