Белый легион: Террор не пройдёт! - Рясной Илья - Страница 42

• Предыдущая
• 42/78
• Следующая

— Гражданин Аджапов? — осведомляется Атаман и суёт зверю в морду удостоверение. — Есть разговор.

— Постановление на обыск давай. Тогда пущу, — зверь нахально ухмыляется и пытается закрыть дверь.

И сгибается пополам от разящего удара в печень. Не успевает и понять, что к чему, как видит перед собой половой коврик, крайне замызганный, а суставы трещат, потому что руки завели за спину так, что локти чуть затылок не гладят.

Слышится испуганный писк, на пороге объявляется завёрнутая в простыню деваха лет шестнадцати.

— Звук прикрути, — хрипит Атаман, делая шаг ей навстречу. — Тебя же не трогают.

Визги и писки обрезает, как ветки бензопилой «Дружба».

— Одевайся, Аджапов. Задержан. Вот постановление об аресте. — Атаман суёт хозяину квартиры, которого уже подняли с пола, постановление. Таких липовых бумаг у него полно на все случаи жизни. Печать прокурора, подпись, все реквизиты, даже ссылка на уголовное дело — все на месте, не подкопаешься.

— Да вы чего?! — голосит Аджапов — то ли скулит жалобно, то ли возмущается. — Не за что! Я ничего не делал!

Его причитания никого не интересуют. Внизу уже стоят под парами две машины с фальшивыми синими милицейскими номерами.

Машины уходят в московскую ночь. Выруливают около свалки рядом с лесопарком.

— Я не при делах. Завязал, — гундосит Аджапов. — Мужики, скажите хоть, за что взяли… Я не при делах. Падлой буду. Мамой клянусь…

— Ты нас перепутал с кем-то, — заявляет Атаман.

— Вы чего, не менты?! — в ужасе вопит Аджапов.

Машина замирает. Свет фар утыкается в кучу мусора и спугивает бродячих котов, которые неохотно разбегаются.

— Где Махмуд?

— Какой Махмуд? — ошарашенно переспрашивает Аджапов.

— Махмуд Маленький. Чеченец. Разведчик…

— Не знаю такого.

— Не знаешь? — удивляется Атаман. И резко ладонями бьёт по ушам задержанного.

Когда в голове проясняется, Аджапов ощущает, что лежит на мокрой земле.

— Повторяю вопрос, — произносит Атаман.

— Не знаю! — кричит Аджапов, у которого в памяти всплывают законы корпоративной бандитской солидарности и примеры незавидной участи тех, кто не держал язык за зубами.

— Ладно, — кивает Атаман своему помощнику. — Давай, мочи его…

— Э, правда не знаю, — скулит Аджапов.

— Давно его видел?

— Месяц назад… Он помогал нам.

— Чем?

— Лоха одного пробить… Он полрынка на Севере держит. Мы его нагрузить хотели.

— Пробил?

— Нет. Махмуд сказал, что дел много. Никак не может. Мы ему платить хотели. А он — не хочу… Шакал…

— Где он может быть?

— Не знаю!

Атаман кивает. Его помощник вытаскивает бесшумный пистолет. И простреливает плечо Аджапова.

— У-й-я-а!!! — дико, как сирена, воет ингушский бандит.

— Дальше коленная чашечка, — уведомил Атаман.

— Ох… Что же вы за беспределыцики, — Аджапов начинает понимать, что мочить его будут по-настоящему. А значит, гордость бандитскую надо задвинуть подальше.

— Давай, говори, падла такая. Рассуждать ещё будешь…

— Ой-я-а-а… С Гочей он близкий.

— Кто такой? Где живёт?

— Ой-я… Ой, как больно-о… На хате в Бутове со шкурой своей… Ой-я-а… Снимает хату… Он и Махмуд любят с шлюхами гулять. Друзья…

— Адрес.

— Не знаю. Больно-о-о.

— Адрес, урод!

— Я покажу…

— Если врёшь, мы тебя валим. Нет — отпускаем. Такой у нас договор. Годится?

— Да… Больно-о-о…

Один из бойцов рвёт рубашку Аджапова, туго перевязывает простреленное плечо. Рана плёвая — больше шума и визга.

Ночь. Дорога. Мигание светофоров…

Гочу даже не приходится выуживать из тёплой постели. Вон, во дворе дома, рядом с джипом с распахнутыми дверцами стоит длинный, сгорбившийся, длиннорукий, в куртке по колено. Цепляется за талию девицы, явно лёгкого поведения.

