Жертвоприношение (Ритуал смерти) - Робертс Нора - Страница 48

• Предыдущая
• 48/63
• Следующая

– Не беспокойтесь.

– Никакого беспокойства. Одну минуту. Он вышел, и Ева стала осматривать его жилище. Квартира оказалась весьма незаурядной. Очевидно, многие из вещей, продававшихся внизу, перекочевали сюда. На овальном столе лежали массивные кристаллы, в углу стояла медная ваза с цветами. На стене, над огромным синим диваном, висел великолепный гобелен, на котором были изображены мужчины и женщины, луна, солнце и крепость с языками пламени, вырывавшимися из бойниц.

– Большой аркан, – пояснила Пибоди, когда Ева подошла поближе, чтобы рассмотреть гобелен. Она оглушительно чихнула и полезла за носовым платком. – Похоже, это старинная вещь.

– Наверное, дорогая, – решила Ева.

Повсюду стояли вырезанные из камня статуэтки – волшебники, драконы, собаки о двух головах, женщины с крыльями. На другой стене висел еще один гобелен с какими-то яркими непонятными знаками.

– Это из “Евангелия из Келлса". – Заметив удивленный взгляд Евы, Пибоди пожала плечами. – Моя мама любит вышивать такое на подушках и покрывалах. Они хорошо смотрятся… Вообще, здесь очень мило. – Пибоди была рада, что у нее не бегают по спине мурашки, как в доме у Седины. – Эксцентрично, но мило.

– Наверное, у них неплохо идет торговля, если они могут позволить себе держать дома антиквариат, – заметила Ева.

– Торговля идет довольно бойко, – сказал Чез, вошедший с подносом, на котором стояли цветастый керамический чайник и чашки. – Кроме того, у меня имелись личные сбережения.

– Наследство?

– Нет. – Он поставил поднос на круглый столик. – Накопил. Инженерам-химикам неплохо платят.

– Но вы, кажется, решили вместо химии заняться торговлей?

– Да, решил, – ответил он. – Работа не давала мне удовлетворения. Жизнь вообще не приносила мне счастья.

– Психотерапия не помогла?

Чез снова посмотрел ей прямо в глаза.

– Но и не помешала. Прошу вас, садитесь. Я готов ответить на ваши вопросы.

– Чез, она не имеет права заставлять тебя. Ты вовсе не должен все снова вспоминать, – сказала неслышно вошедшая Исида. На сей раз на ней было свободное платье цвета грозовых туч. – Закон стоит на страже твоих прав.

– Я расследую убийство, – возразила Ева. – И имею право потребовать, чтобы на мои вопросы отвечали. Но Чез, естественно, может воспользоваться услугами адвоката.

– Не адвокат ему нужен, а мир и покой, – нахмурилась Исида.

Чез взял ее руки в свои, поднес к губам, а потом прижался к ним щекой.

– Не беспокойся, у меня в душе мир, – сказал он. – У меня есть ты. Не волнуйся так. Тебе пора идти вниз открывать магазин, а мне надо пройти через это.

– Позволь мне остаться!

Чез покачал головой, и Ева, увидев взгляды, которыми они обменялись, была поражена. Чувствовалось, что эти люди не просто находятся в близких отношениях, но любят друг друга – любят нежно и преданно.

– Тебе достаточно позвать меня, – сказала Исида. – Только пожелай – и я появлюсь.

– Знаю.

Он потрепал ее по плечу и легонько подтолкнул к двери. Исида бросила на Еву взгляд, в котором ясно читалась с трудом сдерживаемая ярость, и удалилась.

– Едва ли я выжил бы без нее, – сказал Чез, глядя вслед Исиде. – Вы сильная женщина, лейтенант. Вам, очевидно, трудно представить, что бывает такая нужда в Другом человеке, такая зависимость…

Ева подумала, что раньше, возможно, она бы с этим согласилась. Теперь – вряд ли.

– Я бы хотела записать нашу беседу, мистер Форт.

– Да, конечно.

Чез сел и, пока Пибоди доставала магнитофон, налил в чашки чаю. Ева произнесла все полагающиеся в начале допроса фразы, которые он выслушал, не поднимая глаз.

– Вы поняли, каковы ваши права и обязанности?

– Да. Вы пьете сладкий чай?

Она подозрительно взглянула на чашки. Странный запах…

– Да, спасибо.

– Вам я положил немного меда, сержант. – Чез улыбнулся Пибоди. – И... кое-что еще. Думаю, вам поможет.

