Незаменимый вор - Бачило Александр Геннадьевич - Страница 17

• Предыдущая
• 17/76
• Следующая

– Беги, несчастный! Спасайся! – крикнул в отчаянии падишах, но его голос затерялся в волнах.

Неожиданно два огромных крыла развернулись над скалой. От поднятого ими ветра в воду полетели камни, а по волнам пробежала рябь, как перед бурей. Саади, наконец, обернулся, но, увидев прямо перед собой готовое к нападению чудовище, в ужасе отступил, поскользнулся на гладком камне и упал со скалы. Весь корабль ахнул, как один человек. Падишах закрыл глаза, чтобы не видеть неминуемой смерти мальчика.

Но Саади не погиб. Обвязанный веревкой, он повис в каких-нибудь тридцати локтях от воды. Ствол деревца, к которому была привязана веревка, согнулся дугой, но корни его продолжали цепляться за расщелину в скале и удержали на весу неподвижное тело мальчика. При падении, а может быть и еще раньше Саади потерял сознание; прийти ему на помощь было некому – матросы, едва услышав крик гигантской птицы и увидев краешек ее крыла, бросили веревку, расхватали весла и принялись изо всех сил выгребать прочь от острова – назад, к кораблю.

Именно это и привлекло внимание птицы. Заметив в море, недалеко от берега лодку, она неторопливо взмахнула крыльями, взлетела над скалами, а затем камнем упала вниз, к волнам.

Матросы, сидевшие в лодке, закричали от ужаса, когда небо вдруг померкло, и оттуда протянулись к ним две огромные когтистые лапы. Раздался оглушительный треск, когти птицы смяли лодку и все, что в ней находилось, в один кровоточащий комок. Единый взмах крыльев снова поднял чудовище на скалу, и сейчас же из-за нее высунулись головы птенцов – почти такие же гигантские и еще более безобразные. Искалеченные тела матросов вместе с обломками лодки полетели с большой высоты в гнездо и попали прямо в разинутые клювы чудовищных птенцов.

Все, кто был на палубе корабля, в тягостном молчании смотрели на эту ужасную трапезу и на бедного Саади, все еще беспомощно висевшего над водой. Но трапеза ненасытных птенцов на этом не кончилась. Птица снова снялась с гнезда и полетела прямо к кораблю. На палубе его поднялась суета. Матросы полезли на мачты ставить паруса, воины с копьями в руках выстраивались вдоль бортов. Адилхан приказал готовить огнеметные машины.

Крылатое чудовище сделало круг в небе над кораблем и стремительно бросилось в атаку. От взмаха его могучих крыльев большой парус лопнул по всей длине и вместе с реей рухнул на головы воинов. Когтистая лапа вцепилась в мачту, с тошнотворным хрустом вырвала ее из тела корабля и тут же отшвырнула далеко в море вместе с матросами, запутавшимися в вантах. Две огнеметные машины испустили языки пламени, но не могли причинить вреда птице, находившейся прямо над кораблем. Она же схватила сразу десяток гребцов, оторвала их от весел и, покалеченых, истекающих кровью, понесла в гнездо. Еще три огнеметных машины ударили ей вслед, но даже перьев не опалили.

Из дымного облака, затянувшего палубу, к падишаху выбежал Фаррух. Адилхан не сразу узнал его – лицо визиря было окровавлено.

– Она вернется! – прокричал Фаррух, зажимая ладонью рану на виске. – Эти чудовища ненасытны!

Падишах смотрел на скалу, где продолжалось кошмарное пиршество птенцов.

– Хорошо, -сказал он, – пусть принесут магрибский сосуд.

Слуги бросились исполнять приказание падишаха с поспешностью, выдающей их собственную заинтересованность, но когда один из девяти магических сосудов был принесен из трюма и поставлен перед Адилханом, все в страхе расступились. Даже раненые, оставляя на палубе кровавые следы, расползлись по щелям. Никто не хотел в момент появления ифрита оказаться поблизости. Возле падишаха остался один Фаррух.

Адилхан прочитал необходимые заклинания, острым, как бритва, ножом срезал с горлышка сосуда печать Сулеймана и поспешно отступил на несколько шагов. Тотчас раздался взрыв, сосуд разлетелся вдребезги, на его месте образовалось огненное облако. Фаррух в страхе забормотал было какие-то молитвы, но падишах остановил его. Он смело шагнул навстречу огню, протянул руку и сказал:

– Слушай меня, существо из другого мира! К тебе обращается твой хозяин!

