Семь грехов куртизанки - Брэдли Селеста - Страница 2

Пайпер вскочила на затекшие ноги, но едва не упала и затопала по полу, чтобы возобновить кровообращение; одновременно она стала вращать руками в локтях и запястьях и поворачивать голову из стороны в сторону. Соберись, быстро. Хватай дневники и вон отсюда.

В коридоре послышались шаги. Уже ближе. Дежурный шел к ней.

Двигаясь настолько быстро, насколько позволяли казавшиеся чугунными ноги, Пайпер начала собирать все, что ей было нужно: пинцет для артефактов, пару упаковок безворсовых белых перчаток, бескислотную бумагу, чехлы из майлара и свою любимую мягкую щеточку из конского волоса. Как-нибудь потом она проследит, чтобы документы прошли процедуру нейтрализации кислоты. А пока их просто надо забрать домой и скопировать.

Подумать только! Несколько часов назад самой большой проблемой было выбрать тему для выставки, посвященной Офелии Харрингтон, найти способ гармонично объединить частную и общественную жизнь одной из самых любимых горожанами «икон» девятнадцатого столетия.

Пайпер продолжала двигаться. Собираться. Думать.

Ха! Благодаря шокирующей червоточине в истории, которую она только что обнаружила, ей предстояло раскрыть тайну за семью печатями: как успешнейшая лондонская куртизанка эпохи Регентства, известная под именем «Ласточка», оказалась в рядах пламенных борцов против рабства и вошла в американскую историю как самая яркая их представительница?

Пайпер обернула все три тетради одним большим листом бескислотной бумаги и сунула сверток в свою коричневую «почтальонскую» сумку. У нее сердце кровью обливалось, оттого что приходится так обращаться с дневниками, но на деликатность времени не было.

Шатаясь, она подошла к дорожному сундуку, который все еще лежал опрокинутым, и вернула его в нормальное положение. Потом плюхнулась на пол посреди своих записей и набросков и сделала вид, что погружена в задумчивость, только на этот раз без ручки.

— Мисс Пайпер?

— Да? — Она с улыбкой повернула голову к открывшейся двери кабинета.

Ночной дежурный Мелвин Тостел заглянул внутрь и нахмурился:

— Вы до сих пор здесь?

— Что?

Пайпер силилась поправить перекосившиеся очки. Жаль, что не нашлось парочки лишних минут заклеить их скотчем. Видок у нее, наверное, еще тот. При лучшем раскладе она похожа на занудного смотрителя-трудоголика, каким, собственно, и была всегда, только еще… зануднее, что ли.

— У вас тут все в порядке? — Мелвин еще больше насупился. — Открытие выставки на носу или что-то в этом роде? Я не видел вас здесь так поздно с…

Он не договорил. Даже охранники в БМКО знали, что последняя выставка Пайпер — одна из самых дорогих в истории современных музеев — «не оправдала ожиданий». Так говорил об этом фиаско отец Пайпер. Все остальные называли вещи своими именами: провал. Катастрофа. Позор.

Ни для кого не было секретом, что выставка, посвященная Офелии Харрингтон, — это последний шанс Пайпер. Попечители музея уже сократили несколько ключевых должностей и ясно дали понять, что один из двух оставшихся смотрителей — либо Пайпер, либо подхалим и проныра Линк Норткат — будет следующим.

Она была достаточно сообразительной, чтобы понимать, почему попечители одобрили ее идею с экспозицией Харрингтон. Во-первых, это обойдется им в сущие гроши, поскольку Пайпер уже уговорила раздражительную главу семейства, Клаудию Харрингтон-Хауэлл, безвозмездно одолжить музею все личные вещи прародительницы. Во-вторых, предметы экспозиции никого не оскорбят. А кроме того, попечители уже давно надеялись привлечь Клаудию, с ее толстым кошельком, к работе музея.

Пайпер подозревала, что, поведав миру о похождениях любимой родственницы Клаудии, она не поможет попечителям в достижении этой цели.

Охранник прочистил горло.

— Тогда что вы тут затеваете? Уже глухая ночь.

Мелвин стал оглядывать комнату. С подозрением, заметила Пайпер.

Неужели он ее раскусил? Но как? Прошло каких-то пару минут с тех пор, как она решилась нарушить все этические нормы своей профессии и вынести предметы старины за пределы музея. Без разрешения. Она никогда ничего не делала без разрешения.

