Опыт конкретной философии - Марсель Габриэль - Страница 11

Формула Ъ имеет то преимущество, что дает нам представление о существовании двойственности, заключенной в понятии принадлеж­ности. Действительно, она позволяет признать, что существует, с од­ной стороны, связь между объектом и той совокупностью предметов,

31

частью которых он является, и, с другой — трудноуловимые отноше­ния между этим объектом и неким кто, который на него претендует.

Мы видим, что отношения второго типа могут переводиться в иде­альный план, например, когда мы говорим «выполнить то или иное действие (при)надлежит мне (m'appartient)». «Принадлежать» в дан­ном случае означает приблизительно «вменяется в обязанность». Мы находимся здесь совершенно вне зоны объективного, в рамки кото­рой, как нам казалось вначале, мы были замкнуты.

Нам необходимо теперь спросить себя, могут ли персонифици­роваться отношения, включенные в понятие принадлежности, дей­ствительно ли они приложимы к личности и в каком смысле?

Если я скажу про своего слугу, что «он мне принадлежит», я, оче­видно, вызову у своих слушателей крайнее недоумение; можно пред­положить, что на меня даже посмотрят с молчаливым соболезнова­нием как на сумасшедшего и спросят, по какому праву я утверждаю, что он принадлежит мне; можно предположить, что в моем ответе, каким бы он ни был, будет сказано, что я обращаюсь с ним как с вещью, которую я приобрел или которую мне дали, и так далее. Но каковы бы ни были детали этого ответа, ясно, что он не удовлетворит моего собеседника, покажется чрезмерной и неприемлемой претен­зией. Но все, конечно, происходило бы совсем иначе в эпоху, когда еще существовало рабство.

Чрезвычайно любопытно наблюдать, как вопрос о принадлежно­сти меняет свою суть в том случае, если я объявляю другому человеку: «я принадлежу тебе». В данном случае ситуация полностью меняется.

Необходимо сначала отметить, и это существенно, что я здесь привожу в качестве примера такую ситуацию, которая не позволяет себя объективировать или, по крайней мере, не может быть объекти­вирована, не подвергаясь при этом радикальному изменению.

Постараемся проникнуть в суть исходного отношения: Жак, я тебе принадлежу. Это означает: я питаю к тебе бесконечное доверие, ты можешь делать со мной, что хочешь, я полностью полагаюсь на твою волю. Это не значит, по крайней мере в принципе, что я твой раб. Напротив, я добровольно отдаюсь в полное твое распоряжение; наи­лучшее употребление, которое я могу сделать из своей свободы, — это отдать ее в твои руки, как если бы я добровольно подменил свою свободу твоей, или, скорее, моя свобода парадоксальным образом реализует себя в этой подмене.

Важно, каков будет ответ на это предложение, выраженный, может быть, не в словах, а в действиях. Другими словами, как будет уточняться ответная реплика «ты мне принадлежишь», которая кажется необходи­мой реакцией на действие, которым «я отдаю себя в твое распоряже­ние»! Она, очевидно, является выражением овладения. «Ты мне при­надлежишь» означает «ты моя вещь»; я располагаю тобой, как мне угодно.

Но можно себе представить, что в этом ответе акценты будут про­ставлены по-другому и он может означать «я принимаю тебя как уча-

32

стника в том творчестве, в том предприятии, которому я себя посвя­тил».

Кроме того, совершенно ясно, что если эти два случая могут быть четко разграничены теоретически с помощью рефлексии, то в реаль­ности провести между ними различие очень трудно. Однако на этом различии нужно настаивать во что бы то ни стало, так как фундамен­тальный вопрос состоит в том, нуждаешься ли ты в моей свободе как свободе или, напротив, хочешь, чтобы я отказался от нее.

