Мир в табакерке, или чтиво с убийством - Рэнкин Роберт - Страница 52

• Предыдущая
• 52/60
• Следующая

И разражается громоподобным а-а-а-п-ЧХИ!Литавры бьют в последний раз. Сверкает молния, поднимается столб дыма.

И вот он был – и вот его нет.

Исчез.

Стихли крики и аплодисменты. Погасла рампа, и снова зажегся свет в зале. Как по сигналу, появились официанты с подносами, полными яств. Там были шкварки и шоколадки. Клубника в кокаине и кубки, полные абсента и мескаля.

Оркестр– марьячи снова зашелся развеселой мелодией, и народ вокруг принялся дрыгаться и извиваться. Мало кто, впрочем, пытался подняться на ноги, и действительно пуститься в пляс. Слишком много было сожрано. И еще больше выпито.

– Ну и фигня, – сказал Норман.

– Брось, – сказал я. – Это было великолепно.

– Ну и в чем тогда смысл?

Я многозначительно поводил руками.

– Ясно. Ни фига ты не понял, – сказал Норман. – Но с ослом мне понравилось.

– Ладно, пойду скажу «спасибо большое» профессору Мерлину. Интересно, куда он делся?

– Исчез. Сделал ноги. А-апчхи, и всем привет.

– Который час? – спросил я.

Норман вытащил из кармана пижонские часы, щедро украшенные деталями конструктора.

– Без четверти двенадцать, – сказал он. – Как летит время, когда веселишься, а?

– Ладно. – Я поднялся, расправил плечи, и сделал несколько глубоких вдохов. Вдох через нос, выдох через рот, как дышат, когда им предстоит что-то значительное, что-то БОЛЬШОЕ.

Прыгнуть с вышки, к примеру. Или на мотоцикле – через горящее кольцо.

А может даже, броситься в водопад. Или в атаку на русские пушки под Севастополем, верхом на коне, с саблей в руке.

Или…

– Ты чего это? – спросил Норман.

– Я же сказал – пойду схожу…

– Ты считаешь, меня интересует состояние твоего мочевого пузыря?

Я снова показал Норману кулак, и изобразил, как я наношу им серию сокрушительных ударов.

– Бац-бац-бац, – сказал я. – Норман в нокауте. Начинайте считать.

Норман закатил глаза и тоже поднялся.

– Ладно, – сказал он. – Вот что нам нужно сделать. Нужно найти женщину с зеленой помадой. Если на ней еще осталась эта помада. Наверно, всю смазала, когда запихивала в глотку чибисовые члены.

– Вот уж не слыхал про чибисовые члены.

– Скорее всего, их почти и не осталось. Я почти все съел на обед.

– Пошли, – сказал я Норману. – Подкрути свой павлиний костюм, и покончим, наконец, с этим делом. Я с гораздо большим удовольствием буду звать Санта-Клауса, когда мы поймаем эту бабу, свяжем ее и посадим под замок.

– Справедливо. – Норман возился с пультом управления. – Что-то разладилось, – сказал он, тряся пульт. – Похоже, контакты отошли. – С этими словами он нанес пульту – который с виду требовал крайне осторожного обращения – несколько сильных ударов. – Ага, заработало, – заявил он.

– Тогда пошли.

Я объяснил Норману свой хитрый план, которого, как мне казалось, мы должны придерживаться. План был прост, но очевидно эффективен. Я сказал, что все, что нам нужно сейчас делать – прогуливаться посреди развлекающейся толпы как можно беззаботнее, чтобы не возникало и тени подозрения, и так небрежно по ходу дела перебрасываться парой слов с каждым индивидуумом женского пола, одновременно украдкой разглядывая его (ее?) губную помаду. И тот, кто ее найдет, просто заорет другому: «Вот она, сучка зеленогубая!» – и мы вместе произведем гражданский арест.

Ну что могло не сработать в этом плане?

Ничего.

Кроме того, рассудил я, у меня будет возможность поболтать со всякими там звездами-знаменитостями, а может быть, даже настроить себя соответствующим образом, чтобы наилучшим образом звать Санта-Клауса.

По– моему, справедливо рассудил. В конце концов, это была моявечеринка.

– Пошли, – сказал я. – Начинай.

Норман начал, весьма незамысловато, со слов «Ну как настроение?», и я начал с того же.

– Как настроение? Нравится вечеринка?

– Все нормально?

– Будьте добры, сигары не тушите об пол. Вот, пожалуйста, идет пепельница.

