Обрывистые берега - Лазутин Иван Георгиевич - Страница 42

• Предыдущая
• 42/103
• Следующая

— Читайте!

— Да… Но в чем причина такого позднего визита?

Работник милиции с погонами сержанта достал из кармана бумажку и протянул ее Веронике Павловне, окинув взглядом с ног до головы Валерия.

— Что это? — Глаза Вероники Павловны округлились в диком испуге после того, как она прочитала предъявленный ей документ.

— Постановление на задержание Валерия Воронцова. Вы Валерий Воронцов? — спросил сержант, обращаясь к Валерию.

— Я, — дрогнувшим голосом ответил Валерий и в страхе попятился назад. — А что?.. Чего это?..

— Собирайтесь! — строго и сухо скомандовал лейтенант,

— Куда? — выдохнула Вероника Павловна пересохшими губами.

Лейтенант строго посмотрел на Валерия.

— Пока в отделение милиции.

Медициной доказано, что стрессовые ситуации женщины переносят более стойко, чем мужчины. Подтверждением этому была Великая Отечественная война с ее блокадным Ленинградом, осажденными Одессой и Севастополем, с концлагерями и каторгами фашистской неволи. Там, где не всегда выносил муки и страдания мужчина, их преодолевала женщина. Это подтвердила история и статистика послевоенных лет. Скрытые защитные силы человека удваиваются и утраиваются, когда беды и невзгоды падают на женщину-мать. Недаром в народе ходят легенды, как мать, увидев попавшего под непосильную тяжесть ребенка — под колеса автомобиля или телеги, под огромное бревно или под камень, в агонии бросается спасать свое дитя и поднимает тяжесть, которая в обычной спокойной обстановке непосильна трем-четырем женщинам.

Справившись с первыми секундами потрясения, Вероника Павловна строго посмотрела на сына:

— Что ты натворил, Валерий?

— Мама, я, наверное, попал в нехорошую историю… — склонив голову, ответил Валерий.

— Собирайтесь! — сухо сказал лейтенант, — Обо всем расскажете в милиции. — И, повернувшись к Веронике Павловне, попросил ее: — Дайте сыну какой-нибудь пиджак и пару чистого белья.

Вероника Павловна вынесла из спальни пиджак, узелок с бельем и подала их Валерию. Когда тот надевал пиджак, нервы ее не выдержали. Обвив шею сына руками, она припала лицом к его груди и горько заплакала.

— Не убивайтесь, — сказал в утешение сержант, на которого слезы несчастной матери подействовали расслабляюще. — Даже до суда может не дойти. Разберутся и, если не виноват, тут же выпустят.

Когда за Валерием закрылась дверь, силы изменили Веронике Павловне. Услышав хлопок лифта, она. медленно подгибаясь в коленях и цепляясь за стенку, расслабленно опустилась на ковровую дорожку. Что было дальше — она уже не помнила.

Учитывая тяжесть совершенного группой лиц деяния, мерой пресечения по отношению к Воронцову Валерию, как и к остальным соучастникам преступления, было определено содержание его под стражей. Постановление было санкционировано заместителем прокурора района (прокурор Захаров был в отпуске), советником юстиции Воробьевым.

После трех суток пребывания в камере предварительного заключения Валерия везли по вечерней притихшей Москве в крытой милицейской машине, которую в двадцатые и тридцатые годы в народе прозвали "черным вороном". Все, что происходило с ним, он сознавал смутно. Наступали минуты, когда ему казалось, что его давит неотвязчивый зловещий сон, от которого он никак не может избавиться. И как ни щипал он себе руки, страшный сон не покидал его. За железной решеткой оконца скуповато светилась тусклыми окнами витрин и уличных фонарей ночная Москва. Вот проехали пустынную площадь Дзержинского, посреди которой в бронзовом одиночестве застыла фигура "рыцаря революции". По Сретенке выехали на Садовое кольцо. Эти старинные невысокие дома Валерий знал и раньше. По Садовому кольцу каждое лето их возили на автобусах в пионерский лагерь. Случалось, что у светофоров колонна их автобусов останавливалась, и Валерий не отрываясь смотрел в окно, любуясь архитектурой старинных зданий. Раньше он всегда ловил себя на том, что сколько бы домов ему ни попадалось на глаза, он никогда не видел не только двух одинаковых, по даже чем-то похожих друг на друга зданий.

