Цеховики - Рясной Илья - Страница 63
- Предыдущая
- 63/63
— Больно-о, — ноет Пыря и зарабатывает еще один удар по ребрам.
Ох и люблю захваты!..
Григорян поднимается из-за стола, но собровец в маске опрокидывает его назад:
— Сиди, обезьяна носатая!
Люблю работать с собровцами. Отличные ребята. Совсем лишены дипломатичности.
Начинаем обыск. Распахиваем сейфы. Складываем в угол документацию. Постепенно атмосфера становится сухой и деловой. Девчонки, служащие фирмы, начинают скулить и всхлипывать, Григорян буравит меня жесткими глазами. Наконец не выдерживает.
— Э, Завгородин, это опять ты.
— Опять я.
— Обиделся за телевизор?
— Смеешься? Мне плевать, что ты лапшу на уши моим землякам вешаешь.
— Все никак не угомонишься. Все бегаешь, кусаешься. Все такой же голодный и такой же злой.
— Ага.
— Э, не видишь, что ты уже никто.
— Не вижу.
— Жалко мне тебя.
— Почему это?
— Э, я тебе еще тогда говорил, что приходит время, когда мы будем хозяевами. Пришло… Тогда ты меня посадил. Теперь не сможешь. Шею свернешь. И никто о тебе не вспомнит. Потому что ты дурак. Не понимаешь, миром правят деньги, а не твои глупые мыслишки о том, что хорошо, а что плохо.
— Может, не только деньги… Ричард, я еще жив. И готов подраться. И Пашка готов. И многие такие, как мы… Рано ты нас хоронишь. Рано радуешься… И до конца я буду честным следователем и государственным человеком. А ты будешь вором, татем. И я буду тебя душить, в какие бы кабинеты ты ни был вхож и сколько бы денег ни наворовал.
— Жалко. Молодой. Жить бы и жить, — вздохнул Григорян и, зевнув, отвернулся.
— Не боись, Ричи, я прорвусь.
Я приблизил разгоряченное лицо к вентилятору. На улице плавился асфальт, и люди искали тень и холодную воду. Жаркое лето девяносто пятого продолжалось.
- Предыдущая
- 63/63
