Наше дело — табак - Рясной Илья - Страница 31

• Предыдущая
• 31/80
• Следующая

— Вы мне объясните, как все это получается? — раздраженно воскликнул Ушаков, недобро разглядывая собравшихся на утреннее совещание двух своих заместителей и пятерых начальников отделов и отделений. — Вокруг что, тайга? Закрытая область! И мы не можем найти человека.

Каждое утро начиналось с такого совещания, где подбивались итоги и намечались задачи на день, заслушивались отчеты по раскрытию наиболее опасных преступлений, совершенных в области. И раздавалось нерадивым на орехи. Начальник уголовного розыска был достаточно требователен, не выносил разгильдяйства и безынициативности, спуску подчиненным не давал. Сегодня он был явно не в духе, и в такое время ему лучше не попадаться под горячую руку.

— Был бы человек, давно бы нашли. — Гринев вытер пот — в кабинете было душно и жарко, как и на улице, вентилятор гонял воздух, но не слишком помогал.

— Что? — спросил Ушаков.

— Он не человек, а волчара.

— Он бешеный пес, сорвавшийся с цепи, — сказал Ушаков, который немало видел таких сорвавшихся с цепи, которым любое море по колено.

— У него выбило предохранители, — произнес Гринев. — Результат налицо — еще один труп и два раненых. Даже приятеля своего не пожалел.

— Выбило. — На миг у Ушакова резко заломило виски, и он стиснул их кончиками пальцев. Он понимал, что теперь Пробитый не остановится ни перед чем. Убийца почувствовал в себе радость избавления от всего человеческого. Зэки, которые убивали Ушакова в той заснеженной колонии-поселении в Олянино, тоже были такими. Им нравилось идти и сеять погибель.

— И чутье у Пробитого, как у волка, — сказал Гринев. — Получаем информацию, что он к своей девке вчера должен был заглянуть. Выставляемся у дома. И где он?

— Вот что. Каждый опер в области, каждый постовой должен знать физиономию Пробитого лучше, чем свою собственную, — сказал Ушаков. — И каждый опер, проснувшись утром, перво-наперво должен задаваться вопросом: где Пробитый и как его искать?

— Может, он вообще уже в Германии, — предположил начальник отделения по розыску скрывшихся преступников.

— Да здесь он, — отмахнулся Гринев. — Как-то корешам обмолвился, что еще мало денег нагреб, чтобы за бугор линять.

— Кореец должен нам его сдать, — напирал Ушаков. — Надо давить на него и его команду. Пробитый — их кадр. Они за него и в ответе.

— Давить-то их полезно. Но сам Кореец точно сейчас в Германии, — сказал Гринев. — И Ломоносов исчез. А в их команде никто не в курсе, где Пробитый. Они и сами его за полнейшего отморозка держат. И не особенно рады за его достижения отвечать. Они от него открещиваются.

— Хорошо он в землю зарылся, — заметил Ушаков. — Ищут пожарные, ищет милиция. И где?

— У нас в области семьдесят процентов территории — леса, — напомнил Гринев. — Заброшенных домов еще с войны тысячи. Можно так закопаться… — Кореец. Шамиль. Пробитый, — покачал головой Ушаков. — Товарищи сыщики, мы где живем, спрашивается? Это Чикаго, да?

— В Чикаго сейчас порядок, — резонно возразил начальник транспортного отдела, но начальник уголовного розыска посмотрел на него так, что у того тут же желание вылезать пропало.

— Мы теряем контроль, — продолжил Ушаков. — Присутствующие это понимают?..

Присутствующие понимали. Не понимали они только одного — как можно удержать контроль в свободной экономической зоне, где крутятся бешеные деньги. Бешеные деньги — это бешеные нравы. И жизнь копейка.

— Всю агентуру активизировать. Все наши службы. Пробитого надо брать, — закончил обсуждение вопроса Ушаков. Он знал, что Пробитого возьмет. Только когда?..

Через пару дней Гринев получил весточку от своего информатора — тот видел Пробитого в Лебежске, прямо у городского рынка. Убийца сильно изменил внешность, но все равно узнать его можно было. Прогуливался спокойно, не дергался, будто на него не был объявлен гон.

— Там он хоронится, — потер руки Гринев, преподнеся информацию Ушакову. — Там.