С этого момента возникает связанная с анализируемым вопро­сом проблема, касающаяся моей внутренней установки, взятой в ее наиболее глубоком аспекте. J

Когда я заявляю: я принадлежу тебе, значит ли это, что я совер­шаю акт абсолютного отречения? Что я изменяю себе как существу мыслящему и имеющему волю? И какова будет моя последующая реакция на предполагаемое подчинение? Если на него я был не толь­ко согласен, но и желал его, то нет никакого смысла в том, чтобы я восставал против него, когда оно состоится. Все зависит от моей по­зиции в акте самоотдачи. К несчастью, есть все основания думать, что эта позиция не может быть четко определена в приведенном слу­чае, так как невозможно узнать, что скрывает в себе подобное по сути своей эротическое увлечение, — существует ведь коллективный эро­тизм.

Нам нет нужды напоминать здесь, что в той степени, в какой я позволяю обращаться с собой, как с вещью, я сам делаю из себя вещь, и можно спросить поэтому, не предаю ли я тем самым себя сам.

Эти рассуждения приводят нас к необходимости определить про­блему, которая лежит в основе всех размышлений такого рода и кото­рую можно сформулировать следующим образом: что значит при­надлежать и могу ли я в действительности располагать собой тогда, когда я себе не принадлежу?

Если мы сошлемся на предварительные замечания, от которых отправлялись, спрашивая себя, что означает для объекта принадле­жать кому-либо, то тотчас признаем чрезвычайную сложность воз­никшего перед нами вопроса.

a) Могу ли я в какой-либо степени относиться к себе как к объек­ту, принадлежащему субъекту, которым был бы я сам? Каким было бы отношение, связывающее это «я» и это «я сам»?

b) Если эта объективация неосуществима или, говоря точнее, если она превращает меня в то, что я не есть, то может ли существовать отношение, передающееся термином «принадлежать»?

c) В любом случае необходимо выяснить, что я хочу сказать, ког­да утверждаю, не точно передавая свою мысль, что я принадлежу себе; может быть, нам здесь будет полезно совершить подстановку и вместо термина «принадлежать» использовать выражение «быть или не быть для себя самого». Фундаментальная проблема состоит в оп­ределении конкретного отношения, которое связывает меня со мной

2 - 10982

33

самим, или, глубже, в определении того, должна ли быть трансцен-дирована сама идея подобного отношения.

Если термин «объект» взята его узком значении, если мы подра­зумеваем под ним вещь, которой кто-либо обладает, которая может составлять часть какого-либо собрания, то совершенно ясно, что от­вет на первый вопрос должен быть отрицательным, с теми отговор­ками, которые я сейчас приведу. Кроме того, «я» является отрицани­ем объективности; итак, к «я» в данном случае должно было бы быть здесь такое же отношение, как к «он», что лишено смысла в данном аспекте анализа проблемы.

Тем не менее невозможно ограничиться простым отказом от раз­бирательства сути дела. Не может ли выражение «я принадлежу себе» быть понято только при условии строгой персонификации отноше­ния, лежащего в его основе, то есть не может ли это выражение быть интерпретировано следующим образом: я беру себя под свой надзор, я опекаю себя? Интересно будет отметить, что этим самым внутри ситуации «я себе принадлежу» воспроизводится ряд, совершенно симметричный тому, который развертывался перед нами, когда мы анализировали комплекс «ты мне принадлежишь».

В конце концов, я мог бы располагать собой как вещью, от которой хотят освободиться, что происходит в случае самоубийства. Но подоб­ное невозможно обнаружить в самой жизни, кроме того случая, когда она старается подражать смерти (например, в полной продажности).

Если под я принадлежу себе понимать я ответствен за себя — а такая идентификация осуществляется не без некоторого смещения мысли, — то я вынужден сделать вывод, что все это происходит так, как если бы я был раздвоен, как если бы я, например, предстал одно­временно и старше и моложе себя самого (в данном случае я могу пред­ставить себе двух братьев-сирот, один из которых опекает другого).

Отметим, что в этом отношении мы находим абсолютную сходи­мость или даже совпадение следующих ситуаций:

я принадлежу тебе;

ты принадлежишь мне;

я принадлежу себе.

Стабильное равновесие здесь осуществляется в той мере: