Блез Паскаль - Стрельцова Галина Яковлевна - Страница 6

Врачи-янсенисты нарушили в семье Паскалей атмосферу полубезразличия к религии, и даже Этьен Паскаль стал более аккуратным в соблюдении религиозных предписаний. Но больше всех был увлечен идеями янсенизма Блез, за короткое время превратившийся в пылкого адепта религии и воинствующего христианина. Сам он называл это состояние своим «первым обращением». Особенно поразила его книга Янсения, в которой автор психологически убедительно развенчивал суетную жизнь светских людей и осуждал (вслед за Августином) три «похоти», мешающие людям на пути к богу и к собственному совершенствованию: гордость, любознательность и чувственность.

Блез не мог упрекнуть себя ни в первом, ни в третьем «грехе», но во втором… он считал себя очень виновным. Именно бескорыстная страсть к познанию сжигала его многие годы. Все дело его жизни оказывалось неугодным богу, и он стал думать о «напрасно прожитых» годах. Угрызения совести мучили его — он решил покинуть науку и посвятить всю оставшуюся жизнь только богу. Янсенисты были умелыми проповедниками, им удалось на некоторое время заглушить мощное природное дарование Паскаля. Правда, немалую роль сыграло и состояние самого Блеза, очень уставшего от напряженной работы над арифметической машиной, подавленного болезнью отца и собственными недугами.

Обаяние янсенизма для нравственно чуткого Блеза было связано также с борьбой его представителей против иезуитов, их концепции «ослабленной морали» и попустительствующей порокам людей «исповедальной практики». Критическое знакомство с иезуитами по книгам янсенистов навсегда оставит в душе Паскаля неприязненное отношение к этим лицемерным святошам с их показной и внешней набожностью и одиозным использованием разума в качестве средства оправдания человеческих пороков. Иезуитизм стал для Паскаля синонимом религиозного и нравственного нечестия.

По воле случая увлеченный на путь благочестия, Паскаль превратился сначала в домашнего проповедника, а затем его религиозный пыл выплеснулся и за пределы дома. В Руан тогда прибыл теолог Жак Фортон, прозванный Сент-Анжем, бывший член ордена капуцинов, решивший оставить монашество ради священнической деятельности «в миру». Сент-Анж был автором ряда богословско-философских сочинений. А. Гуйе, написавший о «деле Сент-Анжа» специальное исследование под названием «Паскаль и христианские гуманисты» (см. 79), сравнивает роль Фортона в теологии с ролью Декарта в философии (разумеется, с поправкой на гениальность великого философа). Если Декарт был рационалистом в философии, то Фортон — «гиперрационалистом» в теологии.

Сент-Анж был последователем Фомы Аквинского, переводил его произведения на французский язык и отстаивал гармонию веры и разума. В плане религиозно-догматическом, по мнению А. Гуйе, Сент-Анж «склонялся на сторону иезуитов» (там же, 72). В противовес Августину и янсенистам он полагал, что благодать дана всем людям, обладающим свободой воли располагать ею по своему усмотрению. Кроме этого у Сент-Анжа было много весьма любопытных и оригинальных богословско-философских идей, которые не согласовывались ни со Священным писанием, ни со Священным преданием и которые были следствием произвольных спекулятивных построений их автора.

Два молодых человека, Адриен Озу, будущий известный математик, и Алле де Монфлен, сочувствовавшие янсенизму, сочли взгляды Сент-Анжа «еретическими» и опасными. Они обратились за советом к Блезу Паскалю, который согласился с их опасениями, усматривая в рассуждениях Сент-Анжа разновидность иезуитского религиозного нечестия. Вслед за янсенистами Паскаль не одобрял всякие «спекулятивные новшества» в теологии, равно как и «религию разума». Кроме того, Паскаль видел явное несоответствие взглядов Сент-Анжа учению Августина. Посовещавшись, друзья решили в личной беседе переубедить Сент-Анжа, заставить его признать ошибочность своих взглядов и гибельность такого рода проповедей для верующих. Для этого ими были организованы две «конференции» с приезжим теологом, на которых молодые люди безуспешно пытались доказать ему «еретичность» его взглядов. Но руанский архиепископ Франсуа д’Арле сочувствовал скорее янсенистам, чем иезуитам, и с пониманием отнесся к озабоченности молодых людей, которые обратились к нему как арбитру в их споре с Сент-Анжем. Они выразили сущность учения этого последнего в 12 положениях (см. там же, 74), которые архиепископу также показались еретическими, и он поручил своему помощнику епископу де Белле разобраться в этом деле. Так возникло не очень приятное в жизни Паскаля «дело Сент-Анжа».

