Чисвикские ведьмы - Рэнкин Роберт - Страница 74

• Предыдущая
• 74/98
• Следующая

Тремя с половиной часами ранее Уильям Старлинг, полковник Ее Величества Воздушной кавалерии, был разбужен звуками неизменно популярного Танца Большого Сапога, который на этот раз исполнял не Литтл Тич, а дисковый будильник Бэббиджа.

Этот будильник, подарок ныне покойного и оплакиваемого папаши, юный Уильям получил по случаю своего шестилетия.

Уильям протянул руку и выключил будильник. Потом немного поморгал и сфокусировал глаза, чтобы как следует разглядеть окружающий мир.

Он был не у себя в казарме у Куинз-гейт. Уильям поскреб белокурую макушку, потом роскошные баки. Затем воспоминания стали возвращаться. Он вспомнил прошлую ночь.

Веселая была ночка.

Его вытащили из офицерской столовой – это называлось «идем кутить». Повод для этого был: требовалось срочно отметить завтрашний запуск лунного корабля. Было выпито много шампанского, много гиней высыпано на игорные столы одного из заведений Ноттинг-хилла – так называемого Дворец Электрических Развлечений Барнаби Рэджа. Потом они посетили множество клубов в Берлингтоне, не забыли Стрингфелло и клуб «Кис-Кис». Потом было множество девочек в заведении мадам Лоррен Лавридж в Бейсуотере. Дальнейшее припоминалось более чем смутно. Кажется, они состязались в мочеиспускании – надо было потушить сборщика собачьего помета, которого подпалил потехи ради Бинки Хартингтон. Затем они бросали камнями в бродягу, который пялился на офицеров Ее Величества без должного уважения. И спихнули в Темзу с Кью-бридж какую-то пожилую леди. Что послужило причиной последнего деяния, Уильям никак не мог вспомнить, но на тот момент она представлялась вполне веской.

В общем, ночка вышла что надо. Как и любая ночь со вторника на среду, когда полк спускался с небес на грешную землю и занимал свои квартиры в Куинз-гейт.

Уильям вылез из постели и потянулся. Боевые товарищи доставили его сюда, в дом его детства, в Брентфорд, на Мэйф-кинг-авеню, 7, и уложили на его собственную детскую кроватку. Оглядев свое худощавое тело, Уильям Старлинг обнаружил, что на нем нет ничего похожего на штаны, а гениталии щедро намазаны сапожной ваксой.

– Какое убожество, – пробормотал полковник, рассматривая эту часть своего тела. – Вымазать своего товарища ваксой, стоило тому отправиться в страну снов… Хотя, – он задумчиво огляделся и сжал ягодицы, – это еще не худший вариант. Крепыш Уилберфорс запросто мог мне вставить, а я бы даже не понял, что произошло.

– Уилли, дорогой, – долетел до него знакомый голос. – Ты уже встал? У тебя сегодня большой день, помнишь?

– Уже спускаюсь, мамочка, – отозвался полковник. – Вот только помоюсь и причешусь.

– У нас копченая рыба и джем, – крикнула мать. – Все, как ты любишь.

– Больше всего люблю фуа-гра, намазанное на сосок красивой девочки, старая корова, – пробормотал полковник. И добавил, уже во весь голос: – Именно то, что я люблю, мам!

Одеться оказалось несколько сложнее, чем полковник предполагал. Брюки таинственно исчезли. Сапоги обнаружились мгновенно – начищенные до блеска, с золотыми шпорами в форме воздушного корабля. Но что касается брюк… С таким же успехом он мог искать их в комоде у фокусника.

– Какое убожество, – повторил полковник. Поскольку патентованных очищающих веществ под рукой также не оказалось, он спустился к завтраку без штанов. Позволяя всему миру увидеть, как черно бывает у негра между ног.[123]

Над лестницей, на стене, оклеенной пестрыми обоями, висели картины, но Уилл не удостоил их даже взглядом. Все они были портретами его отца, покойного капитана Эрнеста Старлинга, посмертно удостоенного Креста Виктории за спасение жизни Ее Величества во время пуска «Дредноута». Сын национального героя Уильям дослужился до полковника и всей душой стремился превзойти отца и обеспечить себе место в истории империи.