— Вокруг Лебежска одиннадцать поселков. И дач немерено. Где именно? — Ушаков встал из-за стола, подошел к карте области и провел ладонью по Лебежскому району, изрезанному озерами и болотами.

— Надо искать там, — сказал Гринев. — Сейчас всех на ноги поднимем.

— Подожди. Давай сначала туда съездим. Присмотримся. — Ушаков отошел от карты и посмотрел в окно на залитый жарким солнцем двор УВД. Лето уже катило к середине. Дни летели за днями со свистом, как курьерский поезд, разогнавшийся до предельной скорости. Еще немного — и лето потянется к закату. А потом осенние дожди, холода… — Вызывай машину. Проветримся.

— Проветримся, — кивнул Гринев, поправляя на поясе кобуру и потягиваясь. Несмотря на свой возраст, случая выбраться куда-то самому и немного повоевать он не упускал. Имел такую привычку — гонять адреналин. — Возьмем, Лев, мы эту сволочь. Чувствую, возьмем.

— Не говори гоп.

— Ох, жара сегодня! — Гринев вытер вспотевший лоб. — Не могу. Грудь как давит.

— Старый стал, — усмехнулся Ушаков. — Немощный.

— Кто, я? — неожиданно обиделся Гринев, который вообще болезненно воспринимал напоминания о возрасте, считая, что еще тысячу лет будет носиться с пистолетом, жить на полную катушку и не жалеть себя. — Ты меня с кем-то спутал. Я еще весь день пахать могу, весь вечер пьянствовать, а всю ночь с подругой забавляться… И, заметь, не с одной…

— Старая школа. — Ушаков обмахнулся газетой. — Жара действительно.

Лебежск располагался в семидесяти километрах от Полесска. Город был исторический — сюда заглядывали и Наполеон, и русские цари да еще много кто — всех не упомнишь. До войны здесь жило гораздо больше населения, чем сейчас. При немцах даже ходил трамвай. Большинство зданий, крепких и красивых, с лепниной, осталось от старых хозяев. Город был будто безобразными заплатками залатан серыми многоэтажками. Ушаков не раз размышлял по поводу того, что хрущобы и современные новостройки являются воплощением модных в двадцатом веке идей, что человек — это некий механизм, который, когда не работает, может храниться и в невзрачной коробке, лишь бы в ней были горячая вода, отопление да квадратные метры. На Ушакова эти коробки навевали всегда тоску.

— Хозяйственники, мать их! — воскликнул Гринев, у него лязгнули зубы, когда на въезде в Лебежск машина влетела в особенно глубокую яму.

Последний секретарь Лебежского райкома вспомнил, что его город исторический, и начал активную его реставрацию, разбил везде клумбы, привел в порядок дороги, городской парк. При нем Лебежск начал приобретать былой гордый вид. Но это продлилось недолго. Сейчас все было запущено, как и вся область, — фонари раздолбаны, дома не крашены, дороги такие, что Ушакову с каждым новым ухабом все больше становилось жалко импортной машины.

— В отдел? — спросил водитель.

— Какой отдел? — хмыкнул Ушаков. — На рынок. Городской рынок в любом районном городишке — это центр местной цивилизации, где можно встретить кого угодно, начиная от прокурора, главы администрации и кончая последним карманным воришкой. Рынок в Лебежске не отличался ничем от любого другого. Здесь гадали местные, живущие на окраине городка цыгане, одаряя золотозубой улыбкой очередного лоха, а при виде начальника областного уголовного розыска, неторопливо бредущего вдоль рядов и приценивающегося к яблокам и апельсинам, они с подозрительной поспешностью исчезли. Азербайджанцы сновали меж рядов, что-то строго выговаривая русским девкам, которых выставили торговать на точку, дабы не получить по своей кавказской физиономии — в прошлом году тут прокатились кавказские погромы, но «кепкари» никуда не делись, просто перестали выставляться сами. Терся тут и темный люд — куда рынку без него. Вон на корточках сидят, курят трое заблудших овец — это братва мелкая, проспиртованная, озабоченная одним — что-то втихаря стырить и тут же пропить. А вон те два бугая следят за порядком — такая устойчивая помесь рэкетира и охранника. Один из них направился к цыганкам — гнать к чертовой матери, ведь лишние проблемы никому не нужны. Чинно прошествовали два сонных милиционера — место это выгодное, хлебное, в целом спокойное, поэтому и вид у них сытый и сонный.

• Предыдущая
• 31/80
• Следующая