Книга воспоминаний - Абрамович Исай Львович - Страница 30

• Предыдущая
• 30/65
• Следующая

Я укажу на то обстоятельство, что даже из сочинений Маркса и Энгельса до 1848 года мы имеем только жалкие крохи. Многие из нас хорошо знали, что существует какая-то огромная рукопись, в которой Маркс и Энгельс подвергли резкой уничтожающей критике идеологию немецкой радикальной буржуазной интеллигенции, немецкого мещанства того времени в самых его революционных проявлениях. Эта рукопись „Немецкая идеология“ нам известна была только по маленьким частичкам.

С большим трудом мне удалось вытащить буквально крохами, клочками, кусками, страничку за страничкой эту „Немецкую идеологию“. Я помню, как я шутил у немцев, что „остаточки идеологии, которые у вас еще имеются, приходится вытаскивать прямо, как приходится вытаскивать у тяжко больного кое-какие вещи“. Теперь у нас имеется все, хотя вполне ручаться за это я и не могу. Когда Бернштейн уверял в одной статье, что рукопись чересчур изгрызена мышами, то мне при внимательном просмотре удалось установить, что Бернштейн скрыл гораздо больше, чем выгрызли мыши, и многое, что он считал изгрызенным мышами, оказалось среди этих самых рукописей». (ХIII съезд партии, стен. отчет, изд.1963 г., стр. 538–534).

23 сентября 1921 года Владимир Ильич писал в Берлин Д. Б. Рязанову:

«…Тов. Рязанов! Я очень поддерживаю просьбу т. Адоратского, который проделал работу немалую и полезную. Собрать все письма Маркса и Энгельса важно, и вы это сделаете лучше других. С комприветом Ленин». (ПСС, изд. 5-е, т.53, стр.211)

Давиду Борисовичу, действительно, удалось собрать почти все письма К. Маркса и Ф. Энгельса к своим партийным товарищам, политическим деятелям и личным корреспондентам, в том числе и к русским революционерам. Как трудна была эта работа, можно судить по тому же докладу Д. Б. Рязанова на ХIII съезде.

«Многим из вас известно, — говорил Рязанов в этом докладе, — что немецкие с.д. издали переписку Маркса и Энгельса. К сожалению, нет никакой возможности изучать эти материалы. Переписка Маркса и Энгельса была издана группой лиц, но в этой группе лиц преобладали бонны в сапогах и гувернантки в штанах (смех). Вот вам первый том переписки на немецком языке. Я попросил, чтобы все пропущенные места были вклеены, и получилось, что необходимо было сделать бесчисленное количество вставок и исправлений, чтобы переработать один только кастрированный социал-демократами 1-ый том переписки Маркса и Энгельса. Скажите, можно ли приступить к изучению этой переписки, когда вы знаете, что та или иная бонна вычеркивает не только резкое слово? В одном месте сказано: „идиот“, они пишут „дурак“. Но не только такое резкое слово вычеркивается… Мало того, там выбрасывается ряд мест, которые было неудобно опубликовать, по мнению то Бернштейна, то Бебеля и Дитца, для того, чтобы не задеть той или другой личности. При этом, чтобы скрыть следы своих преступлений, редакторы даже не потрудились отметить точками те места, которые они выбросили, выдавая все это за настоящее издание переписки Маркса и Энгельса.

Я должен теперь сказать товарищам, что еще года три назад я принял меры против этого безобразия. Я получил на время, благодаря покойному Бебелю, часть писем Маркса и Энгельса. Года два назад вынужден был их вернуть во избежание чересчур большого скандала, но я предварительно сфотографировал все письма (смех). В прошлом году я сообщил Бернштейну о своем преступлении и сказал: раз я сфотографировал первую половину, дайте сфотографировать и другую половину.

Он понял, что если он не даст мне вторую половину, — я это сказал в разговоре, — я вынужден буду напечатать часть этих писем… Он понял мой намек. Согласился.

Вот, товарищи, вторая часть этого огромного наследства, которая подлежит еще опубликованию». (там же, стр. 536–537)

В сталинские времена, да и после его смерти, имя Д. Б. Рязанова покрылось архивной пылью, а в тех редких случаях, когда оно упоминается, заслуги этого замечательного человека замалчиваются, а его деятельность тенденциозно искажается.

