Тим и Дан, или Тайна «Разбитой коленки» - Краева Ирина - Страница 9
- Предыдущая
- 9/47
- Следующая
— Почему?
— Я свою душу злодеям отдал — в зелёном флакончике. А твоя-то посмотри — вот она, свеженькая, как роса, чистая, как вода в реке Ледянке, — Лиходеич бережно достал из-за пазухи фиолетовый флакончик, осторожно взболтнул искорки, и спрятал обратно. — Пока у меня есть время, пока Ний не узнал о подмене, я должен отдать твою душу родной матери. Только материнская любовь сохранит душу своего ребёнка в целости и сохранности. Я должен успеть донести флакончик и повиниться перед ней, — Лиходеич деловито посмотрел на часы. Каждая минута на счету. — Как только Ний узнает про обман, нам конец!
— Как же я спасу брата? Как я спасу Даньку один? С чего начинать? — У Тима разгорелись зелёные глаза.
— Для того, чтобы вызволить брата и снять с него и себя клеймо чёрной силы, тебе нужно найти вечный огонь Знич.
— И где же он горит, дедушка?
— Знич горит на Вечном Дубе. Вечный Дуб стоит в Вечной Роще. А она находится между Явью — реальной жизнью — и Навью — страной ушедших от нас. Между жизнью и смертью.
— Но как мне попасть между жизнью и смертью?
— Тебе, мой мальчик, не раз придется оказаться между жизнью и смертью. Насчет этого ты не бойся, — невесело усмехнулся Лиходеич и полез в нетопленую печку. — Где же это она? А вот! Держи Неугасимую свечу, — протянул он Тиму небольшой, оплывший огарочек. — Подпалишь её от Знича, она сама пламя сохранит.
— Скажи, куда мне идти?
— Дорога всегда начинается вот здесь, — и Лиходеич приложил ладонь к сердцу Тима. — Твоя дорога началась с любви к брату. Помнишь, я говорил: когда человек выбрал правильный путь, считай, он треть пути одолел, когда человек идёт по пути и не сворачивает, конец пути к нему сам бежит. Запомни, Тимочка!
Тим зашнуровал кроссовки и застегивал уже карабин у рюкзака, перебросив его широкую лямку через правое плечо.
— Вот только времени у тебя в обрез, — продолжал Лиходеич. — Сейчас на дворе последний месяц лета. Как только жаворонки унесут тепло, яд клейма совсем отравит кровь Дани, и он превратится в одного из злоденцев. Этот яд может влиять и на тебя, раз и на твоём плечике чертополошная отметинка нарисовалась. Запомни: есть твоя душа — чистая и горячая. А если ты почувствуешь в ней зло, если тебя одолеет обида и злость, знай, это действует яд, и постарайся ему не поддаваться. Нужно управиться до осени. А что если ты не успеешь? — Лиходеич задумался, примолк. — Знаешь что, иди-ка ты к Числобогу. Может, он что-нибудь придумает. Он мой добрый товарищ. Я тебе план начерчу, — и Лиходеич в один миг нацарапал гвоздём на берёсте путь до Числобога.
…Лиходеич и Тим вышли из родной избушки, не зная, вернутся ли когда-нибудь в неё, не ведая, в последний раз или нет видят друг друга.
Лиходеич разломил круглый каравай на две части и большую протянул Тиму:
— Возьми, Тимушка, Лучшую долю. Тебе она обязательно пригодится.
Тим вдохнул кисловатый аромат хлеба, сытный запах проклюнувшихся за ночь подосиновиков и запах намокшей крыши родного дома. Накрапывал утренний Дождик, тихонько рассказывая какие-то важные новости лешему. Лиходеич запрокинул голову, капельки попали ему на губы, он их слизнул, причмокнул. Он как будто к чему-то принюхивался или прислушивался. Тим, немного озябший, не отрывал от Лиходеича взгляда. И Лес тоже прислушивался к рассказу Дождя. Ели предостерегающе подняли зелёные лапы, усмиряя шорохи Травы, вздохи Реки. И птицы, которым пришла пора здороваться с Новым Днём, задержали горошинки Песни в клювах. Они понимали друг друга, у них был Общий язык. И Тиму стало грустно, что Лес обиделся на него и лишил понимания общего разговора. Наконец, Лиходеич заговорил:
— Будь чутким, как влажный нос у голодного волка. Пусть твои глаза видят каждый предмет, как если бы ты был и муравьём, и орлом одновременно. Тебе пригодится мужество, мой мальчик. Но помни, что порой оно заключается не в храбрости перед противником, а в продолжение своего Пути несмотря ни на что. Если ты вернёшь себе дар понимания Общей Речи, и о тебе заговорят на ней, — ты достигнешь цели, мой мальчик. Ну, не время дорого, пора, — сказал Леший, будто уловив какой-то верный знак, посланный ему. — В Добрый час. В Добрый час, мой мальчик.
