Зло - Хруцкий Эдуард Анатольевич - Страница 89

• Предыдущая
• 89/90
• Следующая

Пора!

Матрос выдернул заточку и развернулся к противнику. Ельцов не увидел, скорее, почувствовал, как Матрос наносит удар. Годами выработанная готовность к схватке и здесь помогла ему.

Он ушел, развернувшись корпусом. Матрос с вытянутой рукой, провалился, и тогда Ельцов встретил его правым апперкотом и, стремительно переместив корпус, добавил левым хуком. Матрос взмахнул руками, зазвенела на каменном полу заточка, а он отлетел к перилам и рухнул вниз вместе с ними.

— Бегом! — крикнул Махаон.

Они сбежали по лестнице. На площадке последнего этажа лежал Витька Матрос. Махаон наклонился над ним.

— Готов.

Они вышли на улицу и закурили.

— А ты где научился людей пытать? — спросил Махаон.

— В Африке, когда защищал геополитическую линию КПСС.

— Ты Матроса в глубокий нокаут отправил или убил, поэтому он падал молча. Твоя любимая серия. Ты так у Парамяна на первенстве РСФСР выиграл. А знаешь, почему на грохот никто не выглянул даже?

Ельцов недоуменно покачал головой.

— Боятся строители коммунизма. Всего боятся. Мечтают только о колбасе да консервах. Едем к Умному.

— Нет, Миша, — Ельцов открыл машину, — садись. Я тебя отвезу. Это мой спарринг. Тебе туда лезть не надо, сразу на кичу попадешь.

На Сретенке, когда Махаон собирался выходить, Ельцов спросил:

— Ты Иринин телефон знаешь?

— Да.

— Вот тебе вторые ключи от квартиры. Если со мной что случится, заберешь все. В ящике моего письменного стола записка, как найти дядькин тайник. Все из него заберешь и спрячешь у Ирины. Иди.

Махаон неохотно вылез.

— Удачи тебе, кент. А ты знаешь где его найти?

— К черту. Эта падла по дорожке мимо ресторана «Архангельское» бегает ровно в семь.

Махаон стоял и смотрел, как удаляются светящие габариты «жигулей». И повторял про себя: «Дорожка, ресторан, семь часов».

Анохин сдержал слово, в доме никого не было. Мебель стояла на своих местах, проветренные комнаты пахли осенней свежестью. Ельцов прошел в дядькину комнату. Сел в кресло, закурил. Только что он убил человека, но угрызений совести не испытывал. Когда-то там, в Африке, в суматошной и липкой рукопашной схватке, он ножом запорол здоровенного потного негра. Дня три вспоминал его перекошенное лицо, потом все ушло. Ему приходилось стрелять в людей в упор, приходилось бить из автомата на дистанции по человеческим силуэтам, как по ростовым мишеням.

Ельцов снял картину, открыл тайник, достал папку с надписью «Шорин». К тыльной стороне, как положено, был прикреплен конверт. Ельцов вынул из него две фотографии. На одной молодой майор Шорин, на другой солидный деловой человек.

Он внимательно изучал тонкогубое лицо человека, которого ему предстояло убить. Положил папку обратно, вынул наган. Нет, из него он стрелять не будет. Наверняка его пули числятся в картотеке экспертов. Ельцов открыл платяной шкаф. Он был разделен на две части. В одной одежда, в другой в пирамиде стояли три охотничьих ружья. Он выбрал самое простое, как говорил дядька, рабочее. Завернул его в одеяло и пошел а гараж.

Игорь Ельцов был человеком рукастым. Неведомо, как пришло к нему это увлечение, но все он старался сделать сам. Даже машину никогда не доверял мастерам. Гараж больше походил на маленький цех. Здесь был токарный станок, верстак, пила, режущая металл, как масло.

Вот она-то и была нужна Юре. Он включил ее, и через несколько минут на пол упали отрезанные стволы, потом отлетел приклад. Обрез был у него в руках. Самое бандитское оружие.

Ельцов аккуратно подмел металлическую крошку, отрезанные стволы завернул в одеяло, он их выкинет по дороге.

Поднялся в квартиру, взял из шкафа коробку патронов с картечью. Зарядил оба ствола. Поднял обрез, прицелился в стену. Оружие удобно лежало в руке. Теперь он носитель зла на Земле. Он олицетворение его и одновременно — слуга.

