Зло - Хруцкий Эдуард Анатольевич - Страница 69

• Предыдущая
• 69/90
• Следующая

А все-таки точна была лагерная примета — кого встретишь первого у дома, так и сложится жизнь на воле. Сволочь Витька Старухин попался ему на пути. Ну как не верить зековским байкам?

Наташу он увидел сразу. Не заметить ее было просто невозможно. Чуть левее от входа в «Асторию» стояла элегантная красавица. И Ельцов даже залюбовался. Ничего не скажешь, хороша.

Он ювелирно точно остановил машину рядом с Наташей, распахнул дверцу.

— Прошу.

— И только? — удивленно улыбнулась Наташа.

— Тогда здравствуй.

— И только? А где же извинения, нежные слова, возможно, даже клятва?

— Начнем с того, — Ельцов повернул машину на улицу Горького, — что клялся я один раз в жизни под знаменем части, с автоматом на груди, когда принимал военную присягу: «Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, принимаю военную присягу и торжественно клянусь…» С той поры я больше не клялся и не собираюсь этого делать.

— Господи, какая глупая патетика, — брезгливо сказала Наташа и достала длинную коричневую сигарету, — до чего вы все, мужики, сдвинутые.

— А вот за что я должен извиняться, убей, не пойму.

Ельцов умело обошел светлую «Волгу» и стал на поворот на бульвары.

— Ты не звонил мне неделю.

— Наташенька, милая моя, последний раз ты разговаривала со мной так, мягко говоря, прохладно, что я просто не решался тебя беспокоить.

— Ты просто дурак. — Наташа повернулась и поцеловала его в щеку.

— Значит, дурак, а в моем возрасте это уже хроника.

— Господи, — Наташа поняла, что инициатива в ее руках, — так не хочется ехать к Женьке.

— Почему?

— Народу много будет.

— Ты же любишь общество.

— Не каждый день.

— Я тебя буду веселить.

— Ну если так… — Наташа выкинула окурок в окно. — Переделкино — это удача. Я забегу к своим, а то они мое лицо забыли.

Машина вырвалась с Кутузовского на проспект маршала Гречко, миновала вылетной пикет и пошла по Минке. У поворота на Переделкино их тормознул гаишник. Милиционер подошел, бросил руку к козырьку.

— Инспектор ГАИ, попрошу права, документы на машину.

Юрий протянул ему права, техпаспорт и доверенность.

Лейтенант внимательно просмотрел все, особенно доверенность, и сказал:

— Ваши документы можно посмотреть?

Юрий достал из кармана темно-вишневую сафьяновую книжку — удостоверение, на котором золотом был выдавлен герб РСФСР и сверкали буквы «Спорткомитет России».

Инспектор раскрыл ее и прочитал вслух:

— «Мастер спорта СССР Ельцов Юрий Николаевич является тренером».

Он внимательно посмотрел на Ельцова и засмеялся:

— А я вас знаю, я за вас в шестидесятом болел на первенстве Москвы.

— Видимо, поэтому я и стал чемпионом, — улыбнулся Ельцов.

— Точно. Все в порядке, проезжайте. — Лейтенант вернул документы.

— А ты знаменитость, оказывается, — удивленно сказала Наташа, — если бы не…

Она осеклась.

— Ну что ты замолчала, говори смело, если бы не тюрьма, то я стал бы звездой, как Эдита Пьеха.

— Я не то хотела сказать.

— Не лукавь, ты хотела сказать именно это.

Пикируясь, они проехали мост над озером и оказались в интеллектуально-литературном заповеднике. Машина ехала мимо заборов и дач, в которых, видимо, в этот момент создавались шедевры отечественной словесности, а у каждого встречного человека на лице отражались раздумья о судьбах мира.

Но это для дилетантов. Юрий, хоть и немного проработал в «Литературке», но понял, что в основном письменники, владельцы дач в этом дивном уголке, лудят романы, которые непременно должны понравиться в ЦК КПСС, а раздумья на челе у встреченных литераторов незатейливы, как грабли, и мыслят они, как попасть в тургруппу в Будапешт или вырвать денежное пособие из Литфонда.