— Ничего! — громче, чем нужно, заявила Пайпер. Она с трудом поднялась, все еще пошатываясь на затекших ногах. — Наверное, просто потеряла счет времени. Вы же меня знаете. Что ж, пожалуй, пора домой.

Пайпер заковыляла к столу за своей кожаной сумкой. Потом выключила настольные лампы и, все еще прихрамывая, направилась к двери.

— Вы знаете, что у вас синие губы, мисс Пайпер?

— Ах да. — Она пожала плечами. — Чернильная ручка. Такая досада.

Пайпер потащилась к лифту.

— У вас что-то случилось с ногами?

— Нет! Они просто заснули. Если долго сидеть в одном положении, могут пережиматься артерии, что препятствует прохождению питательных веществ и кислорода к нервным клеткам.

— Хм… — Мелвин склонил голову набок и с загадочной улыбкой придержал дверь лифта. — Я доведу вас до машины. На парковке половина фонарей не горит — урезания бюджета и все такое.

— О, в этом нет необходимости, — проговорила девушка, стараясь вести себя как можно непринужденнее и думая о содержимом своей сумки и еще о том, что она не из тех женщин, которые обычно проводят время в тюрьме, если не считать шести лет в Уэллсли[1]. — Я справлюсь.

— На дворе ночь, мисс Чейз-Пьерпонт, — сказал Мелвин. — Давайте помогу…

— Нет!

Охранник посмотрел на нее как на сумасшедшую. Возможно, так оно и было. Наверное, именно это случается с одинокими, незамужними, крадущими порнографию женщинами, которым вот-вот стукнет тридцать.

В неловком молчании Мелвин и Пайпер поднялись на лифте и пошли по стоянке. Тишину нарушало только гулкое эхо их шагов.

— Добрались! — объявила Пайпер, показывая на свою ржавенькую «хонду цивик». — Она распахнула дверцу пассажирского сиденья и забросила сумку в салон. — Еще раз спасибо, Мелвин! — сказала она, обходя машину с другой стороны. — Спокойной ночи!

Ни с того ни с сего Мелвин с размаху шлепнул по крыше «хонды». Пайпер так испугалась, что чуть не соскочила с тротуара. Задыхаясь, она прижала к груди ключи от машины.

Перед глазами вдруг возникла картина судебного разбирательства: мать в первом ряду рыдает, дребезжа тощими лопатками, отец неодобрительно качает головой (если вообще заставит себя присутствовать при публичном позоре своего единственного чада), а присяжные? Наверное, эта скамья будет забита членами попечительского совета музея. Слуховые аппараты, и все такое…

Нет, ну разве это будет не комедия? Пайпер Чейз-Пьерпонт впервые за тридцать лет играет не по правилам и попадает за решетку.

— Лак для волос и детское масло! — провозгласил Мелвин, сияя.

Пайпер заморгала:

— Э-э…

— Никак не мог вспомнить, чем жена свела с пальцев чернила от картриджа несколько лет назад. Так вот, лаком для волос и детским маслом.

— А-а. — Пайпер снова задышала нормально и навалилась на дверцу машины. — Отличная мысль. Попробую, как только доберусь до дому. Доброй ночи!

Она так резко стартовала с парковки, что завоняло горелой резиной. Еще одно «впервые» в целой череде такого этой ночью.

Я крепче обвила его шею руками и вскрикнула, когда он вошел в меня, но мой стон болезненного удовлетворения утонул в горячих недрах его рта.

Неудивительно, что Пайпер целую вечность копировала эти дневники. Каждый раз, когда она находила эффективный ритм, позволявший выдерживать строгие правила работы со старинными документами, на глаза попадалось слово, предложение или абзац, от которого замирала как вкопанная.

Он сказал: «Я запущу руки тебе в волосы и поглубже введу член, а потом вытащу его, влажный и скользкий, из твоих губ, но только для того, чтобы сделать это снова».

Кроме шуток. Ей надо сосредоточиться на копировании каждой страницы, а не читать ради своего удовольствия. Худшего окружения, чем жара и влажность ее послевоенной удешевленной коробки-квартиры, для этих документов и придумать было нельзя, а вентилятор, который она поместила в окне над кухонной сушкой для кастрюль, только и делал, что гонял по кругу липкий жар. Каждая секунда промедления подвергала хрупкую бумагу, кожу и чернила все большей опасности.