К далеким берегам - Муратов Михаил Васильевич - Страница 30

• Предыдущая
• 30/66
• Следующая

В сентябре 1743 года, когда известие о смерти капитан-командора Беринга получилось в Петербурге, сенаторы как раз обсуждали результаты Великой северной экспедиции.

Обер-секретарь Сената Кириллов, который мог бы объяснить им, как много сделали участники экспедиции, уже умер. Сенаторы мало интересовались открытиями новых земель в таких далеких местах, до которых было чрезвычайно трудно дойти. Они с недовольством говорили о том, что экспедиция стоила дорого, а нельзя теперь же извлечь много пользы из ее достижений.

Торговлю с Америкой и Японией завязать не удалось. Полученные сведения о морском пути вдоль берегов Ледовитого океана, добытые ценой величайших усилий, страданий и смерти многих моряков, в то время невозможно было использовать практически. Борьба со льдами оказывалась почти непосильной для деревянных парусных судов. А между тем, по донесениям сибирских властей, снабжение экспедиции Беринга и перевозка ее грузов были разорительны для местного населения.

«Крестьяне с начала той экспедиции находятся в дальних и в самых трудных и беспокойных работах и претерпевают вящую нужду. Многие из тех экспедичиых работ не возвращаются лет по десять и более. От того домы их за взятием в те тяжкие работы разорились и пашенные земли опустели», говорили сенаторы.

Сенат постановил послать указ капитану Чирикову, чтобы ом с командой выехал нз Якутска и ждал в одном из сибирских городов дальнейших распоряжений.

Чирикову пришлось остановиться в Енисейске. Он послал рапорт в Адмиралтейств-коллегию о том, что не может оправиться после цынги и не в состоянии продолжать службу.

«От природы я был не крепок, а от вышеупомянутой болезни еще и ныне не освободился и с ног знаки цынготные не сошли», писал Чириков.

Однако в Петербурге с окончанием экспедиции как будто забыли об ее участниках, еще остававшихся в Сибири. Чирикову удалось вернуться только в 1746 году.

Его произвели в чин капитан-командора. Адмиралтейств-кол-легия поручила ему надзор за школами, находившимися в ее ведении. Но Чириков был уже тяжело болен и прожил недолго.

«Память его у всех, кои его знали, в забвение не прийдет», писал после смерти Чирикова академик Миллер, очень ценивший его знания и преданность делу, способностп и самоотверженную скромность.

Лишь позднее выяснилось, что последнее плавание Беринга и Чирикова принесло и ту практическую выгоду, которой требовал Сенат. На островах, открытых ими, не было ни драгоценных руд, ни соболей. Но шкурки морских бобров и котиков так же оказались своего рода пушным золотом, как и собольи меха.

Промышленники, охотившиеся на морских зверей, начали снаряжать на Камчатке небольшие суда и посылать их по пути, который разведал Беринг.

Они привозили богатую добычу с Командорских островов, как начали называть остров Беринга и расположенный недалеко от него остров Медный. Потом стали плавать к Алеутским островам, открытым Берингом и Чириковым.

У этих островов тоже оказалось очень много морских зверей. Постепенно осваивая Алеутские острова, русские люди доплыли до Аляски. На Американском материке появились русские поселки.

Капитан-командор Беринг и его спутники не только нанесли на карты новые земли, но и расширили российские владения на Тихом океане.

Путешественники, делавшие замечательные географические открытия, не раз испытывали такую же участь, как и многие великие деятели науки. Современники не всегда правильно оценивали значение их открытий, потому что еще не могли увидеть результаты. Только позднейшие поколения смогли вполне понять значение дела, которому отдали жизнь Беринг и его спутники.

СОЛДАТСКИЙ СЫН

Осенью 1732 года жил и учился в Москве солдатский сын Степан Крашенинников. Ему только что исполнился двадцать один год. Он учился уже почти восемь лет и был очень прилежен. А знаний за эти годы Степан Крашенинников накопил не Очень много, потому что в школе, где он учился, занятия велись, по программам, устаревшим еще много лет назад.

В Москве, на торговой Никольской улице, между Красной и Лубянской площадями, стоял монастырь, окруженный высокой белой стеной. Он назывался Заиконоспасеким, потому что находился за иконным рядом, в котором продавались иконы. Во дворе монастыря стояло кирпичное здание, а в нем помещалась школа, в которой учился Крашенинников.

Она имела длинное и сложное название: Славяно-греко-латинская академия. Обычно ее называли проще, но почему-то во множественном числе: Спасские школы.

Эта школа была основана еще в конце XVII века с одобрения патриарха. Влиятельные среда московского духовенства люди выработали для нее план обучения. Сами они учились в старинной киевской бурсе. А там ученики получали те знания, которые в западноевропейских школах давались еще в средние века. В Спасских школах стали учить так же, как в киевской бурее.

Обе школы, и киевская и московская, должны были преимущественно готовить образованных священников и других деятелей церкви. Но богословие преподавалось лишь в последнем классе, где обучались четыре года. В остальных классах ученики получали общеобразовательную подготовку.

Проучившись несколько лет в младших классах, можно было определиться на ту или иную службу. Поэтому сюда стали отдавать сыновей и люди, не предназначавшие своих детей для церковной службы.

Нужно было очень долго учиться, для того чтобы окончить школу: не меньше двенадцати лет. Среди священников нашлось мало охотников отдавать детей в ученье на такой долгий срок, потому что обучиться церковной службе можно было и дома без. больших хлопот.

Для того чтобы привлечь учеников, решили брать их на казенное содержание. В младших классах ученики получали по три копейки в день, а в старших — четыре копейки. Это было-очень мало. Но все лее на три-четыре копейки в день в то время прожить было можно, хотя и трудно. Поэтому случилось то, на что не рассчитывали основатели школы. Туда стали отдавать детей не столько священники, сколько нуждающиеся люди, желавшие учить сыновей, но не имевшие для этого средств: солдаты, дьячки, ремесленники, мелкие служащие.

Солдатский сын Степан Крашенинников поступил в школу, когда ему было около тринадцати лет. Повидимому, он уже знал грамоту, и его приняли не в подготовительный, а в первый класс. Здесь учили читать и писать по-латыни. Потом, переходя из-класса в класс, Крашенинников стал учиться латинскому языку дальше: в одном классе целый год изучали латинскую грамматику, а в другом — латинский синтаксис.

л Географии и истории уче-^ ники обучались только попутно: читали сочинения древних историков и географов на латинском языке и переводили оттуда отрывки.

— Одним часом и латинскому языку и истории с гео-В школе. графией обучаться будут, —

'С рисунка первой половины XVIII века. ГОВОРИЛИ уЧИТбЛЯ.

Но таким образом можно было узнать, да и то лишь частично, историю древней Греции и Рима и совсем нельзя было •изучить географию. Новую историю не проходили вовсе.

Кроме латинского языка, были и другие предметы, на которые обращали большое внимание: пиитика, содержавшая правила стихосложения, и риторика, обучавшая искусству красноречия. На этих уроках ученики знакомились с произведениями •греческих и римских писателей и речами знаменитых ораторов древности, сохранившимися в книгах.

Крашенинников занимался успешно. Он научился довольно хорошо понимать латинский язык. А о важнейших научных открытиях он не узнал в школе ничего. О Галилее, Ньютоне и многих других великих ученых в Спасских школах никогда не .говорили ученикам.

Познакомившись с риторикой, Крашенинников перешел в класс философии. В этом классе ученикам рассказывали не только о философских учениях древности, но и об устройстве вселенной. Здесь впервые говорили о небесных светилах, о погоде и ее изменениях, о животных и растениях. Все это называлось одним •словом: физика. Но и философии и физике учили по сочинениям греческого мыслителя и ученого Аристотеля, который жил две тысячи лет назад.

• Предыдущая
• 30/66
• Следующая