Никогда Валерий не видел ночью три старых вокзала: Казанский, Ленинградский и Ярославский. Проезжая мимо них сейчас, он вспомнил, как год назад они с матерью рано утром приехали из Ленинграда, а такси брали у Ярославского вокзала. Он еще спросил тогда мать: какие вокзалы в Москве самые красивые? И мать ответила: "Ярославский и Казанский".

Валерий тогда согласился с ней.

При воспоминании о матери у Валерия впервые в жизни защемило сердце. Такого ощущения в груди он раньше не испытывал. Он пытался представить, что сейчас делает мать, и не мог. И оттого, что не мог представить ее в эту минуту, ему стало страшно. В заднем отсеке милицейской машины он сидел один. Перед ним, в таком же отсеке, но только незарешеченном, сидел вооруженный сержант. Лейтенант сидел в кабине рядом с шофером.

Валерий покосился на затылок сержанта и, убедившись, что тот его не видит, просунул пальцы сквозь прутья решетки. Попробовал что есть силы пошатать ее, но она была неподвижна. Упираясь ногами в стену, Валерий с, силой надавил спиной на дверцу, но и она не шелохнулась. В эту минуту он рвался к единственному: откройся сейчас дверь на полном ходу машины — он не раздумывая выбросился бы на асфальт. Голос страха перед тюрьмой во всем его существе кричал сильнее страха перед смертью. И он заплакал… Заплакал от жалости к себе и к матери.

После метро "Сокольники" ехали не больше пяти минут. Узенькие окраинные улочки и переулки были с обеих сторон затянуты чернотой деревьев и кустарников. У длинного старинного четырехэтажного здания машина остановилась против железных ворот. Выскочивший из кабины лейтенант поспешно скрылся за низенькой железной дверью, и тут же по какому-то неведомому знаку створки высоких железных ворот медленно втянулись в стену, и машина плавно въехала в тускло освещенный двор, посреди которого возвышалось несколько приземистых и тоже, судя по окнам, старинных корпусов.

Если несколько минут назад единственным желанием Валерия было выброситься из машины, то теперь, когда за ними с тупым металлическим щелчком закрылись тяжелые железные ворота, ему было страшно выходить из машины, словно земля этого пустынного мрачного двора с темными корпусами была землей проклятья.

— Спрыгивай!.. — повелительно бросил сержант, открыв дверь машины.

Валерий, дрожа всем телом, закрыл глаза и судорожно прыгнул, словно ему было приказано прыгнуть в расплавленный кипящий гудрон.

И все-таки он нашел в себе силы спросить у сержанта:

— Куда мы приехали, товарищ сержант?

— В тюрьму, — безразлично ответил сержант, относившийся к своему привычному делу как к чему-то на роду ему завещанному.

Валерий поднял голову и взглядом пробежал по узеньким и низеньким окнам приземистых корпусов, зарешеченных узорными, похожими на кружева, решетками.

Все, что было дальше, Валерий осознавал смутно. Два охранника вели его по длинному коридору, который несколько раз поворачивал то влево, то вправо. По бокам коридора в глубоких нишах стен тянулась цепь дверей в камеры. На каждой двери, на уровне глаз человека среднего роста были вмонтированы четырехугольные смотровые окошечки размера карманной записной книжки. Левее каждой двери, в толстой стене виднелся круглый глазок размером в металлический рубль. Шаги в пустынном коридоре отдавались гулко. Потом поднялись на этаж выше и снова шли по лабиринту коридоров с дверями в камеры. У одной из дверей, непохожей на дверь в камеру — она была без окошечка и без глазка, Валерия остановили. Низкорослый широкоскулый сержант, достав из кармана длинный металлический ключ, вставил его в замочную скважину и три раза повернул. Валерий подумал, что это лифт. А когда дверь распахнулась, сержант буркнул себе под нос:

— Подождешь здесь!.. — Втолкнув Валерия в "лифт", он с грохотом захлопнул дверь.

• Предыдущая
• 42/103
• Следующая