Генералы подвалов - Рыбин Алексей Викторович Рыба - Страница 3

• Предыдущая
• 3/80
• Следующая

Мать ушла к одной из бесчисленных своих подруг, сказав, что дома будет не раньше завтрашнего, вернее, уже сегодняшнего вечера. Спать не хотелось. Да и смешно спать, коль она осталась дома одна. Не так уж часто Насте удавалось побыть хозяйкой в собственной квартире, без надоевших советов и подсказок, без всех этих «выключи чайник», «сделай музыку потише», «иди ешь, а то остынет, двадцать раз греть никто не будет, каждый день одно и то же». Вот именно — одно и то же! Как они не понимают, что если изо дня в день несколько лет подряд повторять про чайник и музыку, то она просто перестанет реагировать. Будет воспринимать эти замечания как данность, как обои в своей комнате, — единственное, что осталось в их квартире «совкового». Рисунок на обоях Насте очень нравился, и она отстояла свою комнату, не дала ее «европеизировать», сказала, что белые стены ей не нужны, что пусть у себя родители творят что хотят, хоть нестругаными досками стены обшивают, а ей оставят ее любимые обои.

Хорошие у нее родители, очень хорошие, она их очень-очень любит, но все-таки с каким бы удовольствием она жила одна. Она абсолютно все умеет, отцу только кажется, что она еще беспомощный ребенок, который не в состоянии отвечать за свои поступки. Да и мама тоже все выхватывает у нее из рук. Только Настя соберется что-то делать на кухне, как мама тут же лезет с советами: это не так, то не правильно, как будто Настя сама не знает, как надо. Просто у каждого разные методы: мама по-своему привыкла, Настя — по-своему. Зачем же навязывать?

Настя подняла руки и потянулась изо всех сил. Не хрустят косточки, это хорошо. А то отец, как начнет утром разминаться, что, правда, бывает довольно редко, так хруст такой стоит, даже страшно. Вроде и не старый ведь, сорока еще нет. Хотя какое там, не старый — после тридцати уже все. Каюк. Какие там у них радости? Да никаких. После тридцати — это разве жизнь? Так, прозябание. Ну, ей, Насте, до тридцати еще целая жизнь. Можно не волноваться. Она еще все успеет.

Раз родителей нет дома, можно спокойно покурить в комнате. Ничего, до прихода отца проветрится, а то замучилась она бегать на лестницу. Правда, надо отдать родителям должное, когда проблема ее курения встала, как говорится, ребром, они сжали зубы и пустили ее на самотек. Конечно, глупо ведь устраивать сцены и читать лекции о вреде табака шестнадцатилетней девушке. Все равно, если хочет, будет курить. А прятаться с тлеющим окурком в рукаве, кидаться за угол при виде отца или матери — это как-то и вовсе не солидно. Но каждый раз выходить из квартиры — все удовольствие пропадает — это же надо отложить все дела, тапки напялить, взять пепельницу, сигарету, ключи. То ли дело — сидя на диване, слушая музыку или не отрываясь от компьютера, небрежно прикурить, сощуриться и не спеша потягивать сигарету.

А сигареты-то и кончились — вот незадача! Настя порылась в ящиках письменного стола — вдруг где завалялась хоть одна после гостей каких-нибудь, после Алисы — она вечно вываливает из пачки на диван по несколько штук, у нее в руках вообще ничего не держится, все падает, бьется, рассыпается. Может быть, она в очередной раз вывалила из пачки, а Настя убрала в стол, аккуратистка запасливая. Нет, даже крошек табачных в ящиках не видно после очередной уборки, не то что сигарет. Как всегда, так сказать, при наличии отсутствия, курить захотелось еще сильнее.

Настя засунула руку в карман джинсов, вытащила пачку бумажек. Троллейбусные талоны, флаерсы, которые ей всучил возле метро какой-то незнакомый придурок-рейвер, сложенный вчетверо тетрадный листок с записанным на нем единственным телефонным номером — хоть убейте, Настя не помнила, чей это номер, — и — самое главное — две десятки. Ну что же, деньги есть, можно и прогуляться до ночника, заодно сока какого-нибудь прихватить, чипсов, может быть, пакетик.