— Он! — радостно шепчет Аджапов, страшно довольный, что Гоча на месте, а значит, шансы остаться в живых резко возрастают.

— Поверим на слово, — Атаман кивает невысокому, поджарому бойцу, который недавно стрелял в Аджапова. — Давай…

Боец выходит из салона. И двигает напролом через пустынный двор, мимо грибков, скамеечек, ракушек. При этом походка его немного заплетающаяся, он покачивается из стороны в сторону, как пьяный.

— Закурить не найдётся? — подваливает он к Гоче.

— Бамбук кури. — Гоча немного пьян. И невысокая сухощавая фигура не вызывает у него опасений. Профессиональный боксёрский удар отключает кавказца. Девица взвизгивает. И получает шлёпок по губам.

— Заглохни. Дольше проживёшь!

Подъезжает «Волга». Гочу кидают в салон, как дрова. Машина трогается с места. На все про все — две минуты.

На этот раз помойка в другом конце Москвы, но пейзаж схожий. И опять Атаман задаёт тот же вопрос:

— Где Махмуд?

И слышит тот же ответ:

— Не знаю.

— Выбор у тебя небогатый — сдохнуть или сказать. — Атаман проводит по нежной щеке Гочи острым лезвием финки, оставляя порез. Ответом служит истошный визг. Но тут никто ничего не услышит.

— Шинковать буду кусками, — объявляет Атаман. И Гоча ему верит.

— Он у Нинки!

— Поехали, покажешь адрес.

— Я не пойду.

— Тогда тебя понесут.

На этот раз путь лежит в Бескудниково. Ночью по Москве можно ездить. Машин мало. Только носятся как бешеные иномарки — видать, боясь опоздать из одного ночного клуба в другой. Да крутятся патрульные машины. Патруль Атаману не страшен. У него ксив прикрытия столько, что можно спокойно двигать хоть в Кремль.

Гоча, едва перебирая ногами, поднимается с бойцами на этаж.

— Здесь, — шепчет он. — Я не хочу, чтобы он меня видел…

— Звони, — Атаман подталкивал его к двери. — Заорёшь, чтобы предупредить, тут же и завалю…

Гоча трясущимся пальцем вдавливает кнопку звонка.

— Кто? — слышится женский голос.

— Это я. Гоча…

Дверь начинает приоткрываться.

Вдруг Гоча не выдерживает и орёт:

— Махмуд, беги. Меня убивают!

Орать дольше ему не позволяют. Об стенку башкой. Отключка. Атаман бьёт ногой по двери. Удар такой силы, что железную дверь впечатывает в стену. За дверью лежит хозяйка квартиры — в отключке.

Атаман прыгает в прихожую. Потом в комнату. Там в вещах роется молодой хлипкий чеченец. Он выуживает из тряпок пистолет. Но, понятно, не успевает. Атаман сближается с ним, выворачивает руку, легонько бьёт по шее. И советует ласково так:

— Не суетись под клиентом, уродец… Наручники. Махмуда усаживают на пол.

— Он, — кивает Атаман, сверяясь на всякий случай с фотографией.

Тем временем хозяйка — полная дивчина, кровь с молоком — приходит в себя.

— Милиция, — Атаман демонстрирует ей удостоверение. — Твой гадёныш арестован. Ты не имеешь права выезжать из Москвы. Ясно?

— Да, да, — кивает, всхлипывая, дивчина, на лбу которой набухает шишка.

Все, операция завершена успешно. Теперь остаётся только Аджапова и Гочу отвезти в отстойник — подвал, где они посидят некоторое время. А Махмуда на базу-2 для допроса.

Ночное время самое подходящее для допросов. Об этом известно испокон веков.

На базе за пленника взялся Глеб. Махмуд, имевший представление о возможностях спецслужб по развязыванию даже самых накрепко завязанных языков (он был уверен, что попал именно в спецслужбу), не стал играть в молчанку. Хоть он и выглядел подавленным, но на вопросы отвечал полно и, скорее всего, правдиво. Но его все равно придётся перепроверять при помощи Доктора.

В числе прочего Махмуд поведал о том, как занимался наблюдением за домом Аллы.

— Получается, вы пасли Гурвича и его любовь, — нахмурился Глеб. — Чего вам этот программист сдался?

— Нужен был не он, — понурился Махмуд, ёрзая на прикрученном к полу стуле. Он постоянно отводил глаза, в которые бил в лучших энкавэдэшных традициях яркий свет лампы.

— А кто?

— Ты…

— Что значит — я?

— У Султана есть твой портрет, Ратоборец… Султан тебя ищет…

• Предыдущая
• 42/78
• Следующая