Бешеная акула - Золотовский Константин Дмитриевич - Страница 7

• Предыдущая
• 7/14
• Следующая

Или же у него спрашивали:

— А ну-ка, рыбовед, скажи нам: что вкусней, карась или минога?

— Минога не рыба, — отвечал Захаров.

— Не рыба? Ну, значит, морковка или ветчина, — смеялись приятели.

Захаров обиженно хмурил белесые брови и уходил от водолазов — большой, широкоплечий и нескладный.

Из-за любимых рыб иногда терпел Захаров неприятности и в работе.

Случилось так. На дне лежало затонувшее небольшое буксирное судно. Захаров заложил внутрь судна несколько круглых резиновых понтонов, в которые сверху с баркаса по длинным, гибким шлангам накачивали сжатый воздух. Судно вырвалось из грунта и помчалось кверху. Захаров отошел в сторону — он отлично знал, что нельзя стоять, когда над головой груз.

Судно уже качалось на поверхности. Муть, поднятая им со дна, осела, и Захаров на том месте, где прежде лежало судно, увидел, что в иле копошится рыбка. «Наверно, подбитая», подумал Захаров и, забыв осторожность, кинулся к ней. Рыбка улизнула из-под самых рук.

— Тьфу, — рассердился Захаров и хотел отойти на старое место, но не успел и разогнуться, как что-то большое, темное упало ему на спину, повалило на грунт и вдавило в глубокий, вязкий ил, как в тесто.

Захаров ощупал над собой деревянное днище и сообразил, что это судно упало обратно, наверно, лопнул один из туго надутых понтонов. Если бы лопнули два, судно, конечно, упало бы грузней и убило его.

Воздух шипел в шланге, — значит, водолазный шланг цел. Телефонный провод тоже не поврежден, потому что с баркаса сразу же спросили:

— Рыбовед, как упало судно?

— С креном, ответил сдавленный илом Захаров, — упало на меня.

— На тебя? — услышал Захаров испуганный голос. — Жив? Потерпи, мы сейчас, сейчас! Бурыкин, копайся проворней! Захарова придавило!

Захаров согнутой рукой, обливаясь потом, рыл кверху нору. Наконец, откопал свою голову и увидел в иллюминатор воду, а у самого носа двух рыбок. Они описывали правильные полутораметровые круги.

«Ловко, — подумал Захаров, — будто циркулем чертят».

Одна из чертивших рыбок, по-видимому, была та, ушибленная, она плавала как-то неверно, несколько чешуек: на ее боку были отколуплены, а тонкие губы поджаты обидчиво.

Захаров рассмеялся.

На баркасе услышали смех Захарова. Подумали, что он сошел с ума. И тут же испуганный голос послышался в телефоне:

— Ты что? Потерпи, мы сейчас!..

А Захаров не отвечал ничего, он увидел над собой стройный караван рыбок. Они шли гуськом хвост в хвост. Такого длинного выводка Захаров еще не встречал и принялся его считать.

Два часа пролежал в иле Захаров, пока заложили и надули новый понтон.

А за этим случаем произошел другой. Откачивали полузатопленную баржу-брандвахту. Пробоины в ней Захаров забил тряпичными просаленными кляпами.

Прошло три часа, насосы во всю работают, а воды и на сантиметр не убыло.

— Рыбовед, может, ты и вовсе не затыкал пробоин?

— Какого лешего мне вас обманывать? — обиделся он.

— А ну, проверь.

Захаров спустился под воду — пробоины и впрямь пустые.

Глянул вниз, а его тряпичные сальные кляпы щиплют со всех сторон табуны рыб.

— Вытянули, ворюги, обжоры, сала захотелось, — рассердился Захаров. — Мало я на вас хлеба и ракушек скормил?

Захаров поднялся наверх на баркас и принялся тесать для пробоин деревянные пробки. При этом молча и стойко выдерживал насмешливые взгляды и шутки товарищей.

