Наше дело — табак - Рясной Илья - Страница 5

• Предыдущая
• 5/80
• Следующая

Главный вопрос, который сейчас стоял перед следственно-оперативной группой, — кому выгодна смерть Сороки? Должен быть мотив — без мотива киллера не наймут. Ушаков напряг нескольких уважаемых в блатном и коммерческом мире людей, и пошла некоторая информация. Постепенно стали вырисовываться версии. Одна из них — дельца застрелили, потому что он ввязался в какую-то крупную аферу, связанную с поставкой из Германии в область сигарет. Вторая версия — это очередная кровавая головомойка в рамках войны за квоты. Прошлогодние аукционные торги, на которые выставлялось право беспошлинно ввезти в Россию миллиард девятьсот девяносто миллионов сигарет, вылились в отстрел в общей сложности четверых сигаретчиков. Тогда Ушаков, грешным делом, посчитал, что стрельба не затихнет, пока не лягут в могилу основные фигуры воюющих сторон, — такая вероятность была очень реальная, поскольку слишком дорогостоящие интересы были затронуты. Однако неожиданно разборки затихли, определенно не без помощи извне, из дорогой столицы — золотой Москвы. Но далеко не по всем счетам было тогда уплачено. А Сорока являлся одним из тех, кто тоже хотел поживиться за счет квот на беспошлинный ввоз сигарет.

— Мне все-таки кажется, что Шамиля это дело. — Гринев хлопнул стопку водки, крякнул и потянулся к кофе-запить.

Шамиль Зайнутдинов — главный бандит Полесской области, табачный воротила, владелец развлекательного центра «Золотой шельф» и совладелец фешенебельной валютной гостиницы «Континенталь» — как нельзя лучше подходил на роль заказчика всех заказных убийств, происходящих в городе, потому что везде, где только можно, он протоптался своими грязными сапогами. Во всяком случае, он был одной из сторон в войне за квоты, вот только, как всегда, доказывать это нечем. Чтобы привлечь к ответственности за заказное убийство, нужно вытащить на свет и представить перед судьями всю цепочку — заказчик-посредник-исполнитель, а это удается редко. Поэтому Шамиль на свободе. И поэтому Ушаков только матерится про себя, заслышав это имя.

— Не к ночи черта поминаешь, — невесело улыбнулся Гринев, глядя на кого-то за спиной Ушакова.

Начальник уголовного розыска повернул голову. И увидел, как в двери чинно, рука в кармане выглаженных полосатых брюк, заходит Дрюня — один из помощников Шамиля. Еще недавно он носил кожаную куртку, цепь в руку толщиной, брил затылок. Сегодня же приоделся в шитый дорогой костюм, прикупил золотые запонки, дорогущий галстук и ботиночки не из дешевых, сунул в нагрудный карман мобильный телефон и обзавелся новым, цвета «коррида» «Пежо-806», в общем, теперь он считал, что выглядит не как бывший бармен из «Якоря», отсидевший в свое время за групповой разбой, а как солидный бизнесмен. Вот только нос поломан в драке и глаза бегают, да и морда все равно свинячья. Нет, никуда ты, Дрюня, от своего прошлого не денешься, подумал Ушаков.

Дрюня был в ленивой расслабухе, но, увидев сыщиков, подобрался, подтянул живот.

— Здравствуйте, — кивнул он головой. Гринев искоса посмотрел на него, кивнул в ответ, приглашая садиться, и осведомился:

— Чего приперся? Никак явку с повинной притаранил?

— Вы все шутите, Валентин Михайлович. Все шутите , — кисло сморщился тот. — В мэрии был.

— Взятки носил? — поинтересовался Ушаков.

— Обижаете.

— Ну да, — сказал начальник уголовного розыска. — Все по-честному. По закону.

— Лучше бы ты явку с повинной принес, — мечтательно протянул Гринев, недобро разглядывая бандита.

— За что, интересно? — возмутился Дрюня. — Я свое отсидел. Все по молодости было, по глупости. Сейчас я приличный человек, господа сыщики.

— С Шамилем работаешь, — добавил Гринев.

— Ну и что? — пожал плечами Дрюня. — Шамиль тоже теперь вне криминала. Какой, к чертям, криминал, когда столько всего вокруг и без него.

— А какие, к чертям, деньги без криминала? — спросил Ушаков.

— И вообще, — тут Гринев с расстановкой выдал свою коронную фразу:

— То, что вы с Шамилем пока не за решеткой, — это не ваша заслуга, а наша недоработка.

