Разговоры запросто - Роттердамский Эразм (Дезидерий) - Страница 90

• Предыдущая
• 90/136
• Следующая

Маркольф. Как так?

Федр. Он был силен в арифметике.

Маркольф. И что с того?

Федр. А то, что перед главнокомандующим насчитывал до тридцати тысяч солдат, тогда как их едва набиралось семь тысяч. И многим ничего не платил.

Маркольф. Замечательная арифметика!

Федр. Затем он искусно затягивал войну, выговаривая себе ежемесячную плату и с вражеских и дружественных городов и сел: с врагов — за то, что они не страдают от враждебных действий, со своих — за то, что им разрешается хранить мир с врагами.

Маркольф. Узнаю обычный солдатский нрав. Но ты продолжай свой рассказ.

Федр. Итак, Бернардин и Винцентий, каждый с несколькими товарищами по ордену, остались подле больного. Прочим припасы послали домой.

Маркольф. А между оставшимися на карауле согласие было полное?

Федр. Не совсем. И те и другие хрюкали что-то насчет своих преимуществ, дарованных папскими грамотами, но, чтобы не расстроить всю игру, делали вид, будто не слышат друг друга. Тут уже принимают меры предосторожности, связанные с завещанием, и подтверждается договор, об условиях которого успели столковаться заранее.

Маркольф. Это мне любопытно услышать.

Федр. Я объясню в общих чертах, потому что история очень долгая. У Георгия была супруга тридцати восьми лет, женщина вполне достойная и умная, двое сыновей, один девятнадцати лет, другой пятнадцати, и две дочери, обе еще малолетние. Завещанием предусматривалось, чтобы жена, — поскольку поступить в монастырь она отказалась наотрез, — надела плащ бегинки (это что-то среднее между монахиней и мирянкой). Старший сын, которого тоже не удалось склонить к монашеству…

Маркольф. Ну, конечно: старую лису в силки не поймать!

Федр…сразу после похорон должен был отправиться в Рим и там, сделавшись по особому дозволению папы священником раньше законного возраста, каждый день в течение целого года служить по отцу заупокойные службы в Ватиканском соборе, а каждую пятницу всходить на коленях по священной лестнице Латеранского храма.

Маркольф. Это сын принял охотно?

Федр. Так же охотно, как осел, на которого взваливают поклажу обманом. Младшему сыну предстояло посвятить себя святому Франциску, старшей дочери — святой Кларе, младшей — Катерине Сиенской. Вот все, чего удалось добиться, поначалу же на уме у Георгия было другое: чтобы покрепче обязать бога услугами, он решил разделить пятерых остающихся в живых меж пятью нищенствующими орденами. Старались что было сил, но зрелый возраст супруги и старшего сына ни угрозам, ни льстивым уговорам не уступил.

Маркольф. Это все равно что лишить наследства.

Федр. Все имущество разделялось так, что, по изъятию расходов на похороны, одна доля отходила супруге. Половина этой суммы предназначалась ей на пропитание, другая половина — той обители, которую она для себя выберет; если ж затем она передумает и уйдет, деньги остаются обители. Вторая доля — старшему сыну, с тем, чтобы ему немедленно были выплачены деньги на дорогу, на покупку папской грамоты и на год жизни в Риме. Если ж и он переменит свое намерение и откажется от посвящения в сан, его долю следует поделить между францисканцами и доминиканцами. Боюсь, что так оно и будет, до того противно ему священство. Две доли отходят монастырю, который примет младшего сына, и еще по две — монастырям, которые примут дочерей, но на том условии, что если впоследствии юноша или девушки не пожелают произнести монашеских обетов, деньги будут возвращены полностью. Одна доля — Бернардину и одна — Винцентию; полдоли — картезианцам, за сопричастность ко всем добрым делам, которые предпринимает или предпримет орден в целом. Последние полторы доли надо распределить меж тайными бедняками, которых Бернардин и Винцентий сочтут достойными такого благодеяния.

Маркольф. По обычаю законоведов ты должен был бы уточнить: «бедняками мужеска и женска пола».