Вот еще один плюс отсутствия в доме родителей — черта бы лысого ее отпустили в три часа ночи в магазин. Всего боятся, взрослые люди, а хуже детей. Какие-то запуганные, издерганные. Возвращается она с дискотеки за полночь — дома разборки. Из гостей под утро — опять разборки. Не сильные, правда, так, для порядка, но все равно достает. Как, мол, может молодая девушка одна ночью ходить по улицам? А вот так и может. Не хуже, чем днем. Если захотят, и днем замочат за милую душу. Да только она-то знает, что не так страшен черт, как его малюют родичи. Спокойненько все ее знакомые гуляют по ночам, колбасятся в клубах, после концертов ходят друг к другу в гости, и никого еще не убили, не изнасиловали, даже не ограбили. Тем более в своем районе. Ребята, правда, дерутся, ну так это им и положено, между собой разбираются или по-пьяни сцепятся с кем-нибудь, подумаешь, ничего страшного, ну фингал поставят, ну нос разобьют, это разве проблема?

А настоящие бандиты — какой у них может быть интерес к подросткам? У них другая система ценностей, другие дела, на кой им связываться с такими, как Настя, как ее приятели? Ерунда, одним словом.

Настя накинула джинсовую куртку, сунула ноги в замшевые ботинки и, не выключая света, закрыла за собой входную дверь. С шипением раздвинулись дверцы лифта, не обезображенного традиционными короткими надписями, без рукописных логотипов «Алисы» и «Кино», без немых криков «Цой жив» и «Мы вместе!». Стенки кабины были девственно чистыми, хотя лифт служил уже много лет, — видимо, жильцы на лестнице подобрались все как один приличные и скромные, не любящие оставлять на стенах автографы либо деловые или личные записки.

Настя вышла на улицу. Ночь не пугала ее — она снова вспомнила родительские страхи и усмехнулась. Наоборот, ночью-то как раз безопасней. Темно. Ты ничего и никого не видишь в тени домов, но ведь и тебя никто не видит. А в свете уличных фонарей каждого прохожего видно за версту и всегда можно подготовиться к встрече или свернуть, если одинокий ночной пешеход покажется подозрительным. И шаги слышны в тишине — сзади никакому маньяку не удастся наброситься, скорее уж днем, в сутолоке, в грохоте транспорта, в котором тонут все звуки.

Она неторопливо пошла в направлении метро — там, на противоположной стороне улицы Кораблестроителей, работали модифицированные ларьки, уцелевшие во время тотальной чистки города от мелких торговых точек. Несколько ларьков слились в один небольшой стеклянный павильончик, и появился чудесный магазинчик «24 часа» с милиционером, который стоял внутри, привалясь к дверному косяку, с двумя молодыми, на год-другой старше Насти, продавцами, работавшими по ночам — Виталиком и Вовой. Днем их сменяли барышни, заметно уступающие ребятам в любезности, обходительности и чувстве юмора, или, может быть, это Насте просто так казалось... Впрочем, днем она очень редко заходила в магазин, по какой-то странной фантазии хозяина названный «Ливан».

— Здравствуйте, здравствуйте! — приветствовал Настю Вова. Они с Виталиком оба знали девушку в лицо и обращались к ней исключительно на «вы», как, впрочем, и к остальным немногочисленным ночным покупателям. — Чего желаете?

— "Лаки Страйк".

— Лайт?

— Стронг, — ответила Настя, — только стронг.

— А вы снова перекрасились? — спросил Виталик, протягивая ей пачку сигарет. — Пять пятьдесят.

— Пожалуйста, — Настя положила на стеклянный прилавок десятку. — А что, заметно?

— Вообще-то, да. У вас ведь волосы были, кажется, красные? — Виталик незаметным движением смел бумажку куда-то под прилавок и мгновенно, жестом фокусника, выудил оттуда же четыре пятьсот, отсчитав их, похоже, на ощупь. Во всяком случае, глаз от Насти он все это время не отрывал.

«Профессионал, — подумала она. — Как со сдачей ловко управляется».

— Были красные, стали белые, — нарочито лениво ответила Настя. — Разнообразия хочется.

— А я думал, в школу скоро, — печально ответил Виталик. — Думал, вы учителей стесняетесь.

— Я никого не стесняюсь, — Настя взглянула ему в глаза. — Мне нечего стесняться.

Но взгляда Виталика она выдержать все-таки не смогла. Повернула голову, якобы рассматривая блестящие пакетики чипсов, печенья и конфет, выставленные в отдельной боковой витрине.

• Предыдущая
• 3/80
• Следующая