Дача Женьки, вернее, ее родителей была как раз напротив маленького прудика. Ее отец купил дачу у вдовы хорошего, поэтому весьма небогатого писателя. Когда-то, в конце сороковых, по распоряжению Сталина группе писателей-фронтовиков здесь были выделены большие участки и по себестоимости проданы финские одноэтажные домики. Женькин отец был большой строительной шишкой. Он немного расширил дом, провел водопровод, газ, соорудил отопление, пристроил еще одну комнату и увеличил террасу, а на участке поставил изящную беседку-бельведер, и получился милый и очень уютный домик.

Ворота были открыты, несколько машин уже стояли у дачи, на участке горел костер, над которым колдовал невысокий парень в голубой рубашке и джинсах.

Ельцов не видел его лица, но все равно сразу узнал — это был Хамид Рашидов, прекрасный кинорежиссер из Ташкента.

Он обернулся, увидел Юру, выходившего из машины, и замахал ему руками.

— Юрка, шайтан, иди ко мне, я плов не могу бросить.

Ельцов пошел к костру, и они обнялись.

— Знаю, все про тебя знаю, — вытирая вафельным полотенцем разгоряченное от огня, лицо сказал Хамид, чуть растягивая по-восточному слова. — Я же к тебе приехал. Дело есть. Золотое дело.

— Поговорим потом.

— Потом, потом, — серьезно ответил Рашид, — здесь нельзя, я мужской работой занят. Плов делают только настоящие джигиты.

К ним подошел Игорь Анохин.

— Юрка, оставь повара в покое, пойдем, я тебя с народом познакомлю.

Наташа вошла в дом раньше, и первым, кого она увидела у фуршетного стола на террасе, был Рудин.

— Знакомьтесь, — Женька обняла Наташу, — моя подруга Наташа, первая московская красавица. А это — Танечка Ильина, ее муж Георгий, в обиходе Гоша, соученик по МГИМО Сережа, ну, Вовчика ты знаешь, а это наши соседи, писатели Григорий Павлов и Валера Осипов.

Павлов поклонился важно, словно давая понять, какое расстояние лежит между ним, духовным наставником соотечественников, и всеми остальными.

Осипов, мужик необъятных размеров, был занят огурцом и улыбнулся Наташе весело и простецки.

— Сейчас еще одна наша с Танечкой подруга подъедет, — тараторила Женька, — и все в сборе.

Наташа краем глаза наблюдала за Рудиным. Сергей вел себя на удивление естественно.

На крыльцо поднялись Игорь и Юра.

Осипов, доев огурец, бросился к Ельцову обниматься.

— Ты куда пропал, Юрик? Помнишь, как мы в Северо-Курильске выступили, а Тикси помнишь?

— Помню, Валерочка, помню, родной. Ты по сей день бродяжничаешь?

— Не могу жить на одном месте. Только утром из Хатанги — и за такой стол.

Гоша Ильин весело пожал Ельцову руку, а Рудин спросил:

— Откуда я вас знаю?

Наташа замерла, ожидая ответа.

— Мапуту. Гостиница. Сломанный лифт, — ответил Ельцов.

— Точно. Вы тот самый легионер.

— Именно.

— По-прежнему в армии?

— Нет, ушел, работаю тренером по боксу. А вы все там же?

— Да, по-прежнему юрист.

Юрий понимающе посмотрел на собеседника. Не хочет парень говорить, что он из КГБ, значит, так ему удобнее.

— Давайте выпьем, — предложил Рудин, — вспомним Африку.

— С наслаждением, — прогудел Осипов и налил три рюмки, — я хоть там и не был, зачитывался с детства Жюлем Верном.

— Вот и прекрасно, — засмеялся Ельцов, — выпьем за великого фантаста.

На террасу поднялась ухоженная дама, жена знаменитого поэта. Она с первых же минут перехватила инициативу в разговоре и началось литературное аутодафе. Закружились в воздухе знаменитые имена, зазвучали писательские сплетни. Павлов разгорячился до того, что у него начал срываться голос. Один Осипов весело хохотал, остроумно комментируя словесные изыски коллег.

— Господи! — крикнула Женька, — ну что же за место такое проклятое, это Переделкино. Обязательно о литературе спорить?

Но дама не унималась, она надвинулась на Ельцова и спросила:

— А ваше мнение?

Ельцов закурил и сказал спокойно.

— Очень часто в основе литературного спора — зависть.

Но дискуссию прервал Хамид, он начал бить ложкой в крышку кастрюли.

— К черту вашу литературу! — крикнула Женька — Плов готов. Есть его будем на ковре у костра.

• Предыдущая
• 69/90
• Следующая