Дочь доктора Фу Манчи - Ромер Сакс - Страница 2

• Предыдущая
• 2/44
• Следующая

«Сэр Лайонел Бартон страдает от каталепсии. Пожалуйста, приезжайте первым же поездом и привезите противоядие, если у вас еще осталось».

Я уставился на Петри.

— Никто из нашего лагеря этого не посылал.

— Что?!

— Уверяю вас. Ни один человек из нашего отряда не мог послать такой телеграммы.

Я перевернул листок и взглянул на штамп. Она была отправлена нынешним утром и вручена адресату в шесть вечера. В полнейшем изумлении я принялся перечитывать ее вслух, но до конца дочитать не успел — меня прервал донесшийся со двора крик. Он был негромок, но в нем звучала какая-то сверхъестественная жуть, и это меня удивило. Но куда больше поразила меня реакция доктора Петри: он вскочил, будто в комнате раздался выстрел, и прыгнул к открытому окну.

— Что это? — воскликнул я.

Крик не был похож ни на что из того, с чем мне приходилось сталкиваться в этой стране, где продавцы фиников, лимонада, воды — да любых товаров — имели каждый свою песню. Порой странную, но уж никак не жуткую.

Петри с побледневшим лицом повернулся ко мне.

— Я не слышал этого уже десять лет, — пробормотал он, — и надеялся, что никогда больше не услышу.

— Что именно?

— Сигнал, которым пользуется группа бирманских фанатиков. Нам они известны, как дакойты.

— Дакойты? Но дакойты в Бирме давным-давно вымерли!

Петри засмеялся.

— Именно такое утверждение я обнародовал двенадцать лет назад. И ошибся. А сейчас получил тому еще одно подтверждение. Во дворе кричал вовсе не призрак.

И вдруг до меня дошло, до какой степени он потрясен. Доктор отнюдь не принадлежал к нервным людям, и его реакция на инцидент, который мне показался совершеннейшим пустяком, свидетельствовала о том, что дело серьезно.

— Боже мой, я снова ошибся, — простонал он, возвращаясь к своему креслу. — Опять ошибся.

Дверь внезапно распахнулась, и в кабинет вошла женщина. Точнее, вбежала.

Мне приходилось слышать в мужском клубе восторженные разговоры о красоте супруги доктора Петри, но выбранный ею образ жизни был настолько уединенным, что увидел ее я впервые. И понял: все восторги в ее адрес лишь в малой степени отражали действительность. За всю свою жизнь мне не доводилось видеть женщины прекраснее. Не стану даже пытаться ее описать — в человеческом языке попросту отсутствуют необходимые для этого слова. Моего присутствия она даже не заметила, и я невольно подумал в чисто мужском недоумении: интересно, какими мистическими цепями удалось доктору Петри удержать это нереально прелестное создание?

Она подбежала к нему, и он обнял ее.

— Ты слышал? — прошептала она. — Ты слышал это!

— Я знаю, о чем ты думаешь, дорогая, — проговорил доктор. — Да, я слышал. Но ведь это невозможно.

Он перевел взгляд на меня, и его жена, казалось, впервые осознала мое присутствие.

— Это мистер Шан Гревилль, — представил меня Петри. — Он принес мне очень печальные новости о нашем давнем друге, сэре Лайонеле Бартоне. Я не хотел тебе пока говорить, но…

Миссис Петри, сделав над собой заметное усилие, подавила страх и подошла, чтобы приветствовать меня.

— Рада вас видеть.

По-английски она говорила с легким акцентом.

— Но ваши новости… вы имеете в виду…

Я кивнул.

Ее прекрасные глаза обрели странное выражение. Взгляд был вопрошающим, сомневающимся, испуганным и вместе с тем анализирующим. Вдруг миссис Петри повернулась к мужу:

— Как это случилось?

По тону, каким был задан вопрос, я понял, что она, скорее всего, подслушивала.

Доктор Петри кратко повторил мой рассказ и в заключение вручил жене таинственную телеграмму.

— Если позволите вас на минуту прервать… — проговорил я, вытаскивая бумажник. — Вот, взгляните. Сэр Лайонел, должно быть, написал это в момент смертельной опасности. Впрочем, сами увидите… нацарапано на листке блокнота, который лежал возле кровати. Эта записка и привела меня в Каир.