Еще одно личное воспоминание о Рязанове.

В 1927 году, после окончания института, Давид Борисович пригласил меня и предложил работу младшего научного сотрудника в институте К. Маркса. Оклад для такого сотрудника в рязановском институте был установлен в 75 рублей. Такой небольшой оклад установил сам Рязанов, исходя из того принципа, что идейный марксист не должен гнаться за большими деньгами, что работа в таком институте — святая святых марксизма — честь для молодого научного работника.

Так оно, конечно, и было. Но я к тому времени уже работал старшим научным сотрудником в научно-исследовательском институте Наркомфина, и оклад мой составлял 225 рублей — втрое больше того, что предлагал мне Рязанов. Об этом я и сказал Давиду Борисовичу.

Рязанов возмутился. Ведомственный институт платит вчерашнему студенту втрое больше, чем ведущий научно-исследовательский институт! Будучи, по совместительству с директорством в Институте Маркса, председателем бюджетной комиссии ВЦИК, он, при рассмотрении бюджета Наркомфина, предложил сократить ставки научных сотрудников этого института. Мотивируя это свое предложение, он сослался на пример со мной, и утверждал, что высокие ставки, установленные Наркомфином для своего института, развращают научную молодежь и являются бессмысленной тратой государственных средств. Возглавлявший ФЭБ (финансово-экономическое бюро) Наркомфина, в ведении которого находился наш институт, Бронский возражал Рязанову. Но это не помогло — ассигнования сократили. Вернувшись в Наркомфин, Бронский вызвал меня и спросил с досадой:

— Это вы сказали Рязанову, что получаете у нас 225 рублей? Что вы наделали? Вы же нас зарезали!

Несколько дней в ФЭБ была паника, но потом все улеглось. Опытные деятели Наркомфина нашли пути для обхода указаний бюджетной комиссии ВЦИК — и все осталось по-старому.

В 1930 году Д. Б. Рязанову исполнилось шестьдесят лет. Это было отмечено и официальными кругами Советского Союза, и оппозицией. В № «Бюллетеня» за 1930 год Л. Д. Троцкий поместил краткий обзор деятельности Рязанова. В обзоре с большой теплотой отмечались не только выдающаяся роль Д. Б. Рязанова в собирании, очищении от фальсификации и издании трудов Маркса и Энгельса, но и личные качества этого выдающегося марксиста, «не сделавшего ни малейшей уступки тем методам, которые стали руководящими в лженаучных учреждениях сталинского аппарата… Институт Маркса-Энгельса был и остается подлинно ученым и научным учреждением, где горит и светит марксистская мысль и где реставрируется, очищается, отчасти куется заново творческое оружие пролетарской революции».

Не прошло и года с тех пор, как официальные круги Советского Союза отпраздновали 60-летие Д. Б. Рязанова, — и появилось сообщение об исключении его из партии и предании суду «за участие в заговоре меньшевиков и эсеров и за связь с заграничным центром меньшевиков», которые, как говорилось в сообщении, были связаны с заговором промышленной буржуазии.

Процессы над меньшевиками и эсерами, происходившие в 1931 году, так же, как и предыдущие дела «шахтинцев» и «Промпартии» и последующие процессы над руководителями РКП(б), были разыграны по сценариям, изготовленным по указаниям Сталина и вымучены в застенках ГПУ. Признавшиеся на процессе меньшевиков в не совершенных ими преступлениях Громан, Шер, Гинзбург, Рубин, Иков, Суханов, сидевшие в 1936 году в Верхне-Уральском изоляторе, подверглись на этом основании бойкоту со стороны заключенных в том же изоляторе социалистов и коммунистов-оппозиционеров. В тот же период Суханов объявил борьбу за свое освобождение. Он посылал многочисленные, все более резкие по тону заявления, отдельные из которых опубликовывались в стенах изолятора. Вот отрывок одного из них:

«Вы от меня потребовали, — писал Суханов, — максимальной жертвы, самооклеветания и т. д. Я счел нужным на все это пойти, будучи убежден, что все это соответствует интересам СССР. Мы с вами — со следователем разыграли роли и прорепетировали комедию, которую мы позже разыграли в качестве процесса. Было обещано и само собою подразумевалось, что и приговор будет условным или формальным…»

• Предыдущая
• 30/65
• Следующая