Ельцов надел кроссовки, но в сумку, где лежал обрез, положил туфли. После дела он отбежит, сколько надо, сменит обувь, а обрез и кроссовки утопит в пруду. Ищите.

На улице он остановил левака.

— До Архангельского.

— Далековато, командир.

— Полтинник.

— Состоялось.

А Махаон не мог заснуть, ходил, курил. Конечно, если по закону, то Юрка имеет право сам получить с этого Умного. За Витьку Матроса отвечать не придется. Пьяный качнулся, перила не выдержали. Да и ментовка не будет рыть землю носом из-за вредного блатняка. А вот Шорин… За него вполне можно схватить пятнашку или под пулю пойти.

Закон воровской. Да в гробу он его видел, если кент, который из-за него сгорел, может окунуться за всю масть.

Телефон звонил долго, пока Ирина не проснулась.

— Да, Юра. Где ты? — пробормотала она.

— Это не Юра, — ответил незнакомый голос, — он уехал в Архангельское, там у ресторана на аллее он должен убить Шорина. Поезжайте туда.

— Что?!.

Но трубка уже запела короткими гудками.

Даже не накинув халат, размазывая слезы, она выскочила на площадку и начала звонить в квартиру Сереже Рудину.

Звонок заливался за дверью, наконец она услышала заспанный голос:

— Кто?

— Сережа, — закричала Ира, — помоги!

Светящиеся стрелки часов показывали шесть сорок пять.

Значит через пятнадцать — двадцать минут Шорин будет здесь. Ельцов вынул из сумки обрез, переломил, проверил патроны. Они сидели плотно. Два заряда картечи в упор разнесут эту суку на куски.

Хотелось курить. Надо было терпеть. Терпеть и ждать. А светящиеся стрелки ползли по циферблату. Скоро. Совсем скоро. Он услышал шаги и увидел огонек сигареты. По аллее шел человек. Пусть идет. Еще время есть.

А человек подошел совсем близко.

— Юра, это я, Сергей Рудин. Ты зря ждешь, мы его сегодня ночью закрыли. — Он подошел вплотную. — Отдай ствол, Юра.

Ельцов протянул ему обрез.

— Поехали, у меня машина.

Шли молча. И только повернув ключ зажигания, Рудин сказал:

— Я тебя понимаю, я, наверное, поступил бы так же.

Они подъехали к пруду. Сергей вышел и выкинул обрез.

— Вот и все, Юра. — Он включил радио.

Торжественно-печальная музыка заполнила салон.

— Понимаешь? — спросил Рудин.

— Нет.

— Музыку слышишь?

— Ну и что?

— Брежнев умер.

— Ну и что?

— Теперь все будет по-другому.

— Ты в это веришь, Сережа?

— Я надеюсь.

— Выключи радио, не то настроение.

Подъезжая к Белорусскому, Рудин спросил:

— Ты к Ирине?

— Высади меня здесь.

Во дворе, под фонарем, Старухин читал газету. Собака его, подняв ногу, мочилась на памятник Ленину.

— Ну ты даешь, Елец. Выручили тебя кореша. Ишь ты, жертвой выставили. Значит, опять в гору пойдешь. — Старухин затряс газетой.

— Пошел ты, — устало ответил Ельцов.

Он вошел в квартиру, набрал номер Махаона.

— Это я.

— Ну что? — услышал он встревоженный голос друга.

— Его ночью закрыли.

— Слава богу! — ахнул Махаон.

— Я тебе позвоню.

Ельцов положил трубку, пошел на кухню, открыл шкафчик, достал бутылку коньяка. Налил стакан и выпил. Налил второй. И почувствовал, что достал его коричневый напиток. Держась за стену, вошел в комнату и упал на кровать. Он не просто уснул, а провалился во что-то темное и вязкое.

Проснулся Ельцов, когда за окнами повисла темнота. Встал, включил настольную лампу. Подошел к телевизору, надавил кнопку. На экране появилось знакомое лицо какого-то партлидера.

Юра вырубил телевизор. Не собирался он скорбеть по поводу смерти Брежнева. Снял кроссовки, брюки, умылся. Натянул тренировочный костюм и вернулся в комнату. Поднял крышку радиолы. На диске лежала пластинка. Видимо, ее слушал дядька в последний день своей жизни. Юрий включил радиолу.

• Предыдущая
• 89/90
• Следующая