«Фирма приключений» - Багряк Павел - Страница 59

• Предыдущая
• 59/65
• Следующая

— Ты хочешь убедить нас в том, что смертельная опасность во всех опытах, и не только с собаками, была мнимой? — спросил Гард.

— Увы, к сожалению, не всегда можно было добиться эффекта подлинности, лишь имитируя угрозу. Вдобавок иные гибли, как бы вам сказать, сами, не выдержав нагрузки, от перенапряжения… — вновь переходя на «кафедральный» тон, ответил Бейли. — Естественный отбор в чистом виде! Но, во-первых, в наших экспериментах никогда не было изуверства, в чем еще минуту назад вы были убеждены. Во-вторых, сколько, вы думаете, погибло людей?

— Сколько?

— Единицы! За три года — не более десяти человек!

— Значит, жертвы все-таки были? — угрожающим тоном произнес Гард.

— Не пугай, Дэвид, я не из пугливых. Как же без жертв? А разве испытания новых самолетов обходятся без трудов? В процентном отношении у нас их не больше, чем в авиации…

— Ты упорно игнорируешь тот факт, что в испытатели тоже идут добровольцы!

— Комиссар Гард, нам было бы куда приятнее работать с такими же добровольцами, поверь мне. Однако практически это невозможно. И не потому, что нельзя найти «живой материал», изъявивший желание с нами сотрудничать, а потому, что человек, по доброй воле согласившийся пусть даже на смертельный эксперимент, в глубине души, как тот же летчик-испытатель, как астронавт, как альпинист в команде, поднимающейся на Эверест, все же верит, что риск будет сведен к минимуму, что все обойдется, что он останется жив. И тогда «третье дыхание» практически не наступает. Мы проверяли. Увы, это так. Только, как бы точнее выразиться, у «приговоренных», то есть у тех, кого мы как бы «заставляем» пройти через наши опыты, возможен настоящий губительный стресс… Что вам еще не ясно? Какие у вас еще претензии? Бог с тобой, Дэвид, ты человек казенный, уж не обижайся, но Фред! Неужели и ты ничего не понял?

Честер отвел глаза, не выдержав пристального взгляда Рольфа Бейли.

— Понимаешь, Рол, — сказал он, подумав, — меня смущает то обстоятельство, что ты подвергал людей не просто смертельной опасности вопреки их воле, а то, что — я назову вещи своими именами — подвергал их пыткам!

— Пыткам?! — повторил с недоумением Бейли. — Вот оно как! У меня, выходит, была не лаборатория, а застенок! Я загонял под ногти иглы, выпытывая государственные секреты? При этом не оставлял им никаких шансов на выживание? Так? Нет уж, дорогой мой, давай и тут разберемся… Во-первых, моими подопытными были не просто попавшиеся на глаза невинные младенцы, а преступники! Мы находили их, ловили и… использовали в экспериментах. Правда, этим занимался не я, а специальная служба Дорона, мне же доставляли «живой материал» уже в готовом, что ли, виде. Итак, это были те, кто сам, по доброй воле, еще до меня избрал смертельно опасное «ремесло»…

— Но ты ведь лишил их этой «доброй воли»! — вставил Честер. — Их доставляли тебе, да. Но не без помощи угроз и шантажа!

— Ну и что? — спокойно возразил Бейли. — А прежде они разве жили и действовали не по воле обстоятельств? Не по приказу мафии? В чем принципиальная разница? Для них, я тебя спрашиваю? В том разница, что за смертельный риск мы заплатили Аль Почино в два раза больше, чем ему обычно платил его шеф Гауснер? В том, что их жестокость, пагубную для окружающих, мы использовали в интересах науки, стало быть, во благо всего человечества? Не кажется ли тебе, Фред, и тебе, Дэвид, что мой способ действия и эффективнее, чем в мафии, и гуманнее? Вы говорите: пытки?!

— Это я сказал, — заметил Честер.

— Не важно. Гард тоже так думает. Но у меня к нему вопрос как к юристу. Что грозило бы тому же Аль Почино, если бы он попал не ко мне, а в руки полиции, а затем правосудия? За убийство антиквара? Ну, Дэвид?

— Газовая камера. Ну, может быть, при условии каких-то смягчающих вину обстоятельств, лет двадцать каторги.

— Иначе говоря, смерть или двадцать лет медленных, хладнокровных, скрытых от мира пыток! Да-да, ты не можешь отрицать, что каторга для таких, как Аль Почино, — это растянутая во времени, но все-таки пытка, от которой тоже сходят с ума и даже кончают жизнь самоубийством. Этого ты не посмеешь отрицать, Гард! Так что же? Двадцать лет подобных истязаний я заменил двумя месяцами, и не пыток, а опытов, а потом еще оплатил страдания человека, чего ваши тюрьмы — из соображений гуманности, наверное? — не делают!

