Корсары Ивана Грозного - Бадигин Константин Сергеевич - Страница 59

• Предыдущая
• 59/102
• Следующая

Один за одним выходили на середину площади приговоренные к смерти. Их казнили по-разному. Некоторых жгли на костре, других сажали на кол или четвертовали.

Царь Иван часто дышал, не спускал глаз со смертников, вздрагивал от их криков и стонов, а порой заливался безудержным смехом.

Москвичи, бывшие на площади, не видели среди казненных ни князя Афанасия Вяземского, ни Алексея и Федора Басмановых.

Расправы и опалы продолжались все лето.

Погиб славный воевода, двадцать лет не слезавший с коня, победивший татар, и Литву, и немцев, князь Петр Семенович Оболенский-Серебряный. Думный советник Захария Иванович Очин-Плещеев. Иван Воронцов и Василий Разладин. Погиб воевода Крик Тыртов, израненный во многих битвах. Воевода Михаил Матвеевич Языков… Трудно перечислить всех, кто положил свою голову на плаху в этом году.

Временами царь приходил в себя. Лекарь давал ему укрепляющее питье. Царь Иван звал думного дьяка Василия Щелкалова и задавал ему один и тот же вопрос:

— Как мои воеводы в Ливонии, взят ли город Ревель?

И каждый раз дьяк Щелкалов отвечал:

— Город еще держится, великий государь. Однако воеводы обнадеживают вестями.

…24 октября возвратился из Англии долгожданный посол Андрей Совин. То, что он привез от королевы Елизаветы, было недостаточно для царя Ивана. Вместо договора он получил две грамоты: обычную, — как назвал царь, «проезжую», и тайную — за собственноручной подписью Елизаветы.

В обычной грамоте королева обязывалась соблюдать союз с Россией, оказывая взаимную помощь против общих врагов. В другой, тайной, она обещала царю с его семейством и приближенными убежище в Англии.

Но царю Ивану нужен был договор с крестным целованием и с соблюдением всех правил. Иначе он не верил, и грамота для него была пустой бумагой. Царь просил прислать посла Дженкинсона — он не приехал. Простое обещание королевы Елизаветы предоставить убежище повергло его в ярость. Оно унижало его, било по самолюбию, самому больному месту…

Посла Андрея Совина, избитого собственноручно царем, увезли домой без сознания.

Царь Иван снова и снова читал тайную грамоту:

«…Мы столь заботимся о безопасности вашей, царь и великий князь, что предлагаем, если когда-либо постигнет вас, господин брат наш царь и великий князь, такая несчастная случайность, по тайному ли заговору, по внешней ли вражде, что вы будете вынуждены покинуть ваши страны и пожелаете прибыть в наше королевство и в наши владения с благородной царицею, супругою вашею, и с вашими любезными детями, князьями, мы примем и будем содержать ваше высочество с такими почестями, какие приличествуют столь великому государю, и будем усердно стараться все устроить в угодность желания вашего величества и спокойному и свободному препровождению жизни вашего величества со всеми теми, кого с собой привезете…»

«Негодная, — сжимал кулаки царь Иван. — Ты забыла, что пишешь великому царю, выше тебя стоящему…»

«…Сверх того, мы назначим вам, царь и великий князь, в нашем королевстве место для содержания на вашем собственном счете, на все время, пока вам будет угодно оставаться у нас… обещаем сие по силе сей грамоты и словом христианского государя, во свидетельство чего и в большее укрепление сей нашей грамоты, мы, королева Елизавета, подписываем оную собственною нашею рукою в присутствии нижепоименованных вельмож наших и советников».

«Десять низких слуг читали эту грамоту, — едва сдерживая себя, думал царь Иван. — Глупая девка нарушила все правила, пренебрегла нашей просьбой… Я просил держать в тайне договор. У меня в Москве знал о нем только один человек. А она разгласила по всему государству. Я просил о взаимном предоставлении спокойной жизни в своей стране, ежели что случится. Я — ей, она — мне, а не так, как здесь написано… Я просил посла Антона — его не послали. Я не какой-нибудь свейский король Юхан, голый, и босый, и без деньги в кармане. Равных мне среди ваших королей нет…»

— Эй, — крикнул царь, — позвать ко мне Ивана Висковатого!

