Пьеса для обреченных - Русанова Вера - Страница 16

• Предыдущая
• 16/81
• Следующая

— Вот адрес и телефон, — выдохнул он, положив листок на стол. — Если нужно, я могу срочно вызвать Болдырева на работу, А вы пока пообедаете. За счет заведения, естественно. Могу порекомендовать фрикасе из барашка, салат «Золотой октябрь», а из закусок…

— Нет, спасибо, — давясь слюной и из последних сил звеня сталью в голосе, сказала я. — Мне удобнее побеседовать с Вячеславом в домашней обстановке…

Уже уходя и мысленно оплакивая так и не съеденное мной фрикасе из барашка, я услышала, как Игорь Николаевич настойчиво рекомендует рыжей засунуть свою идиотскую ревность вкупе с дурью куда-нибудь в укромное место…

К счастью, Болдырев жил всего в двух кварталах от кафе, поэтому мне, счастливой обладательнице пустого кошелька, удалось сэкономить силы перед вечерним пешим марш-броском от Кузьминок до Люберец. Свернув во двор, я оглядела старый пятиэтажный дом с затейливыми балкончиками, потом села на лавочку и задумалась. Недавние опасения овладели мной с новой силой. Мне представлялось, как Славик, кудрявый, белобрысый и недоумевающий, взглянет на меня сочувственно и спросит: "А с чего .вы взяли, будто я что-то о ней знаю?..

Нет, есть, конечно, постоянные клиенты, которых помнишь в лицо, но вообще-то бар — не исповедальня, и домашних телефонов нам тоже не оставляют… Ничего, к сожалению, про вашу Ольгу сказать не могу. Я ведь, как ее зовут, только от вас узнал".

Картинка подкупала реализмом, но тем не менее я встала и вошла в подъезд. Здесь было как-то сыро и пахло мокрой известкой. Шаги гулким эхом отдавались от зеленых, свежевыкрашенных стен. Тридцать первая квартира должна была, по моим подсчетам, находиться на четвертом этаже. Я миновала второй этаж, потом третий, и вдруг…

Грохот бьющейся посуды был таким неожиданным в сонной тишине подъезда, что я даже вздрогнула. Затем что-то с тяжелым стуком упало. Наверное, стол или табурет. Снова загремела посуда.

Шум доносился из-за двери с заветным номером 31. Видимо, сегодняшнее недосыпание все еще сказывалось, и реакции мои были до крайности замедленны, потому что испугалась я лишь после того, как прижалась ухом к холодному дерматину и услышала глухой мужской мат, снова какой-то грохот и яростное: «Я убью тебя, сволочь! Ты у меня дерьмо будешь жрать!» А потом (что самое жуткое!) звук стремительно приближающихся к двери шагов! Скорости, с которой я метнулась на лестничную площадку пятого этажа, наверное, позавидовал бы хороший спринтер.

Бегство было весьма своевременным, потому что спустя несколько секунд дверь тридцать первой квартиры распахнулась и оттуда выскочил мужчина в ветровке и капюшоне, надвинутом на самые глаза. На спине у него отпечатался след от побелки. Это было единственным, что я смогла рассмотреть, вжавшись в решетку перил и едва дыша от ужаса. Скорее всего, в одной руке он что-то нес — слишком уж кренился набок. Или же просто был от рождения кособоким.

Как только незнакомец в ветровке протопал вниз по лестнице, все стихло.

Я еще немного посидела, поскуливая от страха, как побитая кошка, а потом на цыпочках спустилась вниз. Приоткрытая дверь внушала мне ужас, а шестое чувство подсказывало: в квартире второй в моей практике труп, Следуя нормальной житейской логике, надо было бежать отсюда сломя голову, но на меня, как всегда не вовремя, напали угрызения совести и чувство гражданского долга. Возможно, несчастный белокурый Славик был еще жив и нуждался в помощи.

Мысленно проклиная свою дурость и заранее обдумывая макет памятника из чистого золота, который должна будет установить мне рыжая барменша, я толкнула дверь и вошла в квартиру. Под ногами валялись какие-то бумаги, яичная скорлупа, пустые кармашки из-под дискет, разорванная газета. Здесь, похоже, что-то в спешке искали. Но самое страшное, что в квартире стояла абсолютная, жуткая тишина — ни стона, ни хриплого дыхания — вообще ничего!