Его утешала одна тайная, заветная мечта, запала она ему давно. Мечтал он найти особенную рыбу, какой еще не знал никто: ни водолазы, ни рыбаки, ни ученые. Он и сам не знал, какая она из себя, эта необыкновенная рыба, но был твердо уверен, что она существует. Что она плавает где-то в других морях, более рыбных, чем Балтийское, — в Черном, Баренцовом или Дальневосточном. Там и найти ее легче — вода там прозрачна.

Захаров подал заявление с просьбой перевести его на другое море. Но водолазный инструктор сказал:

— Нет, товарищ Захаров, на другое море не переведем. Вы нам и здесь нужны. Работник вы хороший, к условиям Балтики привыкли. Ну, скажите, зачем вам понадобилось другое море?

— Хочу увидеть новых рыб, — сказал Захаров.

— Зря, — сказал инструктор, — рыбы вам только мешают. Плюньте на них и оставайтесь. Мы вас скоро в старшины произведем.

Захаров остался. Он любил водолазную работу. Но мысль о необыкновенной рыбе стала одолевать его сильней прежнего. И Захаров подал новое заявление.

Наконец ему разрешили уехать на Черное море.

Захаров прибыл на спасательное черноморское судно «Эпроновец». В первый же день, стоя на борту, он слушал бойкий говор черноморцев и щурил глаза от необычно яркого солнца. Черный, вороненый баклан сидел на крашеном буйке и, свесив клюв, хищно высматривал рыбу сквозь изумрудно-зеленую воду.

Захаров впервые в жизни спустился на дно южного моря.

Он стропил, затягивая стальной петлей ржавые котлы, донки и куски железного борта старого, рваного корабля. Баржа лебедкой тянула груз на поверхности. Шланг и сигнал змеились сквозь прозрачную толщу, и вдали было видно, как гоняет скумбрию резвый дельфин. На просторе колыхались медузы в модных шляпках с синими и оранжевыми каемками и в кружевах из тонкого шелковистого студня. А между ними, как стрелы, выпущенные из тугого лука, быстро и бесшумно пролетали длинные, странные рыбы-иглы.

Дно было солнечное, то в бурых и багровых водорослях, то подернутое красным илом. От этого и бычки, и камбалы, и зеленухи, и коньки, и барабульки тоже казались розово-багровыми.

Облепленный черными ракушками и мхом, заспанный, волосатый краб лениво волочил по грунту свой большой, будто привязанный живот.

— Ну и страхолюд, — засмеялся Захаров и взял краба на руки.

Вечером после работы Захаров сидел в шумном кубрике «Эпроновца», думал о крабе-страхолюде, посаженном в банку, и о пище для морских коньков. Слушал, как веселый такелажник Гераськин, аккомпанируя себе на гитаре, пел старую морскую песню «Пролив Донегал»:

Песню заглушала игра в домино, азартное хлопанье о стол костяшками и выкрики:

— На подвесную! Дупель два! Лысина! Аврал! Бито! Считай рыбу!

Но вот снова, как звенящая галька из-под прибоя, вырвался голос Гераськина:

К Захарову подошел пожилой черноморец-старшина, водолаз Якубенко, и предложил сыграть в шашки.

С ним Захарову сегодня пришлось работать на одном баркасе.

— Сразимся, что ль?

— Идет.

Якубенко засучил по локти свои пудовые рыжие руки, сплошь покрытые татуировкой, и выдвинул на стол шашечную доску.

Захаров еще у балтийцев видел немало замысловатых татуировок. И все же один рисунок на руке Якубенко его удивил.

— Что это у тебя наколото?

— А разве сам не видишь?

Захаров еще раз всмотрелся в этот неясный синий рисунок, изображавший не то зверя, не то павлина.

— Не знаю, — сознался Захаров.

— Эх ты, чубук от трубки, да ведь это морская лисица, — объяснил Якубенко.

— Морская?

Захаров заволновался. Он знал обыкновенных пушистых лесных лисичек. Еще мальчишкой он промышлял с отцом-охотником в тайге.

— Да разве морские бывают?

— Отчего ж им не бывать, конечно, бывают, — усмехнулся Якубенко. — Я одну даже голыми руками поймал.

— Поймал? — воскликнул Захаров.

• Предыдущая
• 7/14
• Следующая