Корсары Ивана Грозного - Бадигин Константин Сергеевич - Страница 16

• Предыдущая
• 16/102
• Следующая

— Рассказывай, пан воевода.

— Выполняя ваш приказ, я осадил московскую крепость Улу. Стоял над ней всякими средствами… Наши ратные люди и десятники трусили. Я велел им идти на приступ ночью, чтобы они не могли видеть, как товарищей их будут убивать. Но и это не помогло. Некоторые ротмистры кое-как волоклись, но простые люди попрятались в лесу, по рвам, по берегу речному… Я собственные руки окровавил, заставляя их подняться на приступ. Но храбрость московитов и робость наших не давали ходу. Несколько московитов выскочили из крепости и, к стыду нашему, зажгли приметnote 24, а наши не только не защитили его, но и ни разу выстрелить не посмели, а потом побежали… Я подъехал к пушкам и увидел, что не только в передних окопах, но и во вторых, и в третьих не оказалось пехоты, кроме нескольких ротмистров. Я принужден был спешить четыре конные роты и заставить стеречь пушки, ибо на пехоту не было никакой надежды.

Король помрачнел.

— Если бы не ты, пан гетман, я подумал, что мне рассказывает изменник… Но почему это так?.. Наверно, московский князь запугал своих воинов и они предпочитают умереть от руки врага в пылу боя, нежели от руки палача.

— Я хотел бы, ваше величество, чтобы и вы так запугали своих воинов, — печально сказал гетман.

— Нет, это не трусость, — вмешался Радзивилл. — В ваших войсках, пан гетман, простые ратники, русские и православные. Они не хотят проливать кровь своих соплеменников и единоверцев.

— Может быть, вы и правы, пан воевода, вы всегда лучше знаете, даже когда сидите в Вильне, а я воюю с московитами. Кстати, все ульские крепостные пушки сделаны в Москве. И пушки, заметьте, стреляли очень метко… Но вы совершенно правы, ваше величество, — с поклоном сказал Ян Хоткевич королю, — подвоз в Нарву военного снаряжения умножает силы московского царя, и было бы желательно пресечь все пути к этому…

— Недавно мы, по примеру шведов и датчан, создали свой каперский флотnote 25. Я назначил адмиралом опытного немца Михаила Фигенау и дал кораблям белый флаг со своим гербом. К сожалению, бургомистр Гданьска Георг Клеефельд оказался негодяем. Он препятствует нашим славным корсарам входить в гавань. Кораблям негде укрыться от непогоды и негде пополнить свои запасы… Но я доберусь, я научу мерзких ратманов выполнять мои приказы. А пока, — король вздохнул, — дело идет плохо. Корабли стоят дорого, очень дорого. Я хотел бы построить четыре больших корабля, но денег нет… Пан гетман, — вдруг вспомнил он, — ты мне говорил, что в Московском государстве готовится смута. Бояре недовольны великим князем. Мы посылали письма к вельможам… Ты говорил еще, что бояре готовы выдать нам московского князя, если я с войском подойду к рубежам. Однако я напрасно ждал в Радошковичах…

— Русские вельможи очень недовольны порядками в государстве, ваше величество. Дело еще не закончено. Но много недовольных погибли от руки великого князя. Он карает и правых и виноватых. Заговор раскрыт, но смута на этом не закончится… Московит ослаблен Ливонской войной. Я надеюсь, что ему скоро придется уступить свое место двоюродному брату… Что слышно, ваше величество, о походе на Астрахань турецкого султана?

— В будущем году поход состоится. Крымский хан поможет султану.

— О-о, превосходно! Я сообщу эту новость кому следует в Москву. Вы разрешаете, ваше величество?

— Да, да, делай как лучше, пан гетман. — Король зевнул, после сытного обеда его клонило ко сну. — Хотел тебя спросить: что ты слышал о русском купце Анике Строганове? Мне говорили, что он очень богат. Правда ли это?

— Богат! Таких, как он, нет во всем мире: семейство Фугеррой бедняки в сравнении с ним. Рядом со Строгановым остальные русские купцы — карлики, едва видимые у его ног. Принадлежащие ему где-то на востоке земли больше датского государства, больше всей Ливонии. Он содержит свое собственное войско. Его люди добывают бесчисленное множество мехов в далекой Сибири.

