Похищение столицы - Дроздов Иван Владимирович - Страница 44

• Предыдущая
• 44/86
• Следующая

Квартира по меркам богачей небольшая — четыре комнаты, и обставлена просто; в гостиной стол, стулья, диван и два кресла. Прошел к балкону и стал осматривать окрестные дали. Дом стоял на холме вблизи цветника, на месте которого еще недавно была небольшая церковь. Олег слышал, что этот пятачок — самая высокая точка московской земли. Отсюда он видел прямую линию проспекта и в конце его на Воробьевых горах шпиль университета. А слева, и тоже на горе — поставленный на попа гигантский спичечный коробок института Америки и мировой экономики. И только посвященные люди во главе с директором института евреем Арбатовым знают, чьи заказы они тут выполняли в черные годы крушения русской империи. А если спуститься вниз от института — там будет станция метро «Профсоюзная» и фундаментальная библиотека Академии наук. А чуть дальше — Фармацевтический институт и в нем же на первом этаже Г лавная аптека страны. Вот как много замечательных зданий собралось тут вокруг святого места, на котором много столетий простояла небольшая православная церквушка.

Прошелся по другим комнатам: везде одиноко, неприкаянно стояла мебель, сработанная на отечественных фабриках. На кухне в застекленном шкафу заждалась хозяина посуда с Ломоносовского фарфорового завода. На столе и подоконнике толстым слоем лежала дымчатая пыль, и на полу даже следы оставались от туфель. Попробовал газ: горит! Обрадовался, точно встрече с живым существом. Прошел в спальню: здесь две кровати и на них шелковые покрывала. «Две. Для кого старался?..» — подумалось горько. Тихонько снял покрывала, вышел на балкон и там вытряхнул. Облако пыли поднялось над балконом и поплыло в сторону института Америки. Одеяла, а затем и простыни оказались вполне чистыми. И Олег подумал: «Здесь буду жить». Писательская дача ассоциировалась с Артуром, Екатериной — туда ехать совсем не хотелось. И о Катерине он думал отстраненно, как о чем-то далеком и чужом. Ему сейчас впервые пришла мысль: «Совсем ее и не люблю! И слава Богу!» Любовь — это несвобода, оковы — это все то, чего он особенно боялся.

От души будто отвалился тяжелый камень. Не совсем отвалился, а лишь перестал так сильно давить. Ему даже пришла мысль: «Жениться я еще могу, но любить — избави Боже!»

Прилег на кровать, стоявшую поближе к окну, позвонил Вялову и Малютину, пригласил их вечером на чай. Потом позвонил банкиру, у которого держал большую сумму денег. Это был молодой еврей, родственник семьи Горбачевых, или, по крайней мере, так о нем говорили. Он стал банкиром еще за несколько дней до развала Советского Союза,— видно, знал заранее, и вначале работал каким-то незаметным клерком, а затем вдруг получил команду из министерства финансов принять банк. В один день ему вручили все ключи и коды от золотых кладовых, и в тот же день он уволил большинство служащих и набрал новых,— своих да наших. Возле банка и в самом банке появились вооруженные люди, охрана десятикратно увеличилась. Звали его Романом.

В банке его не оказалось, он лежал дома с температурой и ни с кем не говорил даже по телефону. Но когда ему сказали: «Олег Каратаев», он схватил трубку и осипшим голосом воскликнул:

— Олег,— ты?

— Я, я... Что с тобой случилось? Ты никогда не болел, а тут вдруг — температура?

— А-а, пустяки! Выпил холодного пива. Ты же знаешь: у нас сейчас мода на пиво.

— К тебе приедет мой человек: распорядись, чтобы ему выдали крупную сумму,— и так, чтобы без шума, в комнате, чтобы никто не видел.

— Все будет сделано, но скажи мне, Олег: какую сумму ты хочешь снять? И уже почему берешь наличными? Это же опасно.

— Не беспокойся, сумма не так велика. Буду несколько раз брать по пятьдесят-сто тысяч. Пустяки!

— Да, это пустяки. Я думал, ты смахнешь сотни миллионов!

— Но разве сотни миллионов можно унести в сумке или чемодане?

— Сотни нельзя, а десятки можно.

— Ты за мои вклады не беспокойся: сегодня я возьму десяток миллионов, завтра положу на вклад сотню.