Сейчас же огненный шар вытянулся кверху и стал приобретать форму человеческого тела. Через несколько мгновений перед Адилханом стояла фигура, точно повторяющая его собственную. Она казалась тенью падишаха, но не темной, как всякая тень, а полыхающей оранжевым пламенем.

– Там, на скале, – произнес Адилхан, указывая на берег, – птица кормит своих птенцов. Ты уничтожишь птицу и ее гнездо вместе со скалой!

– Слушаю и повинуюсь! – раздалось из пламени.

Тотчас огненная фигура с шипением взвилась в воздух и полетела к скале, разбрасывая искры. Протянувшийся за ней пылающий шлейф делал ее похожей на предвестницу несчастий – комету.

– О, падишах, зачем ты велел ифриту взорвать скалу? – вскричал верный Фаррух. – Разве не мог он просто убить птиц?

– А мы бы так и остались перед неприступной стеной? – Адилхан невесело усмехнулся, – без мачты и парусов нам не найти другого места для высадки...

– Но разве нельзя было сначала спасти Саади?

Адилхан пожал плечами.

– Я не могу посылать одного ифрита с поручением два раза. Я вообще не могу вернуть ифрита, выпущенного из сосуда! Он выполнит приказ и исчезнет.

– Но ведь Саади там, на скале! – Фаррух, забыв об этикете, схватил падишаха за руку. – Его ждет неминуемая гибель!

Адилхан с досадой посмотрел на визиря и отвернулся.

– У меня много рабов... – сказал он тихо, – а ифритов осталось только восемь...

Гневный крик птицы снова разнесся над морем. Она заметила врага и взмахнула крыльями, чтобы встретить его в воздухе. Но ифрит опередил ее. Развивающийся за ним огненный шлейф расширился и превратился в такие же, как у птицы, крылья, вперед выдвинулась тяжелая голова на длинной шее, хищно раскрылся огромный клюв, и два чудовища, одно покрытое перьями, другое пламенем, сшиблись прямо над гнездом.

Раздался оглушительный взрыв. Черное облако, пронизываемое оранжевыми сполохами, закрыло берег. По палубе корабля застучали дымящиеся осколки. Набежавшая с берега волна тяжело ударила в борт.

Когда дым рассеялся, измученные страхом мореплаватели увидели, что скала исчезла. Усыпанная обломками полоса берега полого спускалась к морю, а за ней, словно в детском цветном сне, во всю ширь открывалась долина, покрытая пышной растительностью. Путь в сердце острова Судьбы был открыт...

На другой день Савелий Лукич Куратов снова проснулся позже обычного и некоторое время еще оставался в постели по причине болезни головы, распространенной в русских уездах по утрам. Ночевавший в его доме урядник головной боли не знал вовсе, а потому давно уже поднялся и уехал куда-то по казенным надобностям. Савелий Лукич, таким образом, не мог быть свидетелем одного незначительного эпизода, разыгравшегося с участием урядника и кучера доктора Михельсона. Впрочем, эпизод этот вряд ли мог заинтересовать Савелия Лукича, так что он не много и пропустил. А вот докторский кучер прямо-таки пылал негодованием. Поутру он принес Конраду Карловичу умыться и, убирая его постель (что проделывалось обязательно, согласно легенде, разработанной местным отделением Дороги Миров), рассказал о стычке с урядником.

– Только я на соломе прилег, – говорил кучер с обидой в голосе, – только глаза закрыл – является этот пузатый. Седлай ему коня, и все тут! Я ему, роже пьяной, объясняю, что для того есть хозяйский конюх или кто-нибудь из дворни, а мне выспаться надо, я еще не ложился... Куда там! Слушать ничего не хочет. По шее дал, скотина. Если бы не легенда, показал бы я ему! Подумаешь, какой дворянский чин – урядник! Я сам – граф.

– У него род древнее, – сказал Христофор, натягивая панталоны.

– У нас это не считается... Я, между прочим, личный адъютант герцога Нью-Йоркского, почетный водитель Его Императорского Высочества дворцового «Шаттла»...

В комнату вошла Ольга с подносом, накрытым салфеткой.

– Изволите откушать, барин! – сказала она громко, а затем плотно прикрыла за собой дверь.

• Предыдущая
• 17/76
• Следующая