Полковник Уилл вошел в парадную гостиную. Ее обстановка являла собой пример провинциального шика двадцатилетней давности: пухлые фарнсбарновские кресла-кровати с маленькими колесиками и подчеркнуто косолапыми ножками в стиле Маршана; встроенный гарнитур с оригинальным геометрическим рисунком, выполненной натриевой амальгамой; парные «чеггеры», грелка для ног, украшенная филигранью, обеденный стол и шесть стульев, которые обычно называют «старыми хамелеонами».

На этом столе и лежал утренний выпуск «Брентфордского Меркурия».

Матушка полковника Уилла в данный момент перекладывала рыбу со скорожарки Бэббиджа (для жаренья с малым количеством масла) на электрический сервировочный столик Бэббиджа. Узрев обнаженные чресла сына, она едва не выронила кушанье.

– Какой ридикюль! – ахнула она. – О… извини, Уилл. У меня плохо с французским.

– Нет, мам, это ты прости, – отозвался полковник. – Ребята не слишком изысканно пошутили.

– Мальчишки и есть мальчишки, – произнесла миссис Старлинг, совершенно успокоившись. – Помню, как мы с твоим дорогим покойным отцом ходили на полковые вечеринки с танцами. К тому времени как пробьет десять, все молодые люди уже были без штанов.

– Придется позаимствовать папины панталоны, если я хочу прилично выглядеть на запуске, – сказал полковник Уилл, занимая место во главе стола.

– Его парадная форма лежит в сундуке на чердаке, засыпанная нафталином. Я знала: когда-нибудь ты с гордостью ее наденешь.

– Чертовски мило с твоей стороны.

Полковник Старлинг вооружился ножом и вилкой, миссис Старлинг взяла с сервировочного столика тарелку с копченой рыбой и поставила перед ним.

В течение следующих двух минут она хлопотала, потом сжала на груди руки в прожилках и склонила голову сперва вправо, а затем влево. Как делает любая мать, любующаяся единственным сыном.

– Присаживайся, мам, – предложил полковник. – Позавтракаем вместе.

– Ой нет, нет, Уилли. Я лучше постою, если ты не против.

– В чем дело?

– Ну, как бы тебе объяснить… Твой приятель, Крепыш, вчера вечером немного задержался. Сперва он уложил тебя в постель, а потом спустился и угостил меня шерри-бренди. Так что, думаю, ближайшую неделю я не смогу сесть на велосипед.

– Я понял, – ответил сын. – Давай не углубляться в подробности.

– Так я постою. И не волнуйся, если буду чуть-чуть прихрамывать, когда понадобится перейти от «А» к «П».

– От «А» к «Б», мама.

– Еще копчушек?

– Я и за эти еще не принимался.

Миссис Старлинг тепло улыбнулась сыну и заковыляла в направлении «П».

Возвратившись, она обнаружила, что полковник уже разделался с копчушками, джемом и половиной порции кукурузных хлопьев. Сейчас его куда больше занимал свежий выпуск «Брентфордского Меркурия».

– Ты знаешь, как это называется, мама? – спросил он.

– Конечно, милый. Это газета.

– То, что в ней, – уточнил полковник.

– В ней новости, милый.

– Сегодняшние новости!

– Нет, дорогой. Невозможно знать, что может быть в сегодняшних новостях.

– А я чертовски хорошо знаю, что там должно быть.

Полковник Уильям поднял перекошенное от ярости лицо.

– Кажется, ты расстроен, – заметила миссис Старлинг.

– Еще бы! В министерстве мне сообщили, что сегодня утром на первой полосе каждой английской газеты будет мой фотографический портрет. А в этой его нет.

– Это «Брентфордский Меркурий». Мы в Брентфорде, здесь всегда все не как везде. Брентфорд всегда был, можно так сказать… не от мира сего. Я имела в виду, что он к миру не привязан, он с ним не повязан, тот ему не навязан и никто не обязан…

– Прекрати болтать, женщина.

– Так не говорят с матерью.

– О да, черт побери. Приношу свои извинения, мама. Но эта история на передовице просто отвратительна. Это отвратительная клевета. Я подам иск на этих писак и вытрясу из них все до последнего пенса.

Полковник швырнул прогневившую его газету на яркий ковер (подлинный Трамптон, с рисунком «Пит пьет, пляшет и поет»).

Миссис Старлинг, не без труда присев, подобрала ее и прочла заголовок.

• Предыдущая
• 74/98
• Следующая