Куда ведет Нептун - Крутогоров Юрий Абрамович - Страница 45

• Предыдущая
• 45/54
• Следующая

Старик удивился вопросу. Разве без того не ясно?

— Я думал, ты ссыльный.

Слово «ссыльный» было для старика вовсе не знакомым. Взгляд его был младенчески чист и безгрешен, как у существа, еще не вкусившего яблока от древа познания. Тундра, олени, собаки, полярные гуси, людской мирок, в котором он жил, — добро. Люди, приходящие на веслах издалека, шумные, горланящие, непонятные, несут племени зло и несчастья, болезни и разорение.

Старик следил за чужаками, вспоминал, за какие грехи тойоны наслали на племя этих людей. Оленекцы брали от реки и тундры ровно столько рыбы и дичи, сколько надо, чтобы прокормиться. Кто же на них разгневался: быстро бегущий бог Кирхачи, гномы, живущие справа на восьми, а слева на девяти горах? Или управляющий горный дух Барилах? Но каждое утро оленекцы взывали к Кирхачи, к гномам, к Барилаху быть к ним милостивыми. Может быть, дева Сыринай, всевидящая и ничего не прощающая? Однако за что, за что?..

Прончищев распорядился:

— Здесь на зимовку станем.

И правда: место подходящее. В заводях много наносного плавника, да и поохотиться есть где.

Дубель-шлюпка вошла в реку Оленек. Моряки ставили избы, амбары для провианта, баню. Поднимались свежими венцами срубы четырех домов. Гомон, стук топоров, визг пил. Старик Иван наблюдал за работой служивых, пытаясь вникнуть в смысл забытых русских слов. Что-то оттаивало в его памяти. Однажды, стоя рядом с Таней, промолвил сердито: «Мужик много, баба одна». Таня засмеялась:

— Баба одна. Баба хорошая. Баба добрая.

Обрадовавшись, что старик наконец-то вылез из своей немоты, Таня спросила по-якутски, отчего бежали в тундру жители селения.

— Чума, чума! — пробормотал Иван.

Таня заходила в сиротливые жилища оленекцев, разглядывала брошенную наспех утварь. Взяла с полу тряпичную куклу: узелок корневища вместо головы, косицы из ивового луба, бусинки глаз, капризная щелочка рта. Трогательная и жалкая эта игрушка точно оживила дом голосами людей, плачем девчонок, беготней узкоглазых пацанов.

Отчего так поспешно бегство оленекцев? Чего устрашились? Не успели согнать своих оленей с дальних пастбищ. Несколько оленей, по всему видать, домашних, пришли на водопой к берегу Оленека. Так и остались близ жилья.

Таня принесла Ивану свежих лепешек. Он отщипнул кусочек, пожевал, поднял на Таню глаза. Вкусно.

Вот когда пригодился якутский язык. Старик, кажется, почувствовал к ней доверие. Он узнал, что русские на следующий год уйдут дальше. «Таймыр знаешь?» — спросила Таня. Таймыр Иван знал. «Вот туда лежит наш путь».

Слово «Таймыр» его испугало. Что чужакам делать на Таймыре? Но женщина, кажется, не врет. Солнечная госпожа Нэлбэй, дарящая детей, семейный покой, наделила женщину чистотой и правдой.

Старик съел лепешку. Попросил еще. Таня принесла несколько лепешек, штоф спирта.

Иван оживился, быстро что-то залопотал, цокал языком. Отхлебнул из глиняной кружки. Добрая баба! Теперь он пожалел ее. Закурил. Дымок из трубки пахнул жжеными опилками. Глаза старика заслезились. Пригладил редкие кудерьки на голове — так ласкают любимую собаку. Наверно, этим жестом хотел показать, что не такой сердитый, как может подумать молодая женщина. В нем проснулось любопытство: зачем русские идут на Таймыр? Даже якуты и тунгусы не осмеливаются сунуть туда носа.

Таня сбегала за бумагой.

Нарисовала круг. Ровной чертой разделила его напополам. В нижнем полукружье изобразила линии рек, деревья, дома.

— Тут мы живем. Отсюда мы пришли. А вот здесь… А вот здесь… — Таня обвела пальцем верхнее полукружье. — Тут мало людей. Совсем нет никаких линий. Мы хотим нарисовать весь круг. Берег моря. Оленек. Таймыр. Мы пришли сюда, чтобы сделать карту.

— Карту? — удивился старик. — Зачем?

Этот первобытный старец, оказывается, знал, что такое карта.

Он поперхнулся горьким древесным дымом.