Все так же на цыпочках я прошла в комнату. Незаправленная кровать, книги на полу, в углу — россыпь кассет, выдвинутый ящик письменного стола. И тут…

Если бы я уже была памятником, то немедленно рассыпалась бы на тысячу маленьких золотых слитков, а мои алмазные глазки выпали бы из глазниц. Впрочем, мои естественные серые, дымчатые едва не вылезли от ужаса, когда я услышала чьи-то тяжелые шаги в прихожей, потом знакомый уже голос, произнесший:

— Ты еще жив, гад? Ну-ну!..

Дверь хлопнула, в замке повернулся ключ. Я, как хамелеон меняя цвет от серого до зеленого, медленно сползла по стене. Теперь мне хотелось только одного: всю оставшуюся жизнь провести в милой и уютной камере одиночного заключения и не лезть никогда, ни при каких условиях в расследования убийств и бандитские разборки. Однако, как ни странно, снова повисла тишина. Я еще немного выждала и выглянула в коридор.

Посреди прихожей стояло красное пластмассовое помойное ведро, грязное до неприличия. Впрочем, на фоне обрывков, огрызков и яичной скорлупы оно смотрелось весьма органично. Проклиная все на свете и ужасаясь своей догадке, я метнулась на кухню, выглянула в окно и успела увидеть парня в ветровке, бодренько заворачивающего за угол дома. Бодренько, но отнюдь не поспешно!

«Дура! Идиотка! Истеричка!» — азбукой Морзе отстучало у меня в голове. И тихим эхом откуда-то снизу донеслось: «Мяу!»

Я опустила глаза. Толстый серый кот с плотно прижатыми к голове ушами смотрел на меня испуганно и любопытно. Он попытался спрятаться за холодильником, но при его внушительной массе эта затея была обречена на провал.

Похоже, кота недавно лупили.

И было за что! На полу, рядом с газовой плитой, валялись осколки трехлитровой банки, на линолеуме матово поблескивали остатки густой сгущенки.

Вся сгущенная лужица пестрела кошачьими следами.

— Пообедал, говоришь? — печально спросила я у кота.

— Мяу, — жалобно ответил он.

— Ну что же, давай тогда знакомиться: я — Женя. А ты, похоже, тот самый гад и сволочь?

Животное снова грустно мяукнуло.

Нужно ли говорить, что, кроме «гада», никаких других живых, полуживых и мертвых существ в квартире не обнаружилось? А входная дверь оказалась закрытой на самый что ни на есть примитивный замок, который с обеих сторон отпирается только ключами. На сердце отчего-то снова стало тревожно. Я сжала виски ладонями и тихо заскулила. Белокурый Славик Болдырев вышел из дому всего на какие-то несчастные пять минут, чтобы вынести мусорное ведро, и меня, одержимую дурацким героизмом, угораздило именно в это время ворваться в его квартиру!

Теперь я заперта здесь на неопределенный срок… Похоже, мой персональный ангел-хранитель слыл на Небесах большим пакостником и юмористом!

Мне казалось, что я и не спала вовсе — так, дремала, чутко вздрагивая от каждого шороха. Однако мужской голос возник из вязкой тишины абсолютно неожиданно и подействовал на меня подобно внезапному реву пожарной сирены. Я вскочила, точно ошпаренная, села на Славиковой кровати и принялась отчаянно таращить узкие спросонья глаза, пытаясь сориентироваться в окружающей реальности.

Рядом со мной сидел здоровенный, коротко стриженный парень. Глаза у него были карие и абсолютно круглые. На меня он смотрел со светлым любопытством малыша, впервые в жизни увидевшего в зоопарке обезьяну.

— Ты кто? — спросил парень, вероятно, уже во второй или в третий раз.

В моей тяжелой и гулкой, как чугунок, голове промелькнули варианты ответов, которые мне приходилось давать на этот вопрос в последнее время. Ни «инспектор налоговой полиции», ни "продюсер с «Мосфильма», ни «безработная актриса» для данного случая не подходили…

— А что? — с вызовом брякнула я только для того, чтобы не молчать. И тут в дверном проеме нарисовался Славик Болдырев собственной персоной.

— Да, действительно, кто вы такая и что здесь делаете?

На меня он взирал, мягко говоря, недружелюбно, желваки под кожей его ангельски-розовых щек тяжело перекатывались.

— Ну во-первых, не воровка и не мошенница. — Голос мой подрагивал жалко и гаденько, вызывая, вероятно, сомнения в правдивости слов. — А во-вторых, давайте поговорим спокойно… Я, собственно, и пришла сюда для того, чтобы с вами поговорить.

• Предыдущая
• 16/81
• Следующая