Вместо покойника вошел дьяк Василий Щелкалов. Царь Иван вспомнил про казнь своего канцлера и прикусил до крови губу.

Василий Щелкалов увидел бледное лицо, глаза, сверкающие гневом.

— А, это ты!.. Пиши грамоту к королеве аглицкой Елизавете… «Твоим государством, — произнес царь, подняв кверху руку, — правят, помимо тебя, люди, да не то что люди, а мужики торговые, а ты пребываешь в своем девическом чине, как есть пошлая девица. И коли так, мы прежние дела отставим в сторону. Возврати нам нашу жалованную грамоту. А ежели не вернешь, все равно она силы не имеет… Посмотрим, каково-то будет тогда тем торговым мужикам, которые ради своих прибылей пренебрегли нашей государской честью, государскими выгодами нашими…»

Царь Иван еще долго диктовал дьяку свой ответ королеве Елизавете. В гневе он отменил все льготы, пожалованные английским купцам. Все имущество и все их товары были отобраны в казну. Англичанам было отказано в платеже долгов. Выстроенное ими в Ярославле судно для плавания на Каспийском море было задержано в Астрахани.

Царь больше не надеялся и не ждал от других помощи. Он решил с корнем вырвать измену, уничтожить всех оставшихся в живых врагов, не дающих ему спокойно спать по ночам.

Несчастья продолжались. 20 ноября 1570 года умерла Евфимия Старицкая, просватанная за короля Магнуса.

В конце ноября царь Иван узнал от лазутчиков, что турецкий султан Селим просил у короля Жигимонда отдать ему город Киев для удобного нападения на Москву. Король Жигимонд Киев не отдал.

Посол Афанасий Нагой доносил из Бахчисарая, что крымский хан Девлет-Гирей готовится к войне. А царевич крымский разбил тестя государева, кабардинского князя Темрюка, и пленил двух его сыновей.

Вестей о взятии города Ревеля все еще не было.

Около суток кургузый двухмачтовый парусник «Веселая невеста», пересекая пустынные морские просторы, шел к песчаному мысу Хель. Зеленоватые волны с пенистыми гребешками вздымались с северо-запада, догоняя корабль. Они подкатывались под правый борт «Веселой невесты», то опуская, то поднимая ее.

Дул северо-западный ветер. Погода держалась пасмурная. Накрапывал мелкий дождь. Серые, тяжелые тучи, едва не задевая верхушки мачт, низко проносились над кораблем.

Холодные капли влаги попадали за воротник матросов, прибиравших палубу, крупными алмазами украшали натянутые снасти и упругие на ветру паруса.

Промозглая сырость пронизывала до костей тех, кто не мог погреться у очага, жарко пылавшего на корабельной кухне, или закутаться в шерстяные одеяла в собственной подвесной койке под палубой.

Карстен Роде, подперев голову огромными кулаками, задумавшись, сидел в своей каюте. Ему было тепло от медной жаровни с раскалившимися кусками древесного угля. Капитана тревожили опасения: правильно ли он сделал, пустившись на единственном корабле в опасное корсарское плавание. Он надеялся на свое везение, на свою счастливую звезду. Но ведь недавно он потерял все свое имущество и сам едва остался жив! И все же Карстен Роде твердо решил при первом удобном случае напасть на купцов, торгующих с городом Данцигом. Но больше всего ему хотелось сразиться с корсарскими кораблями польского короля Сигизмунда, отомстить за свое разорение, раны и многотрудную жизнь на чужбине.

«Я должен в бою вернуть свои деньги, отнять их у разбойников, — убеждал он себя. — Тогда я смогу снова честным человеком показаться в Копенгагене и уплатить свои долги. Царская грамота позволяет мне нападать на тех, кто мешает русской торговле и помогает королю Сигизмунду».

Карстен Роде стал обдумывать всякие способы, с помощью которых он намеревался, обладая всего одним кораблем, захватить в плен несколько купеческих судов. Три купца… Карстен Роде видел перед собой эти купеческие корабли так явственно, будто они существовали на самом деле. «Нет, я не побоялся бы напасть на них. О-о, только бы они не сбежали!»

• Предыдущая
• 59/102
• Следующая