— У тебя превратное представление о смысле и назначении наказания, — сказал Гард.

— Это почему же? — возразил Бейли. — Я не юрист, я ученый, но даже я понимаю, что вы подвергаете преступника истязаниям, как физическим, так и моральным, чтобы он осознал и исправился, — так? Так! Оставляю вопрос о том, как часто вы достигаете цели и так ли уж действенна ваша исправительная практика. Почему-то мне кажется, что, выйдя потом на свободу, через десять — двадцать лет, ваши «осознавшие» и «исправившиеся» вновь берут в руки ножи и пистолеты и вновь попадают под влияние мафий. Это называется, если не ошибаюсь, рецидивом, верно, Дэвид?

— Верно.

— И каков его процент? Ты не скажешь на память?

— Скажу. Большой.

— А я, между прочим, дав преступнику страшный урок, не только избавляю его в будущем от нищеты, то есть не только лишаю его социальных причин для совершения новых преступлений, но еще вытаскиваю его из болота мафии, вывожу из преступного окружения, из этой среды, сделав ему пластическую операцию и сменив ему не только имя, но даже отпечатки пальцев! Он может буквально как новорожденный начинать новую жизнь! Многие ли мои подопытные вернулись к своим прежним преступным занятиям? А, Дэвид, многие?

— Не знаю.

— Я знаю: единицы! Таким образом, вашей цели «осознания» и «исправления» мы достигаем быстрее, результативнее и более гуманным способом! Кстати сказать, с каждым из моих подопытных заключается контракт, а это значит, что формально «добровольность» соблюдена! Ну? Что ты скажешь на все это, комиссар? И ты, печатный глас народа?

Рольф Бейли вновь приложился к виски и не без торжества сошел с «кафедры» на рабочее место за письменным столом.

— Что касается меня, — сказал после паузы Честер, — то я, Дэвид, почти «готов».

— Могу тебе позавидовать, — мрачно произнес Гард. — У меня такой вопрос, Рольф. Если ты так убежден в своей правоте, почему бы эти опыты не делать открытыми? Не разрекламировать их полезность, результативность и, как ты говоришь, гуманность? И почему твой шеф и покровитель Дорон, едва я сунул нос в вашу преисполню, немедленно прекратил твою деятельность, а потом еще «наигуманнейшим» образом уничтожил почти всех твоих подопытных, заметая следы?

— Нет, — сказал вдруг Честер, — я еще не «готов». Подожду, что Рольф ответит.

— У него очень принципиальная позиция, — с улыбкой сказал Бейли, обращаясь к Гарду и имея в виду Честера. — Не пора ли нам его все же выгнать?

— Пожалуй, пора, — тоже улыбаясь, согласился Гард. — Впрочем, пусть сидит. Если серьезно, его колебания отражают и твои, Рольф. Я не могу поверить, что ты сам веришь во все, что говоришь.

— Не лезь ко мне в душу, — с горькой иронией сказал Рольф Бейли. — У современного человека душа — сплошной лабиринт, и там есть такие закоулки, из которых, бывает, даже с полицейскими собаками не выбраться… Но ты задал мне вопрос? Отвечаю. Почему бы не открыть наши опыты? Во-первых, потому, что я не наивный идеалист, а опыты стоят колоссальных денег, — ты меня понял? Украдут! Конкуренты! Лишат приоритета! Кроме того, нельзя сбросить со счетов и то, что результаты наших изысканий имеют, безусловно, военно-государственное значение, — надеюсь, это не нужно тебе объяснять? Наконец, целый перечень не менее важных и существенных причин. Например: финансирование идет через ведомство генерала Дорона, — стало быть, он и определяет степень и уровень закрытости моей работы. Не я! Кто платит, как говорят, тот и заказывает музыку. И не вы, потому что вы с Честером пока что ни одного лемма на опыты не выложили. Есть и еще один довод. Массовое общественное сознание — а господствующая мораль есть производное этого сознания — всегда и неизбежно отстает от событий. Если даже вы, умные и видавшие виды люди, к тому же мои друзья, извините за выражение, накинулись на мою работу с несправедливыми обвинениями, а меня посчитали мракобесом и преступником, что прикажете ждать от недальновидного и тупого обывателя? Пройдет время, его сознание приспособится к новым условиям, и тогда он скажет мне спасибо, как, надеюсь, и вы. А пока — рано.

• Предыдущая
• 59/65
• Следующая