— Ну, это вы зря, — решил все-таки обидеться Дрюня.

— Ты еще заплачь, красна девица, — грубо хохотнул Гринев. — Кто Сороку убил?

— Откуда мне знать?

— А ты у Шамиля не спрашивал? — удивился Гринев. — Он уж наверняка в курсе.

— Чего вы нас не любите, Валентин Михайлович?

— Я? Не люблю? — всплеснул руками Гринев. — Да я вас ненавижу. Но это делу не мешает.

— Я чего, конкретно, не въезжаю — зачем на нас, спокойных людей, напирать? Вон беспределыцики на уши всю губернию поставили.

— Это кто? — полюбопытствовал Ушаков;

— Кореец, мать его… — Дрюня кивнул хозяину кафе. — Браток, принеси коньячку. И что-нибудь конкретное сообрази пожевать.

— Сделаем, — кивнул Армен.

— Дрюня, — внимательно посмотрел на него Ушаков, видя, как старая кличка неприятно резанула собеседника. — Ты чего сюда, жрать пришел?

— Мимо проходил.

— Нет, — надавил Ушаков. — Ты сюда пришел прикопать Корейца. Я не прав?

— Не правы, Лев Васильевич. Хотя Кореец действительно беспредельщик.

— Давай выкладывай.

— У меня приятель в рейс ходил на тунцелове. Возвращались из Варшавы. Тут их «торпеды» Корейца за хобот взяли.

— Как взяли?

— Засунули в какую-то вонючую гостиницу. Не дают продохнуть, позвонить родным. Вымогалово. Внаглую так, беспредельно. Хотят лавы. Или растаможку, типа, на машины.

— Как же ты обо всем узнал, если они позвонить не могут? — спросил Гринев.

— Люди добрые нашептали.

— Да, мир не без добрых людей. — У Ушакова внутри екнуло радостно. Наконец-то! — Давай адрес гостиницы.

— Лев Васильевич, только все между нами, — заерзал на стуле Дрюня. — Вы же понимаете… Слово даете?

— Да, — сказал Ушаков.

Дрюня удовлетворенно кивнул. Он знал еще по отсидке на зоне, когда Ушаков служил заместителем начальника по оперативной работе областного Управления исправительно-трудовых учреждений, что Адмирал словами не бросается. Слово дал — будет держать.

— Вот адрес, — бизнесменствующий бандит протянул смятую бумажку. — Они сейчас там. Как раз документы на машины оформляют. Матросики вряд ли довольны. Показания дадут.

— От темы отклонились. Все-таки, за что Сороку могли грохнуть? — вернулся к своим баранам Гринев.

— Слухи ходили, что он большие деньги с братков в Полесске и за его пределами собрал, — произнес Дрюня. — Очень большие.

— Подо что?

— Под дешевые сигареты.

— А дальше?

— А дальше, как пишут в газете объявлений, возможны варианты, — развел руками Дрюня. — Так как насчет коньячка? — кивнул он на хороший коньяк, принесенный Арменом.

— Сам выпей. За здоровье своего пахана. — Гринев поднялся. И Ушаков последовал за ним.

Дрюня посмотрел им вслед со злой усмешкой.

Опять они, Арнольд Колпашин, Казимир Сапковский и Валера Глушко, устроились втроем в баньке в ближнем пригороде Полесска. Это имение досталось Глушко от дела одиннадцать лет назад. С тех пор деревня умерла, а родился коттеджный поселок, но наследник не стал возводить виллу, оставил бревенчатую избу и добрую баньку.

Грелась, калилась банька, полз вверх столбик термометра. Пивко, которое все любили, морозилось в холодильнике, а частью в запотевших бутылках стояло на столе. Все было как в те времена, когда в будущее, казалось, ведут только прямые пути, когда звали заманчивые перспективы и не было в мире преград, которых не взять троим друзьям. Вот только прошли как сон, пролетели, как разогнавшийся экспресс, просвистели пулями десять лет. И каких лет! Тогда, в том далеком прошлом им, наивным, казалось, что их дружба будет длиться вечно. Но все меняется. И постепенно по этой самой незыблемой, железобетонной дружбе змеями поползли трещины. Все было за эти десять лет — и обиды, и обман, и недоразумения. Но сейчас им вдруг показалось, что время можно повернуть вспять.

• Предыдущая
• 5/80
• Следующая