Стена Зулькарнайна - Джемаль Гейдар Джахидович - Страница 46

На самом деле между “правыми” и “левыми” идет борьба не “за” и “против” перестройки, а за овладение ее перспективами, за то, чтобы пройти экзамен на финальное историческое выживание именно в этих перспективах. Только такой подход дает ключ к расшифровке, в общем-то, загадочного для непосвященных перестроечного жаргона, начиная от “плюрализма” и перехода от “классовых ценностей” к “общечеловеческим” и кончая знаменитым “главное — нáчать”5. Не случайно все руководители КПСС включая наиболее одиозных постоянно подчеркивали, что именно они и были инициаторами перестройки. Общественное мнение сейчас не склонно фиксировать заявления такого рода; их отбрасывают в “бумажную корзину” привычного коммунистического словоблудия. Хотя все ЗНАЮТ, что перестройка началась сверху, но никто в это НЕ ВЕРИТ. Точнее, есть мифологема, что перестройку начал один Горбачев, “перехитривший всю партию, но якобы и он не знал, куда она зайдет6. Это типичный пример банализации действительности вопреки фактам и логике; банализации; которая избавляет общественное мнение от шока правды.

4. Когда началась перестройка

В практике пропагандистской манипуляции фактами нет мелочей. 1985 год стал годом-символом, сравнимым лишь с 1917-м. Понятно почему: во-первых, будучи годом прихода Горбачева к власти, он работает на концепцию уникальной миссии “генсека-антикоммуниста”. Во-вторых, будучи следующим за 84-м, который немало мифологизирован в свою очередь, он подкрепляет установившуюся традицию, удобен для банально ориентированного мировосприятия. Однако в самом 85-м не произошло никакого видимого разрыва с советской политической преемственностью. Не произошло такого разрыва и в следующем году, несмотря на очень осторожное введение понятия “гласность”…

Подлинный поворот к тому, что происходит сейчас, причем не только в СССР, но и во всем мире, начался лет за 6 до XXVII съезда. И начался он, как ни странно это может показаться на первый взгляд, с вторжения Китая в приграничные территории Вьетнама. В ХХ веке дорогостоящие и амбициозные авантюры стали наиболее эффективным способом деморализовать, скомпрометировать, а в итоге и устранить пошедшие на них режимы. Военные авантюры стали подлинными увертюрами к “перестройкам” как регионального, так и мирового масштаба.

Итак, в 1979 году Китай сделал первый шаг к своей перестройке, предприняв одну из самых неорганизованных, антипрофессиональных, абсурдистских операций подобного масштаба в современной военной истории. Это было концом декларативного маоизма и началом эры прагматиков.

В том же году, только в самом его конце, на десять месяцев позже китайцев, СССР приступил к аналогичной акции, осуществив вооруженное вторжение в Афганистан. У этой акции, конечно, было много настоящих, не декларативных целей (в частности, содействие глобальной дестабилизации исламского мира: не забудем, что 1979 был годом исламской революции в Иране, против которого почти одновременно с советским захватом Кабула начал боевые действия Саддам Хуссейн7; учтем также, что следующим кандидатом на исламскую революцию был Пакистан), однако главной целью ставилось создание предпосылок для перестройки.

Война Запада руками арабских секуляристов8 против исламского Ирана и непосредственное участие СССР в войне против мусульман Афганистана (а фактически и против Пакистана) необычайно интенсифицировали процессы глобального характера, меняющие суть эпохи. В эти конфликты, именуемые масс-медиа “локальными” и присутствующие где-то на периферии обыденного внимания, было на самом деле вовлечено прямо или косвенно сознание, психика, кровь, жизненная энергия сотен миллионов людей. Началось гигантское перемещение капиталов и кредитов. Сотни миллиардов нефтедолларов, авансированных Ираку финансировали то, что журналистами называется “технологический прорыв постиндустриального Запада”, а на деле является технологическим обеспечением нового мирового порядка.

С 80-го года начинается рост карательной активности мирового истеблишмента, жестокое игнорирование второстепенных государственных суверенитетов, одновременно с возникновением специфически провокационных авантюр, последствия которых служили тщательно выверенным целям9.