Федр. Итак, оглашают завещание, и договор утверждается в следующих словах: «Георгий Балеарский, подтверждаешь ли ты, живой и в здравом уме, это завещание, которое уже давно составил в согласии со своими намерениями?» — «Подтверждаю». — «И это твоя последняя непременная воля?» — «Да». — «Назначаешь ли меня и бакалавра Винцентия исполнителями твоей последней воли?» — «Назначаю». Велят снова подписаться.

Маркольф. Как же он смог?

Федр. Бернардин водил рукою умирающего.

Маркольф. И что он написал?

Федр. «Гнев святого Франциска и святого Доминика да почиет на том, кто попытается что-либо здесь изменить».

Маркольф. А он не опасался, что завещание может быть опротестовано как противоречащее долгу завещателя?

Федр. Иски такого рода не рассматриваются, если имущество посвящается богу, да ни у кого и желания нет вступать с богом в тяжбу… После этого супруга и дети подают больному правую руку и клянутся исполнить условия, которые они приняли. Потом начинаются переговоры насчет погребения, и снова возникает спор. Наконец верх берет мнение, чтобы от каждого из пяти орденов присутствовало по девяти братьев — в честь пяти книг Моисеевых и девяти ликов ангельских[436]. Каждый орден пусть шествует со своим крестом во главе и с погребальными песнопениями. Помимо близких, пусть наймут тридцать (по числу сребреников, уплаченных за господа) факельщиков в трауре и пусть, почета ради, сопровождают гроб двенадцать плакальщиц (это число посвящено апостольскому сонму). За погребальными носилками пусть следует конь Георгия в траурной попоне, с головою, притянутой к коленям, так, чтобы казалось, будто он ищет хозяина на земле. На покрывалах, что свешиваются по обе стороны носилок, должны быть гербы, а равно — и на каждом факеле, на каждом траурном облачении. Тело пусть покоится справа от главного алтаря, в мраморной гробнице высотою над полом в четыре фута; сверху пусть возлежит сам усопший, высеченный из паросского мрамора и с головы до пят вооруженный — шлем с гребнем (гребень в виде шеи пеликана), в левой руке щит с гербом (три золотых кабаньих головы на серебряном поле), у бедра меч с позолоченным эфесом, золоченый и убранный самоцветами пояс, на ногах золотые шпоры (он был поистине золотой всадник); у ног пусть вытянется леопард По краям надгробия — надпись, достойная такого мужа. Сердце Георгий велит предать земле отдельно, в часовне святого Франциска. Внутренности поручает приходскому священнику, чтобы тот похоронил их с почетом в часовне, посвященной святой Деве.

Маркольф. Погребение, что и говорить, почетное, но чересчур дорогое. В Венеции любому поденщику оказывают больше почета при самых ничтожных издержках. Цех предоставляет искусно сработанные носилки, и нередко за одним телом идут сотни монахов в траурном облачении.

Федр. Я тоже это видел и смеялся над нелепым тщеславием бедняков. Впереди выступают сукновалы и кожевники, позади поденщики, посредине монахи. Настоящая химера, а не погребальное шествие[437]; вот и здесь то же самое — ты бы со мною согласился, если бы видел эти похороны своими глазами. Георгий не упустил из виду и того, чтобы францисканец с доминиканцем бросили меж собою жребий, кому занять в процессии лучшее место, и чтобы остальные тоже решили дело жребием, — иначе и отсюда мог бы возникнуть беспорядок. Приходскому священнику и его причту место было назначено последнее, то есть впереди всех[438]: ни на что другое монахи не соглашались.

Маркольф. Не только боевые линии умел он выстраивать, но и процессии.

Федр. Предусмотрено было также, чтобы заупокойная служба в приходской церкви сопровождалась музыкою — ради почета. Пока это обсуждали и улаживали, больной вдруг затрясся, и каждый понял, что последний час настал. Итак, к показу готовят заключительное действие.

Маркольф. Значит, это еще не конец?

Федр. Огласили папскую грамоту, которая сулила отпущение всех грехов и полностью избавляла от страха перед чистилищем. Вдобавок была признана законною вся его собственность.

• Предыдущая
• 90/136
• Следующая