Ответный удар - Рясной Илья - Страница 27

• Предыдущая
• 27/42
• Следующая

— Смотри, Мусса, — Атлет подошел к одному из ящиков и открыл его. Затем открыл другой.

— Да-а, — протянул Мусса, чувствуя, как голос его возбужденно дрожит. Он взял в руки автомат.

— Новейший комплекс «ОЦ-14». На вооружение не поступал, — Валеев начал открывать ящики, демонстрируя арсенал. — «Винторез»… Прибор ночного видения — нет аналогов… Мины… Реактивный пехотный огнемет… Сорокамиллиметровый револьверный гранатомет…

— Ах, если бы у нас тогда такие вещи были!

— А то не было? Новенькое, со складов оружие. Даже бронетранспортеры нового поколения, которые еще не поступили на вооружение, оказались в доблестной чеченской армии.

— Что ты злишься, Атлет? — недоуменно спросил Мусса. — На кого?

— На тебя. На вас. На себя.

— И зря, Атлет.

Препирательство с Атлетом не обозлило и не обидело Муссу. Он знал, что Валеев терпеть не может своих компаньонов и при возможности вытряс бы из них душу. Но еще Мусса знал, что для Атлета в мире существуют только деньги. За них он работал. И всегда выполнял взятые обязательства. Но никогда не заискивал перед заказчиком, в глаза говорил, что думал, и это тоже вселяло уверенность, что он не обманет.

— Где ты все это набрал, Атлет? — спросил Мусса.

— В России сегодня добрые времена. Все можно достать за деньги. Или за большие деньги.

— Дорого стало?

— Достаточно… Мусса, я никогда не жалел денег на обеспечение операции. Хочешь победить — и вооружение, и выучка должны быть на две головы выше, чем у противника. Таких игрушек у тех, с кем мы будем воевать, нет. Я гарантирую, что все будет сделано безупречно. Не думай об этой акции. Считай, что она уже успешно прошла… Если твои абреки не напортят.

— Мои — не напортят.

— Давай прорабатывать детали.

Они засели за схему акции. Чеченец с уважением смотрел на сообщника. Тот излагал уверенно. Все рассчитано предельно четко. Чувствовалась школа очень высокого уровня.

— Ты, наверное, был когда-то офицером, Атлет?

— А такие вопросы задают?

— Да ладно.

— Был… И офицером хорошим, Мусса. Очень хорошим. Таким, которых ты, наверное, не встречал. Вам повезло, что я не воевал в Грозном. И ваше счастье, что я и мои ребята на вашей стороне.

— Да, — Мусса кивнул, признавая очевидную справедливость слов. Такого противника, как Атлет, он иметь бы не хотел.

Машина затормозила в глухом углу за складами. Жаров не думал, что недалеко от центра, около трех вокзалов, могут быть такие мусорные края. Даже бродячим котам здесь не место. Темень — ни лампочки, ни фонаря. Хорошее черное место для черных дел.

— Ну что, взрывной мастер, приехали, — обернулся Алексеев к террористу.

— Вы что хотите? — плаксиво заныл Кульгин. — Что вы хотите? Скажите, я все сделаю.

— Уже поздно, — покачал головой Алексеев.

Он кивнул Жарову и Ховенко, сидевшим на заднем сиденье рядом с Кульгиным. Ховенко схватил верзилу так, что тот не мог двинуться. Жаров прижал локтем его голову. Кульгин не заорал, а как-то запищал.

Алексеев вынул инъектор и всадил заряд в руку подрывника. Тот дернулся, глаза его закатились. Алексеев подождал с минуту. Потом похлопал пленного ладонью по щекам. Тот замычал, с трудом разлепил глаза. Взгляд его ничего не выражал.

— Пошли, — Алексеев взял за руку Кулыина и вытащил из машины.

Действие психотропа продлится около часа. Хватит за глаза.

Алексеев повел пленного в сторону железнодорожного полотна. Жаров присматривал за ними издалека — мало ли какие неожиданности могут быть ночью в таком месте.

Все в порядке. Пусто, ни души вокруг — это вполне устраивало. Лишние свидетели не нужны.

— Держи, — Алексеев всучил Кульгину «дипломат». — Стой здесь. Не выпускай из рук.

Кульгин мутно глянул на него и сжал «дипломат».

Когда Алексеев поворачивал ключ зажигания, со стороны моста ухнул взрыв.

— Порядок, — кивнул Алексеев, выруливая на дорогу. Утренние «Новости» сообщили о произошедшем взрыве. На экране было развороченное тело и вмятина в земле.

— По предположению следствия это еще один акт в террорвойне, идущей в России, — заявил корреспондент. — Наиболее вероятной видится версия — в портфеле неизвестного раньше времени сработало взрывное устройство, предназначенное для проведения террористического акта на железной дороге.

Алексеева эта версия устраивала вполне. Он рассчитывал, что устроит и чеченских заказчиков этой акции. Такая работа у взрывника — никто не застрахован от случайностей. Незачем заказчикам знать, что таким образом спецслужба вывела из обращения очередного террориста.

Была отработана первая информация, полученная Жаровым от его бывшего коллеги Романа Демьяненко.

А у Алексеева было, чем заняться. Поезд событий набирал скорость. Появилась новая работа для группы Жарова. Предстояло спланировать новую акцию совместно с оперативниками ФСБ.

Виктор Шершенев был счастлив, когда сменился его начальник Коржов, который собрался выгнать Виктора за бесполезность и пристрастие к спиртным напиткам, да не успел. А Шершенев уже было начал приискивать себе новую работу, и это ему совершенно не нравилось, поскольку статус сотрудника Службы безопасности Президента позволял ему вращаться в высоких кругах, делать свои дела, быть при деньгах, при связях. Такие места работы не оставляют просто так. Но подоспело избавление — сурового, незыблемого, мощного Коржова — державное пугало, теневого закоперщика государственных дел, схрумкали быстро и просто, как яблоко. Только огрызок и остался. А его нишу — близкого к «большому папе» визиря, заняли его злейшие враги.

Для Шершенева настали хорошие времена. В службу вернулся изгнанный Коржовым Сапрыкин — личность, с которой Виктор чувствовал внутреннюю близость — слишком на многие вещи в жизни они смотрели одинаково. Так что Шершенев вместо пинка под зад получил повышение и погоны с двумя просветами. Все складывалось отлично. Выстроилась четкая цепочка. Виктор знал, что он — человек Сапрыкина. Сапрыкин — человек вице-премьера Чумаченко. А Чумаченко — это такой человек, выше которого только Бог и Президент, правда, часто Шершенев предполагал, что президент вовсе не наш, а американский, но и это его устраивало, поскольку российский Президент и американский, как говорят в Одессе, две большие разницы, притом не в пользу первого.

• Предыдущая
• 27/42
• Следующая