5. Признаки новой эры в СССР

Афганская операция (по поводу которой политологи все не могут решить, кто же несет ответственность)10, стала катализатором мощной химической реакции в реторте советской политической системы: целые эшелоны функционеров определенного типа стали “выпадать в осадок”. К типологии и внутреннему смыслу номенклатуры нам придется вернуться позже. Сейчас достаточно отметить, что в руководящем аппарате существовали (и существуют) две тенденции: “автохтонов” и “мондиалистов”11.

Они разделились и стали в оппозицию друг другу после смерти Сталина, который гармонически воплощал их в своем лице, будучи одновременно автохтонным вождем и мондиалистским лидером12.

Бесспорно, нет такого номенклатурного деятеля (и чем крупнее его калибр, тем это очевиднее), который бы был целиком однозначен: у “автохтона” неизбежно есть мондиалистский аспект, пусть даже выраженный очень сложным косвенным образом, иначе его принятие вовнутрь властной структуры было бы невозможным. У самого истового “мондиалиста” должно быть родимое пятно автохтоннсти, иначе он не сможет оперировать в такой империи, как евразийская.

Тем не менее с 1953 года и по сей день СССР является ареной ожесточенного противоборства этих тенденций, носившего до 1979 года относительно закулисный характер. Видимая, откровенная, декларативная перестройка означает просто, что мондиалисты добились стратегического перелома в свою пользу в ходе борьбы.

Начало открытой конфронтации выразилось в ударе по коррупционерам. Нынешние советские граждане очень актуально воспринимают недавние перипетии общественной судьбы знаменитого следователя Гдляна — “номенклатуробойцы”, разросшегося одно время до эпических пропорций героя комиксов. Однако, антикоррупционный террор против чиновников — “автохтонов”, связанных с теневой экономикой, начался еще при Брежневе. В 1980 году была предпринята операция под кодовым названием “Каскад”, первая среди мощных ударов по “традиционной” партократии. Аресты тысяч теневых бизнесменов создали предпосылки для политической компрометации целых блоков номенклатуры.

Типична политическая философия этого мондиалистского удара: коррупция и автохтонность синонимичны, эта синонимичность должна закрепиться как моральная аксиома в массовом сознании.

Инициатором этого наступления бесспорно был КГБ — главный оплот мондиализма в советской системе, обеспечивший технически как последующую перестройку, так и всю серию “бархатных” и “кровавых” революций в Восточном блоке13.

6. Миссия КГБ в Евразии

Сейчас постепенно становится расхожим местом упоминание КГБ как организатора революционных преобразований в коммунистическом мире. Владимир Буковский в своем интервью “Огоньку” говорит об этом как о чем-то самом собой разумеющемся. Тем не менее какой-нибудь год назад радио “Свобода” расценивала информацию о том, что “бархатную” революцию в Праге осуществлял первый зам. председателя КГБ генерал-полковник Глушко, как дешевое мифотворчество. Вера в то, что КГБ является охранительной консервативной силой, была (и пока остается) присущей как правому, так и левому обывателю. Очевидно, однако, что это типичная иллюзия отчужденного от власти человека с уммы, для которого контроль (или, точнее, гнет) над ним неотделим от чувства исторической незыблемости, неустранимости режима. В действительности охранительные структуры во все времена были одним из важных источников политической нестабильности. Чтобы не ходить далеко, упомянем лишь пример так называемой царской охранки: ее роль в трагической судьбе Романовых бросается в глаза всякому, кто этим интересовался без предвзятости14. Взаимопроникновение, взаимопропитывание охранительной агентуры и революционеров — не парадокс, а норма. Это становится понятным, стоит лишь глубже задаться вопросом, откуда и каким образом обзаводится режим как защищающими его органами, так и ниспровергающими его подрывными элементами. И то и другое должно быть прежде всего профессионально15, иначе об адекватном функционировании не может идти речь. Но подлинный профессионализм исключает самозарождение, самоорганизацию, самодеятельность, требует преемственности поколений профессионалов, традиции, школы. Профессионализм, особенно в среде социального контроля и субверсии16 генетически родственен традиционному посвящению и всегда несет на себе родовую печать мастеров основоположников.