Вратари — не такие как все - Глэнвилл Брайан - Страница 16

— Нет, не может, — возразил папа, — он никогда этого не сделает. Ты помнишь, что он сказал? Он сказал, что ты будешь играть за Англию еще до того, как тебе исполнится двадцать один.

— Да, я знаю, — согласился я, — но ведь до этого еще далеко. К тому же он может не захотеть поставить меня сразу против «Ливерпуля».

— Против «Ливерпуля»? — переспросил старик. — Что ж, это испытание, а? И тяжелое. Это как учиться плавать на середине реки. — Ну, этого он мог бы мне и не говорить.

В понедельник я, как обычно, ехал из Боро вместе с Билли Уоллисом, и меня так и подмывало спросить, что будет, попаду ли в состав, и как он думает, получится ли у меня. Но с Билли

это было бессмысленно, я уже знал. Спроси его напрямую — и попадешь в пустоту; нужно ждать, шока это выплеснется из него само.

Мы поговорили немного об игре в Сандерленде, о том, что наши выглядели там неважно, проигрывали 1:2, когда Терри сломался, и уже было непохоже, что удастся отыграться.

Потом, словно читая мои мысли, он вдруг сказал: «Не имеет смысла покупать нового вратаря. Середина сезона: нет шансов на титул, нет и опасности вылететь». Я понял, что он хочет сказать: играть должен я, они не будут искать никого другого, по крайней мере сейчас. То, что он сказал вслед за этим, было, несомненно, связано с предыдущими словами, хотя сразу можно было и не понять: «Я слышал, что ты опять неплохо сыграл — в Ковентри».

За всю неделю босс ничего не сказал, только однажды взял меня лично на специальную тренировку. Усиленная тренировка — он очень любил ее. Ему не нравились методы футбольной Ассоциации, хотя он закончил курсы и имел значок. Он частенько показывал на него и, подмигивая, говорил: «Вот мой паспорт, вот мое удостоверение. Двадцать пять лет в игре — чепуха! Без значка у тебя нет шансов». Но в одну вещь он верил — в усиленную тренировку, когда мяч за мячом летит в тебя, то ли это игроки бьют по воротам, то ли он сам бросает, а ты падаешь и вскакиваешь, падаешь и вскакиваешь, пока не валишься без сил.

Так долго, как в тот раз, я еще не тренировался. По-моему, это кое-что значило. Ну, а все остальные были просто уверены в том, что я буду играть на «Анфилде». Дэнни все время смеялся по этому поводу. Забивая мне на тренировках, он приговаривал: «Получи-ка с левой... и слушай, как ликует «Коп»!»

По пятницам мы обычно вместо Снэйрсбрука приходили в «Боро» посмотреть на составы команд. Потом получали деньги, шли в спортзал, а иногда тренировались немного на улице. Естественно, первое, что я сделал, — это пошел смотреть составы. На протяжении всего пути я старался не думать об этом, читал газету, рассматривал рекламные объявления, думал о девчонках, чтобы отвлечься. Было ли еще что-нибудь, о чем я не думал? Накануне одна из вечерних газет поместила статью под заголовком «17-ЛЕТНИЙ ВРАТАРЬ НА ПОРОГЕ ДЕБЮТА В ЛИГЕ», где говорилось о том, что я, скорее всего, должен заменить травмированного Терри Моргана. Но Чарли Макинтош отказывался до пятницы называть состав, только сказал однажды: «Ронни хорошо играл в дубле». Для меня это кое-что значило.

По дороге от станции к стадиону мое сердце бешено колотилось, слоено я носился вверх и вниз по трибунам; а надо сказать, что ступеньки на них, в особенности возле главного входа, были, как Эверест. Я еще не успел дойти до доски объявлений, как Томми Дугалл, левый инсайд первой команды, сказал: «Ты попал, сынок, поздравляю!» Все столпились вокруг меня, похлопывали по спине и желали удачи, говоря: «Покажи им, Ронни! Сделай имя, сынок!» и все такое прочее. Я был немного ошарашен и, что самое смешное, первое, о чем я подумал, выйдя на улицу, была мысль о том, что у меня нет с собой одежды. Мы же поедем в Ливерпуль, а я ничего с собой не принес. Подошел Билли Уоллис и сказал: «Босс хочет видеть тебя. Ронни. Я же говорил, что ты попадешь, правда?»

Я ответил: «Да, да, говорил», но только на середине лестницы, ведущей к кабинету босса, сообразил, что на самом деле он никогда этого не говорил, по крайней мере, прямо. Я подумал, что у него, вероятно, такой способ сообщать людям новости.