— О! Ты всегда меня поражал уже таким размахом... У тебя что — есть цех и там печатаешь доллары? Но я шучу, шучу. Твои доллары валятся словно с неба, и нас не интересует, какой это Яхве оттуда тебе их сыплет. Я твои вклады держу в строжайшем секрете. И так будет всегда, пока наша власть. А власть мы взяли навсегда. Октябрьской революции больше не будет. Матрос не придет в банк и мне не скажет: ты — временный, уходи! Никуда я не уйду и буду хранить твои денежки. И лишь немножко брать с них процент. Ты же знаешь: процент — наше изобретение. Ты делаешь деньги, мы делаем процент. И неизвестно, кто из нас умнее. Завтра тебе уже могут не давать деньги, а наш процент останется. Процент — это родничок, который течет вечно. Но ты, пожалуйста, не думай, что Роману так легко держать твой вклад в секрете. Нет, не легко, но Роман будет крепко держать секрет. В министерстве финансов появился какой-то ке-ге-бешник и на нас шлет комиссии. Ты слышал по телевизору, как прижали Гуся... Ты не знаешь Гуся? Ах, Боже мой! Чего же ты тогда знаешь? Гусь — это Гусинский, Банк «Медиа- Мост», олигарх! Он скажет ребятам из НТВ, и они тебе сделают котлету. Из любого. Даже из него, этого нового президента. Но буду короче: держать тебя в секрете нелегко. Мне это кое-что стоит.

— Хорошо, хорошо — расплакался. На днях сыпану на твой личный счет полмиллиона. Покупай с потрохами всех чиновников. Ты же знаешь: теперь в России все продается и все покупается. Ты хочешь иметь атомную бомбу?.. Иди на птичий рынок — там купишь. Хочешь слона — тоже купишь. Странно, что это говорю я тебе, а не ты мне.

— Послушай, послушай! — перебил его Роман.— Ты говоришь так, как моя тетя Циля, которая живет в Одессе. Мне кто-то говорил, что ты еврей. Теперь я вижу, что это правда.

— Во-первых, ты меня не видишь, а слышишь. Во-вторых, я не еврей, а еврейка моя мама, а папа имеет такую национальность, что и сам не может сказать. Он у меня как Ельцин: физиономия русская, а душой тоже еврей. В России много таких. Вон Жириновский: мать у него русская, а отец юрист. А?.. Хорошенькое дело — юрист. Но разве есть такая национальность? Вот и такой у меня папеле. Иногда говорит, что он русский, и ругает маму жидовкой, а в другой раз задумается и мне скажет: если бы я знал, что я такое есть. И мне советует называть себя русским, потому, говорит, что русский это значит никакой. Русских отучили от своей национальности, и они как овцы: бредут, не зная куда, ищут какую-то свою Родину. А скорее всего, ничего не ищут. Им сунут в рот кусок хлеба, и они довольны. Пустой народец, эти русские! Их никто не любит, а они любят всех. Например, Гуся. Гусь сдирает с них шкуру, а они его любят. Ну, скажи: у вас в Израиле так можно?

Олег долго еще говорил в таком же духе, и знал, что для Романа его речь звучит райской музыкой. И Роман, чуть не рыдая от восторга, проговорил:

— Олег! Хорошо, что ты приехал. Держи свои деньги только у меня. Я тебя так люблю! И еще, пожалуйста, знай: чтобы все было тихо и все тебя любили так же, как и я, давай деньги на мой личный счет. Гешефт не бывает без денег. Он тогда никакой не гешефт. Гусь жадный и не давал чиновникам деньги. Они сделали проверку, подняли гвалт, а потом вылез откуда-то прокурор — и сунули его в Бутырку. Гусь имел там телевизор, ему жарили картошку и подавали рыбу фиш. Подавали в окошечко, как и всем зэкам, но все-таки подавали. Он сидел два дня и учился у соседа делать фальшивые деньги. Но фальшивые деньги я слышу на нюх, и как ты их ко мне принесешь? А потом, зачем фальшивые, когда есть настоящие. Надо только знать, где они лежат и как их взять. Вот ты знаешь. И никто не знает, как ты это знаешь. Одно известно: ты делал деньги в Америке, а туда комиссию не пошлешь. Но, может быть, ты мне скажешь, как это они там такие глупые и дают постороннему человеку такие деньги? Ну, ладно, ладно — не говори. И никому не говори. У нас тоже есть мастера делать деньги. Вот хотя бы и Гусь. Он сделал деньги из воздуха. Ты не веришь, а я тебе говорю — из воздуха. Радиоволны и всякие телевизионные сигналы летают по воздуху. Он их поймал, и они делают ему деньги. Один только канал НТВ дает в день триста реклам. Триста! — ты меня слышишь? А за каждую рекламу отвали ему десять тысяч долларов. Река денег! Нет, целое море! Ты тоже поймал какие-нибудь сигналы?.. Ну, ладно, извини, не стану спрашивать. Придет время, и ты сам расскажешь. А пока не забывай отстегивать хорошие суммы на мой счет. Не будь жадный, как Гусь. При Советах он получал сто шестьдесят в месяц и, говорят, не был такой жадный и не так задирал нос. Так вот... его сунули на два дня, но могли и на десять лет. Сказали же с экрана, что он — мошенник! Я бы не хотел иметь такой рейтинг. Другое дело маршал Жуков, когда он полководец и победил Берлин, а если ты мошенник, то это уже ой-ей! Не надо!

• Предыдущая
• 44/86
• Следующая