В связи с этим «делом» некоторые исследователи (Кондорсе, Кузен, Сен-Бёв) называют Паскаля «доносчиком», «теологическим полицейским», «инквизитором» и говорят о его внутреннем «агрессивном Я». Но эти слишком сильные выражения вряд ли отражают истинные намерения и цели Паскаля. Ни в коей мере он не хотел причинить зла этому человеку, а искренне был убежден в ошибочности его взглядов и хотел уберечь от них как его самого, так и его будущую паству. Состояние религиозной экзальтации, в котором он тогда находился, усиливало в нем ощущение опасности от заблуждений в делах веры; «спасение» верующих было действительным побудительным мотивом действий Паскаля и его друзей.

Паскаль был доброжелательным человеком и ни в каких духовных вопросах не терпел ни малейшего насилия. Он привык полагаться на силу разума и неподдельность чувства. С юношеской наивностью он надеялся быстро достичь взаимопонимания с этим теологом и очень огорчился, не найдя с ним общего языка. Поддержка архиепископа придала ему новые силы в борьбе за религиозную истину и «чистоту вероучения». Но средства этой борьбы никогда не выходили за пределы убеждения, мастером которого был Паскаль. В конце концов при содействии старшего поколения — дипломатичного епископа де Белле, а также отца Паскаля и других — понимание было достигнуто: Сент-Анж отрекся от своих «еретических» выводов и получил назначение в приход Кросвиль. Трудно сказать, насколько это отречение было искренним, но Жильберта пишет, что оно было именно таковым, ибо Сент-Анж не выражал после этого чувства обиды на Паскаля и его друзей (см. там же, 21).

А. Гуйе рассматривает «дело Сент-Анжа» как первую пробу сил Паскаля перед его великой битвой с иезуитами. Вместе с тем оно является не просто эпизодом личной биографии ученого, но очень важным фрагментом идейной борьбы внутри религиозного течения между «модернистами» и «антимодернистами». Первые (Сент-Анж, отчасти епископ де Белле) хотели несколько ослабить связь религиозного учения с архаичной христианской традицией и приспособить его к «веку разума» в рамках сильно рационализированной теологии, опиравшейся на общезначимые способы выражения и спекулятивно-логическое обоснование «божественного слова» и отказавшейся от слепого подчинения религиозному авторитету, а вторые (Паскаль, Ф. д'Арле, янсенисты), напротив, были сторонниками традиционной теологии откровения, апеллировавшей прежде всего к «божественной благодати», уникально-личностному «озарению», «вдохновению» и т. д., иначе говоря, к внелогическим способам постижения бога. К тому же они были противниками всяких новшеств в теологии, сознательно смиряя свой разум перед авторитетом Священного писания и отцов церкви, из которых превыше всех почитали Августина, тогда как Сент-Анж — Фому Аквинского.

«Дело Сент-Анжа» подорвало и без того расшатанное здоровье Паскаля. Его поражает паралич, сковавший ноги, и летом 1647 г. он вынужден в сопровождении Жаклины отправиться в Париж для лечения.

В сентябре 1647 г. больного Паскаля навещает прибывший на родину Декарт. Великий философ с большим сочувствием отнесся к болезни Паскаля, дал ему ряд своих «домашних рецептов» для укрепления здоровья. К сожалению, Блез с трудом мог говорить и едва поддерживал разговор. При встрече присутствовали Жаклина и Роберваль, который продемонстрировал перед Декартом действие арифметической машины Паскаля, а также некоторые опыты с вакуумом. Об этой встрече рассказывает Жаклина в письме Жильберте в Клермон. Она пишет, что на вопрос, что находится в трубке над ртутью, Декарт ответил: «Тончайшая материя». Паскаль никогда не верил в эту гипотезу, но вступить в дискуссию со своим высоким гостем он не посмел, да и сил на это у него не было. Встреча прошла не столь плодотворно, как можно было бы ожидать от двух великих ученых (см. 95, 309–312).