Босс опять был в костюме. Он приподнялся за столом, пожал мне руку, пригласил сесть и сказал:

— Не подведи меня, и я не подведу тебя. Если сыграешь хорошо в Ливерпуле, останешься в составе. — Я уставился на него, не зная, что говорить, и он продолжал: — Ты можешь сыграть хорошо. У тебя есть характер, у тебя есть сила. Возраст не имеет значения, в наши дни дети растут быстро. Тебя волнует то, что это «Ливерпуль»? Волнует «Коп»?

—Ну, — сказал я, — мне, наверное, было бы лучше начинать дома.

— Чепуха! — сказал он. — Лучше и быть не может. На выезде меньше ответственности, а на «Копе» прекрасные зрители. Они тебе помогут. Они тебя подбодрят. Сыграй один раз здорово, и они будут на твоей стороне.

Его слава немного улучшили мое настроение; об этом я раньше не думал. Потом он сказал:

— Для меня основной вратарь — ты. Я бы подержал тебя в дубле еще несколько месяцев, но теперь это не имеет значения. Этот Морган никогда не станет вратарем. Ловит два, пропускает три. Он слишком стар, чтобы расти.

Потом он сказал, что позвонил домой и послал за моими вещами.

Я всегда так делаю, — объяснил он, — не хочу, чтобы игрок переживал всю неделю.

Это было немного странно, принимая во внимание, что я пережил. Но я понял его. Когда я уходил, он крикнул мне вслед:

— А свои вещи заноси в раздевалку первой команды.

После тренировки меня затащили под душ прямо в одежде; так в первой команде, всегда поступали с новичками. Думаю, я бы не возражал против этого, даже если бы на мне был мой самый новый костюм — с брюками клеш и длинным пиджаком. А потом я, конечно, надел фланелевые брюки и блейзер с эмблемой клуба, как и все остальные. Он был немного велик, но какая разница? Как сказал однажды Терри Морган, «это как форма отборного полка, тут не до капризов».

Сидя в автобусе по дороге на станцию, я чувствовал себя на седьмом небе. Все вокруг выглядело как-то по-особенному: улицы, старые обшарпанные домишки, даже прохожие. Время от времени они посматривали на автобус и кивали друг другу, узнавая «Боро Юнайтед». Иногда мне казалось, что они смотрят прямо на меня — чего, конечно, быть не могло — и говорят: «Вон новичок. Вон парень, который будет играть в воротах».

Босс сидел в нескольких рядах впереди меня, рядом с Билли Уоллисом. Он развернулся ко мне и опросил, улыбаясь:

— Ну, каково быть игроком первой команды?

— Здорово, босс, — ответил я, — здорово. А один из ребят выкрикнул:

— Спросите его завтра, босс, когда мы будем уезжать с «Анфилда».

— Тогда он будет чувствовать себя еще лучше, — ответил босс, и кто-то запел «Верую!».

Некоторые ребята затеяли игру в карты — в покер, который тогда был самой популярной игрой в клубе. До этого я в карты редко играл, да и вообще я не любитель азартных игр. Но в дороге ведь надо чем-то заниматься, иначе свихнешься во время всех этих поездок в автобусе, поезде, самолете, во время сидения в гостиницах, когда делать нечего, а в город идти не разрешается. Рядом со мной, сидел Томми Дугалл и читал какую-то книжку в мягкой обложке. Он был самым ученым из нас и больше всех читал; да и говорил, пожалуй, тоже больше всех. Но иногда и он садился играть в карты.

Когда мы приехали на вокзал, там собралась толпа мальчишек в шарфах цветов «Боро», с книжками для автографов, альбомами и прочими штуками. Трое или четверо подошли ко мне со словами: «Подпиши, Ронни! Удачи, Ронни! Увидим, как ты им покажешь, Рон!» — и меня охватило странное чувство при мысли о том, что совсем недавно я был на их месте.

Что меня удивило, так это мои фотографии, которые они протягивали мне для автографа. Я их никогда раньше не видел: как я бросаюсь за мячом, прыгаю. Понятия не имею, откуда они взялись... В общем, я всем подписал, а потом мы сели в поезд.

Вагон первого класса — это было что-то новое. Я ездил несколько раз на север с юношеской командой, но мы всегда садились во второй класс. Все здесь было по-другому: купе, отведенные специально для нас, с надписью «ФК Боро Юнайтед» на окнах, мягкие плюшевые сиденья со спинками, на которые можно откинуться. Наверное, босс догадался, о чем я думаю, потому что он улыбнулся и сказал: «Лучше, чем на мотоцикле, правда?»