– Пахнет замечательно! – Пибоди осторожно пригубила из чашки и улыбнулась.

– Когда вы в последний раз виделись с отцом? – спросила Ева.

Чез, которого этот вопрос застиг врасплох, тотчас же поднял голову. Рука его, державшая чашку, дрогнула.

– В тот день, когда объявили приговор. Я находился в зале суда и видел, как его уводили. Он не имеет права на свидания.

– И как вы отнеслись к произошедшему?

– Мне было стыдно. Но я почувствовал облегчение. И еще – отчаянную тоску, вернее – просто отчаяние. Это же был мой отец! – Чез отставил чашку. – Я ненавидел его всей душой.

– Потому что он убийца?

– Потому что он был моим отцом. Я очень обидел мать тем, что решил присутствовать на суде. Но она не могла остановить меня. Она и его не могла остановить. Хотя в какой-то момент она от него ушла – взяла меня и ушла, что оказалось полной неожиданностью для всех. – Чез некоторое время молчал, напряженно глядя прямо перед собой. – Ее я тоже долго ненавидел. А ненависть меняет человека, не так ли, лейтенант? Уродует его душу.

– С вами это произошло?

– Почти произошло. У нас был несчастливый дом. Но разве можно было ожидать чего-то иного? Ведь главным в доме был мой отец. Вы подозреваете, что я похож на него?

Чез говорил ровным голосом, но взгляд выдавал его чувства. “Во время допроса очень важно смотреть в глаза, – подумала Ева. – Слова часто ничего не значат".

– А это не так? – спросила она.

– “Кровь скажет". Кажется, так у Шекспира? – Чез ненадолго задумался. – С этим ведь живет каждый ребенок. Независимо от того, кто его родители, он боится: что скажет кровь?

Ева тоже жила с этим и тоже боялась. Но она боролась, не позволяя этому себя сломить.

– Насколько сильное влияние отец оказывал на вашу жизнь?

– Чрезвычайно сильное. Вы умеете вести расследование, лейтенант, и я уверен, что вы просмотрели все дела внимательно. Вы наверняка поняли, что он был харизматической личностью. Страшным человеком. Человеком, поставившим себя выше всех законов. В подобной непробиваемой наглости даже есть какая-то привлекательность…

– Да, для некоторых зло привлекательно.

– Совершенно верно. – Чез усмехнулся. – Вы это прекрасно понимаете, поскольку вынуждены постоянно сталкиваться с этим. Мой отец был человеком, с которым нельзя... бороться – ни на физическом, ни на психологическом уровне. Он был сильным. Очень сильным.

Чез прикрыл на мгновение глаза, вызывая в памяти то, что так старался забыть.

– Я боялся, что могу стать таким же, и даже подумывал о том, чтобы отказаться от самого ценного дара – от собственной жизни.

– Вы пытались покончить с собой?

– До попыток дело не доходило. Но я об этом думал. Впервые – когда мне было десять лет… – Он отхлебнул чаю, пытаясь успокоиться. – Вы можете представить себе десятилетнего ребенка, думающего о самоубийстве?

Ева могла себе такое представить. Когда она сама замышляла самоубийство, ей было и того меньше.

– Он издевался над вами?

– Издевался? Можно сказать и так. Он бил меня. Причем делал это не в гневе. Просто неожиданно поднимал руку и наносил удар – с равнодушием человека, пришибающего муху.

Чез сжал руку в кулак и с трудом заставил себя разжать пальцы.

– Он нападал... как акула – молча, в полной тишине. Всегда – без предупреждения. Моя жизнь целиком зависела от того, что ему взбредет в голову. Мне кажется, я уже побывал в аду.

– И никто вам не помог? Никто не пытался вмешаться?

– Мы никогда не жили в одном месте подолгу. Нам не разрешалось заводить знакомства. Он избивал меня, а потом сам отвозил в больницу. Заботливый отец.

– И вы никому ничего не рассказывали?

– Он был моим отцом, и это была моя жизнь. – Чез поднял руки и уронил их на колени. – Кому я мог об этом рассказать?

Ева тоже никому не рассказывала – считала, что невозможно говорить о таких вещах.

– Долгое время я ему свято верил – тому, что это справедливо, и что если я кому-то расскажу, то наказание будет ужасным. Мне было тринадцать, когда он впервые меня изнасиловал. Он сказал мне, что таков обряд, ритуал посвящения. Секс – это жизнь, необходимо смириться. Он сказал, что его долг и право поставить меня на этот путь. Связал мне руки. Я плакал.

• Предыдущая
• 48/63
• Следующая