Я вручил листок Петри. Его жена склонилась над ним, в то время как он медленно разбирал вслух накарябанные карандашом каракули: «Не мертвый… свяжитесь с Петри… Каир… янтарь… впрыснуть…»

Доктор не мог видеть лица своей жены, но он увидел, как телеграмма из ее пальцев выскользнула на ковер.

— Кара! — закричал он. — Что с тобой, дорогая?

Ее прекрасные, широко открытые глаза с ужасом уставились в окно.

— Он жив, — прошептала она. — О Боже! Он жив!

Признаюсь, я пришел в недоумение, не в силах понять, кого она имела в виду. Может быть, сэра Лайонела? Внезапно она повернулась к Петри, вцепилась в лацканы его пиджака и торопливо, глотая слова, выпалила:

— Ты уверен, что понимаешь? Ты должен понять! Тот крик в саду и сейчас… Это живая смерть! Живая смерть! Он узнал об этом раньше, чем от него потребовали. «Янтарь — впрыснуть», — в гневном неистовстве она затрясла Петри. — Думай! Флакон в твоем сейфе!

Наблюдая за лицом доктора, я видел: то, что было решительно непонятно для меня, для него, напротив, пролило свет на события.

— Милосердное небо! — вскричал он, и впервые за время нашей встречи в его глазах тоже появился ужас. — Я не могу поверить… Я не хочу в это верить!

Он невидящими глазами уставился на меня.

— Сэр Лайонел верил, — напомнила ему жена. — И написал об этом. Или, ты думаешь, он имел в виду что-то другое?

Внезапно я вспомнил отвратительные раскосые глаза, следившие за мной во время поездки. Вспомнил человека в машине, проскочившей мимо «Шеферда». Дакойты! Банда разбойников из Бирмы! Я был уверен, что их давным-давно рассеяли. Очевидно, они вновь объединились в некое подобие тайного союза. Сэр Лайонел знал Дальний Восток даже лучше, чем Ближний…

— Уж не считаете ли вы, мистер Петри, — воскликнул я, — что он был убит?

Нетерпеливым жестом доктор прервал меня, а его ответ окончательно заставил меня замолчать.

— Гораздо хуже, — сказал он.

«А я-то считал, что везу в Каир всего лишь известие, хотя и печальное», — подумал я, переводя взгляд с лица хозяина на прекрасное лицо его жены. Оказалось, мой рассказ поверг в прах созданный ими мир счастья.

Поезд в Луксор был набит битком, но я это предвидел и позаботился о билетах заранее. И все время за мной следили.

Честно говоря, я чувствовал себя не вполне в своей тарелке. Петри явно беспокоился за жену, которая, казалось, стала жертвой какого-то мистического ужаса, и был совершенно не в состоянии это скрывать. Предмет из сейфа, о котором упомянула миссис Петри, оказался стеклянным флаконом, запечатанным воском и содержащим буквально несколько капель жидкости, по виду напоминающей бренди. Однако доктор с особой осторожностью упаковал его и уложил в сумку.

От его действий вкупе с лихорадочным возбуждением, охватившим по моей милости семейную пару, отдавало чем-то ирреальным. Учитывая происшедшую трагедию и бессонную ночь, я чувствовал: мои нервы могут не выдержать перегрузки.

Петри обследовал поезд с таким тщанием, будто ожидал встретить в нем дьявола собственной персоной.

— Ищете моего косоглазого соглядатая? — поинтересовался я.

— Да, — мрачно кивнул он.

Его твердый взгляд встретился с моим, и я только сейчас сообразил, что он вовсе не боялся обнаружить раскосого шпиона, а напротив, надеялся на это. Мне стало ясно, что он куда больше боялся за остающуюся в Каире жену, чем за нас. Однако я решительно не понимал, что это все означает.

Впрочем, подобные размышления занимали меня недолго. К тому времени, когда в купе заглянул вызванный мною проводник, чтобы застелить постель, я уже мирно спал.

Разбудил меня доктор Петри.

— Как насчет того, чтобы пообедать?

Чувствовал я себя довольно своеобразно, и потребовалось немало усилий, чтобы привести себя в необходимый для посещения вагона-ресторана вид. Тем не менее вскоре я уже сидел за столиком напротив своего нового знакомого, о котором был столько наслышан и которого мой шеф считал спасительной гаванью в любой шторм.

• Предыдущая
• 2/44
• Следующая