Наше дело — табак - Рясной Илья - Страница 22

• Предыдущая
• 22/80
• Следующая

— Ну да, — кивнул Арнольд угрюмо. — И что теперь? Как мост будем строить — вдоль или поперек реки?

Он втянул через соломинку сок. А потом недовольно произнес, глядя куда-то за спину Глушко:

— Во, явление Дона Педро народу.

Со стороны автостоянки к ним бодрым прогулочным шагом направлялся Петр Смагин, директор ТОО «Локс», похожий на героя-любовника из латиноамериканского сериала — эдакий злодей-искуситель, подвижный, широкоплечий, с тонкой полоской усиков. Тот самый, от упоминания о котором трясло жену Арнольда.

Глушко обернулся и сквозь зубы процедил:

— На хрен он нужен?

Дон Педро, размахивая в приветствии руками, подрулил к ним и воскликнул:

— Привет, капиталисты!

Он протянул Глушко руку, но тот ее не пожал, а злым взглядом измерил его от пят до головы, будто прикидывая, каких размеров гроб понадобится этому человеку.

Дон Педро, давно привыкший к манерам Глушака, хмыкнул, пожал руку Арнольду и приземлился на стул, бросив на стол свою неизменную коричневую, с золотыми защелками, старомодную кожаную папку для документов.

— Ты откуда узнал, что мы здесь? — недружелюбно осведомился Глушко.

— Наташа-секретарша сказала, что ты на ипподроме, — ответил Дон Педро.

— Дура языкастая, — кинул Глушко.

— Дело неотложное. По поставкам через «Лого инвест» нужно, чтобы ты бумаги подмахнул. Без этого они деньги перечислить не могут.

Дон Педро, деляга средней руки по сигаретам и продовольственным товарам, у друзей был на подхвате уже года три, через его фирму прокачивались деньги и решались скользкие вопросы ко взаимной выгоде. О таких деньгах, какие делали трое приятелей, он не мечтал, но на булку с паюсной икрой ему хватало.

Глушко задумался. Заметно было, что на душе у него неспокойно, его подмывает что-то брякнуть, но, сдерживаясь, он только вытащил паркеровскую ручку.

— Такие документы надо подписывать на столе красного дерева, — засмеялся Дон Педро. — Эх, Россия лапотная…

— Все сказал? — пробуравил его взором Глушко. А теперь вали. У нас потом разговор будет.

— А что? — вдруг заерзал на стуле Дон Педро.

— Не здесь…

Дон Педро пожал плечами.

Но этому разговору, отложенному на потом, состояться было не суждено.

Невысокий, плотного телосложения человек, шедший быстрым шагом к «конюшне», вытащил из кармана плотной, застегнутой под подбородком коричневой куртки вязаную шапочку — вещь явно не по сезону. Но он и не думал ее использовать по назначению, а, надев на голову, натянул на лицо — получилась отличная маска с прорезью для глаз. Он бросился вперед, на ходу срывая бумагу со свертка, который до этого держал под мышкой. В руке у него возник короткоствольный пистолет-пулемет.

Глушко увидел киллера, когда тот уже вышел на цель и поднимал свое оружие. Реакция у боксера все еще была отменная. Он моментально оценил ситуацию и понял, что его прижали. Бежать некуда! Вскочить и броситься прочь — это быть срезанным пулями в спину. До павильончика кафе «Ипподром» он не успевал добежать. Он не успевал ничего. И когда ствол поднялся и готов был уже выплюнуть свинцовую смертельную посылку, Глушко кинулся на землю, опрокидывая стол, прикрываясь им, жалея, что прошли времена, когда он ходил с пистолетом.

Пули пробили стол, как картонку, и вошли в тело бизнесмена. Грохот стоял оглушительный. Киллер бил короткими очередями.

Глушко дернулся и судорожно заколотил ногой об асфальт.

Дон Педро свалился на землю и пополз в сторону стоявших поодаль автомашин, попискивая крысой и боясь поднять голову.

Арнольд вскочил на ноги. От киллера, спокойно двигавшегося вперед, их отделяло метра три.

— Твою мать, — только и успел прошептать Арнольд, прежде чем ему досталась походя пуля из контрольной очереди, предназначавшейся поверженному Глушко.