Он кинул под ноги Тиму жёлтую нитку, она развернулась тропинкой, тут же слегка раскисшей под Дождиком, и троекратно расцеловал своего любимца:
— Иди! — И быстро, чтобы ни одна любопытная сорока не подсмотрела, перекрестил широким крестом его худую спину. И уже больше не оглядываясь, бесшумно зашагал по дремучей чаще в другую сторону.
Прохожие с удивлением поглядывали на худого мальчишку с румянцем во всю щёку, который разворачивал один за другим брикетики пломбира, и лизнув холодную сладость, морщился и отправлял мороженое в урну. А всё объяснялось очень просто. Как только Тим оказывался в городе, в его нос будто забирался ёж, до этого проживающий, видимо, в бензобаке грузовика. Что ни брал в рот Тим — решительно всё имело ротоносораздирающий химический привкус. И даже когда он лизал морожёное, ему казалось, что он лижет кусок заледеневшего бензина. «И как здесь люди живут? — Не без сострадания поглядывал Тим на шагающих и проезжающих горожан. — Хоть противогаз надевай — воздух хуже болотного».
Когда очередное эскимо полетело в урну, из рюкзака за плечами мальчика выскочило что-то наподобие высохшей ручки, с хлюпом втянуло в себя мороженое и шмыгнуло назад. После чего раздалось удовлетворённое урчание. Тем временем Тим вытер руки и достал заветный клочок бересты. — Мы, пожалуй, дошли, — сказал он и потряс плечами, отчего сразу стало понятно, что у него нет привычки болтать вслух с самим собой и слова предназначались тому, кто находится в его рюкзаке. — Если я не ошибаюсь, в этом здании и работает Числобог, — сказал Тим, поглядывая то на кусочек бересты, то на дубовые двери здания с вывеской: Научно-исследовательский Институт Точного Времени.
— Уф-ф-ф-ф! — Раздалось шипение из рюкзака. — Тащишь меня и тащишь, укачал! Тим осторожно снял со спины рюкзак, из которого высунулась чёрная бархатная головка на длинной шее. Издали могло показаться, что мальчик разговаривает со змеёй.
— Не обижайся, Обида, — сказал Тим, поглаживая возмущённо распахнутый клюв. — Мы договорились, что ты не будешь называть меня Обидой, но только Обби — легко и непринужденно. Но не договаривались, что будешь морить голодом и трясти битых пять часов в этой противной сумке! — Зелёные волоски на лобике лебедя возмущённо встали дыбом. — Голодание — не моя любимая диета! С утра маковой росинки во рту не было!
— Но я же предлагал тебе еду!
— И это ты называешь едой? — Зашипела лебедь. — Анютины глазки, которые растут рядом с шоссе? У меня клюв чуть не отвалился, как только я их понюхала. Или розы возле Дворца бракосочетаний? От них у меня почти началось скоропостижное выпадение перьев! Или декоративная капуста на главной аллее проспекта? От одного её вида я почувствовала себя настоящей козой!
— А петрушка и укроп, которые я купил тебе на базаре? А пирожок с черникой? А…
— И это ты называешь маковой росинкой? — Укоризненно прошептала Обида.
Тим открыл, было, рот, чтобы сообщить, что он думает по поводу маковой росинки и Обиды, но покосился на вывеску и решил не терять зря время.
Он вновь вскинул рюкзак с птицей на плечо и отворил дверь института.
— Ваш пропуск! — Остановил его толстый охранник с торжественными бакенбардами.
— У меня нет пропуска, — смутился Тим.
— Нет пропуска? — Бакенбарды охранника вытянулись параллельно полу, а лицо потолстело ещё больше, как бы даже заслоняя проход.
— Понимаете, мне нужен… Числобог, — Тим выговорил имя Покровителя времени робко, опасаясь, что охранник сочтёт его сумасшедшим.
Но охранник и вида не подал, что удивлён.
— А-а, — сказал он. — Сейчас.
Он набрал номер на телефоне и ласково объявил в трубку: — Игорь Петрович, к вам тут молодой человек прибыл. Пропустить? Есть, пропускаю! — Благосклонно кивнул Тиму — дескать, путь открыт. И весомо добавил: — Вас ожидают в комнате 225. Второй этаж. На втором этаже Тим остановился возле комнаты с табличкой: «Игорь Петрович Числобог, главный специалист». Он постучал, и, услышав энергичное «Ага!», распахнул дверь.
- Предыдущая
- 9/47
- Следующая