— Вы опоздали! Вы думаете, у нас, у якутов, нет карты? Наши старики давно такую карту составили.

Теперь настало время изумиться Тане. Откуда у якутов карта, что они могут знать, как она делается?

— Есть у нас карта! У старейшины Данилова. Там наш мир показан. Где мы живем…

— Ты правду говоришь? Я хочу видеть Данилова.

— Племя ушло далеко.

— Пусть твои родичи придут назад. Русский начальник никому не позволит обидеть оленекцев. Поезжай, скажи им.

Иван молчал.

— Если не можешь ехать, покажи дорогу. Я поеду.

— Ты? Одна?

— Могу не одна. Возьму с собой матрозов.

— Нет, нет, не надо матрозов. Женщине старейшина Данилов поверит. Русским мужикам — нет… Спирт дашь?

— Да. И табак. И новую трубку.

Старик мысленно обратился к мудрой деве Сыринай. Губы его шевелились — тонкие, сухие, окрашенные старческой синевой. Дева Сыринай ничего не имела против этой молодой женщины. Чем уж так улестил ее Иван, сказать трудно. Может быть, нашел какое-то хитрое словечко.

Ладно, дорогу на стойбище покажет. Завтра с утра запряжет в нарты оленей. Но поедут только вдвоем. А спирт пускай Таня несет сейчас. Табак — потом. Спирт — теперь.

О своем желании поехать в дальнее стойбище туземцев Таня сказала Василию.

— Подумай, что ты говоришь? Что ты знаешь об этих людях?

— Мне больно видеть пустые дома. Пусть вернутся.

— Они кочевники.

— Но зимой они живут в селении. А выходит так, что мы их согнали… Они боятся нас.

Голосом, не допускающим возражений, Прончищев отчеканил:

— Ни-ку-да я те-бя не пу-щу. Ты поняла?

— Да, — сказала Таня.

Ранним утром, легонько ступая, Таня покинула судно.

Весь долгий путь, а он продолжался часа три, Иван молчал. Размышлял, верно ли поступил, что взял с собой женщину. А что, как Данилов осерчает?

Нет, Иван сразу не привезет Таню в стойбище. Он сначала сам поговорит со старейшиной. И если тот пожелает…

Вдали завиднелись островерхие чумы.

— Сойди и жди меня, — приказал старик.

Таня ждала долго. Продрогла на ветру. А, будь что будет! И решительно направилась к стойбищу.

У первого же чума Таня подошла к двум девочкам. Те испуганно полезли в островерхое жилище.

К Тане подходили мужчины, женщины в оленьих одеждах. Это было на удивление смешное общество — русские, якуты, тунгусы…

Невысокий мужик, подстриженный в кружок, мял широкую русскую бороду.

— Здравствуй! — Таня развязала узелок. Расстелила холстинку на земле. Взорам оленекцев предстали разноцветные бусы, ожерелья из бисера, ленты, оловянные пуговицы, глиняные свистульки.

Из толпы вынырнул Иван.

— Это старейшина Данилов, — сказал он. — Он хочет тебя слушать.

— Здравствуйте! Я пришла сказать: возвращайтесь в селение. Мужчины получат топоры, ружья, порох, табак.

— Ты кто? — спросил русобородый.

— Жена русского начальника. Вы боитесь чумы? На корабле нет чумы. У вас поживем одну зиму.

Таня с трудом подбирала якутские слова.

— Я голодна. Хочу есть.

— Пойдем.

Русобородый откинул полог своего чума. Таня уселась на шкуре белого медведя. Дым разъедал глаза. Мужик хлопотал у огня, разведенного посреди жилища. Не очень-то он был разговорчив. Изредка поглядывал на молодую русскую женщину красноватыми от пламени глазами.

Поев жареной оленины, Таня сказала, что хочет спать.

Старейшина оставил ее одну. Таня услышала голос Ивана:

— Она поела?

— Я ей дал мяса.

Когда Таня вылезла из чума, в стойбище царила тишина. Рядом — озеро. Полярные гуси отлетали на юг. Стайка белых куропаток кружилась над пустынной тундрой, не ведая об иных гнездовьях. По свежему насту — пока спала, выпал снежок — петляли запутанные, точно крестом вышитые, следы тундровой мыши. Морская чайка, похожая на выхлоп из пушки, упала вниз. Отчаянно пища, отяжелев от добычи, ринулась на середку озера. Меж моренных камней Таня увидела двух гусенят. Они не могли подняться на крылья. Таня наклонилась над птицами. Взяла в руки, завернула в платок.

• Предыдущая
• 45/54
• Следующая