— Странно, что московский князь терпит возле себя такого богатого человека.

— Великий князь, ваше величество, понимает, что, уничтожив Строганова, он срубил бы сук, на котором сидит. Аника Строганов добывает медь и железо, у него отличные мастера. В придачу ко всему, он крупный судовладелец.

— Жаль, что такие люди появились у московского князя, а не у нас.

— Род Строгановых, ваше величество, известен в Московском государстве еще в четырнадцатом веке… А сейчас с открытием русской торговли в Нарве Строгановы разбогатели еще больше.

— Хорошо, спасибо тебе, пан гетман… А теперь выпьем. — Король поднял кубок. — Я пью за успехи нашего оружия на море, за то, чтобы Нарва превратилась в огромную мышеловку для тех, кто повезет свои товары московитам.

— А я, ваше величество, — воскликнул виленский воевода Радзивилл, — пью за нового московского князя Владимира Андреевича Старицкого!

— Ты прав, мой дорогой. Это самое главное… А теперь, друзья мои, не грех отдохнуть. Проводи меня в постель, пан воевода.

У впадения реки Наровы в море стоит русская крепость. Она закрывает устье реки от вражеских кораблей. Крепость ставили по царскому указу из столетней лиственницы лет десять назад дьяк Иван Выродков вместе с дьяконом Петром Петровым. Дьяки поставили ее крепко и надежно. Ни один вражеский корабль не мог проскочить с моря в реку мимо дальнобойных пушек крепости.

Но не только пушки охраняли город Нарву от врагов. Поперек речного стержня уложены три ряда дубовых стволов толщиной в два обхвата. На стволах набиты двухаршинные железные штыри. Каждый ствол в ряду креплен с другими тяжелыми железными цепями.

Однажды вражеский кормщик, пользуясь темнотой, задумал проникнуть в реку. Но, напоровшись на железные штыри, корабль разорвал свое днище и затонул…

Шел 1568 год. В июле, в канун праздника пророка Ильи, погода стояла ведренная. Ветер расчистил морские дали, на небе показалось летнее солнце.

Федор Рыжиков, начальник морской стражи, молодой жилистый мужик, уже час как сидел на северной башне и пристально разглядывал раскинувшееся перед ним взморье. Солнце сквозь теплый суконный кафтан стало пригревать ему спину. Куда ни глянь — всюду желтел песок, покрытый жесткой травой, кустарником и низкорослой сосной, а за леском открывалось зеленоватое море.

Река Нарова медленно катила холодные воды к морю. Еще раз взглянув на морской горизонт, Федор Рыжиков заметил чуть видную темную точку. Точка, все увеличиваясь, превратилась в корабль, приближавшийся к берегу.

Вскоре корабль подошел к крепости на пушечный выстрел, и Федор Рыжиков заметил сломанную переднюю мачту, лежавшую на палубе. С уцелевшей мачты кто-то махал белым полотнищем. Вскоре над бортом корабля взвился легкий дымок, раздался выстрел.

«На помощь призывает», — подумал Федор и послал дозорного к воеводе сказать про корабль.

Худой и низкорослый воевода, боярский сын Тимофей Сбитнев, долго разглядывал подошедший корабль. Воевода был неказист собой. Кафтан казался на нем будто с чужого плеча.

— Ну-ка, Федор, выходи в море на большой лодке, узнай, что у них за беда… Да с осторожкой, пусть ребята оружными идут, — добавил воевода.

Федор Рыжиков мигом спустился с крепостных стен на пристань. Тремя гулкими ударами всполошного колокола он вызвал своих молодцов.

Воевода Тимофей Сбитнев с довольной усмешкой наблюдал за быстроходной лодкой. Оторвавшись от пристани, разгоняемая сильными ударами весел, она птицей вылетела на реку Нарову.

Воевода видел, как на ее мачте забелел парус, развернулся, затрепетал на ветру. Лодка сразу прибавила ход и понеслась к неподвижному кораблю.

Подошедший с моря корабль был небольшой двухмачтовой посудиной, из города Данцига под названием «Двенадцать апостолов».

• Предыдущая
• 16/102
• Следующая