Арнольд всхрапнул и рухнул, сметая ярко-зеленую урну, обложенную изнутри черным траурным целлофаном.

Киллер подскочил к Глушко, сделал еще один контрольный выстрел. Действовал он необычно четко и хладнокровно. Кинул мимолетный взгляд на ползущего змеей Дона Педро, который надеялся уползти от своей смерти. Потом посмотрел на Арнольда, разлегшегося на пыльном асфальте лицом в мусорник, перевернул его на спину, легонько пнул носком. Отбросил автомат и ринулся прочь.

Глушко после убийства Сороки нанял себе личную охрану и старался не появляться нигде без накачанных, с зарегистрированным пистолетом под мышкой здоровяков из частного охранного агентства «Питон». Но несколько дней назад отказался от нее: его стали раздражать провожатые, получающие деньги за безделье. Хотел, наверное, расслабиться. Вот и расслабился с восемью пулями в теле…

— Смотри, что я нашел. — Гринев бросил на стол перед Ушаковым тонкую самиздатовскую, в серой обложке и на плохой желтой бумаге книжку. Называлась она «На ниве страсти». Автором ее значился некто Одуванчик.

— Это что за хренотень? — не понял Ушаков.

— Это мне агент принес, — победно заявил Гринев. — Раритет.

— Ничего не понимаю.

— Самиздат девяносто первого года. Записки гомосексуалиста. — Гринев пролистал книжку и зачитал отрывок, в котором автор, явно по собственному опыту, расписывал, какой кайф получал, когда братья-гомики брали его за ноги и как Буратино трясли с балкона на высоте четырнадцатого этажа.

— «Ощутил, как по моему телу расплывается блаженство. Это был экстаз!» — процитировал Гринев.

— Стиль не ахти, — оценил Ушаков.

— А откуда ему взяться? Зарецкий пишет хреново.

— Это что, он написал?

— А кто же еще?

— Одуванчик, значит. — С некоторым интересом Ушаков пролистнул книжку с бесстыдными иллюстрациями. Брошюра вполне тянула на методическое пособие для молодежи, решившей посвятить свою жизнь светлому влечению к лицам одного с ними пола.

— Он еще тогда был не гомиком-депутатом, редактором, а обычным гомиком. Книга тогда разошлась среди голубых быстро и была популярна. Сегодня Эдик, конечно, не соглашается, что это его пера творение. Там, кстати, и про Резину есть. Одна шайка-лейка. Они тусовались тогда у областного драмтеатра.

— Где Резина мальчиков цеплял?

— Вот именно… Я на суде эту штуковину покажу, — потряс Гринев книжкой.

Судебное заседание по иску Гринева в очередной раз откладывалось из-за того, что редактор «Трезвого взора» напрочь его игнорировал.

— Резина, — хмыкнул Ушаков. — Ох, и дело было… Эта нашумевшая история двухгодовалой давности. Тогда Гринев повязал банду Кошелька — известного на весь воровской мир гомика, который сколотил шайку из своих партнеров, насадив там жесточайшую дисциплину. Там были и бывшие уголовники, и матросик, дезертировавший из части морской пехоты в Старобалтийске. Жертвами они намечали чаще своих, голубых, благо среди них полно людей денежных и авторитетных. Один арестованный из этой шайки-лейки в порыве откровенности выложил Гриневу все и про редактора «Трезвого взора», с которым познакомился по голубым делам, и про Резину, который чуть ли не каждый день ошивался в сквере у драмтеатра и снимал себе мальчиков тринадцати-четырнадцати лет.

Впрочем, Резиной он был только в скверике. Для всех остальных он был Рафаэлем Михайловичем, помощником губернатора области, светочем демократии, который толкался на всех демократических тусовках начиная с восемьдесят седьмого года и не слезал с экранов телевизоров, где проповедовал общечеловеческие ценности…

Мальчишек, которых он снимал в скверике, он тащил в областную администрацию и предавался содомскому греху с ними прямо в кабинете, под портретом первого, всенародно избранного Президента России.

— Конец педриле, — потер руки тогда Гринев, записав тщательно показания.

После этого быстренько собрал доказательства, нашел тех малолеток, с которыми любился помощник областного главаря, и с материалами отправился к губернатору.

• Предыдущая
• 22/80
• Следующая