– Еще порошочку к клубнике, ваше королевское высочество?

И так далее, и так далее, и тому подобное.

По– моему, все шло совсем неплохо. Мы обрабатывали зал квадратно-гнездовым методом, слаженно и единообразно двигаясь параллельным курсом, что выглядело как помесь знаменитых танковых «клещей» Роммеля и недоброй памяти «Танца маленьких утят».

Я бы предпочел, чтобы это происходило позже. Когда народ дошел бы до кондиции, и взялся хором исполнять нетленные «Поедем, красавица, в Виндзор» и «Хорошо живет на свете Винни-Пух». На мой взгляд, именно тогда начинается главное веселье.

После примерно полусотни об-какнастроенинных гостей женского пола я решил посмотреть, как продвигаются дела у Нормана. Дела у него шли лучше некуда, с какой стороны ни гляди. А именно: после всех моих «как настроение?» и «все нормально?» я продолжал движение в одиночку. А Норман – нет. Похоже, все женщины, которых об-какнастроенил Норман, двигались за ним следом.

Двигались следом, словно длиннющий хихикающий хвост из одних женщин, плящущих летку-енку.

Я вздохнул, покачал головой, и продолжил свое занятие. Признаться, мне уже обрыдло как-настроенить, и я уже подумывал о том, чтобы переключиться и начать привет-давно-не-виделись-как-делишкать, просто чтобы было не так скучно.

Обратите внимание, я вообще не понимаю, чего ради я старался рассыпать любезности. Ни одна из этих дамочек – в роскошных платьях, в туфлях на высоком каблуке, в самой дорогой макияжной штукатурке, в состоянии крайнего алкогольного опьянения – ни одна из них не выказала мало-мальски значимого интереса к моей персоне.

Должен признаться, я был в ярости.

Ну сами посудите: это, значит, моявечеринка, они тут нажираются за мойсчет, и наливаются моейдармовой выпивкой, и ловят кайф с моейтравки. Минимум, чего я был вправе ожидать от этих расфуфыренных великосветских шлюх: предложения отсосать у меня.

И что вы думаете – предложили?

Как же!

Я решил притвориться ирландцем. Как правило, дамочки без ума от ирландцев. У ирландцев, видите ли, такой особый шарм, или такая особенно цветистая манера выражаться, или такое привлекательное от них исходит ощущение опасности. Или еще что-то такое от них исходит. Я думаю, все-таки цветистая манера.

По крайней мере, решил я, стоит попробовать.

– И как в такую пору не сказать «С добрым утречком!»? – обратился я к Потру-и-станет-больше [Сами догадайтесь.].

Непонятно почему, но это не произвело на нее большого впечатления.

Ее приятелю, однако, это явно не понравилось.

– Отвали, придурок криворожий. – Таков был его ответ.

Я наклонился к нему. Я сразу его узнал. Это было одно из литературных светил, Сам-толст-и-волосат [Эрнест Хемингуэй?].

– Иди, куда шел, – продолжал он, картинно растягивая слова. – Или нарвешься сам знаешь на что.

Я уставился ему прямо в глаза, а потом ударил его головой. Прямо в лицо. День, понимаете, выдался длинный. И трудный.

Сам– толст осел на пол, как груда тряпья, а я широко улыбнулся, повернувшись к Потру-и-станет-больше.

– Обморок, – объяснил я. – Пива перепил. Вы же его знаете.

И я, бочком-бочком, двинулся дальше.

И вдруг, знаете, точно гром среди ясного неба меня вдруг пронзила мысль. Я вдруг остановился и подумал: Что я здесь делаю? Нет, понимаете, чтоя здесь делаю? (А не что я здесьделаю?)

И я подумал: Черт побери, я знаю, что я здесь делаю.

Бочком– бочком, потихоньку, я втираюсь!

Втираюсь. В высшее общество. Я не делал этого много лет. И вот – снова занимался этим. Я потихоньку, бочком-бочком, втирался в общество всех этих богатеев. Всех этих действительнознаменитых богачей. Я им чужой. Чужой на этом празднике.

Мелкая сошка, вот я кто. Всегда был, и остаюсь мелкой сошкой. И даже все то богатство, которое мне оставил Т.С. Давстон, не могло изменить того, что гнездилось у меня в душе. Я был просто мелкой сошкой. Точно так же, как в свое время Т.С. Давстон был мелкой сошкой. Точно так же, как мелкой сошкой был Отрок из показанной нам пиесы. Точно такой же сошкой.

• Предыдущая
• 52/60
• Следующая