Продайте мне хоть что-нибудь - Рудина Татьяна Рудольфовна - Страница 13
- Предыдущая
- 13/44
- Следующая
Одевала она меня всю свою жизнь. Ходила как королева по институту, за что меня многие ненавидели, лучше всех на работе.
Потом я стала ездить за границу. Первый раз оказавшись в Париже, естественно, ходила и покупала себе, себе, себе. А она мне звонила туда каждый день и спрашивала: «Ну расскажи, что ты сегодня купила?» И если я говорила, что ничего, на той стороне провода возникала пауза. Она искренне не понимала, как это в Париже за целый день ничего не купить. Она начинала судорожно думать, чем бы меня озадачить, и потом говорила: «Доченька, купи мне, пожалуйста, белые сапоги».
Назавтра были уже красные сапоги – «ты ведь еще не купила белые?» Потом вместо красных сапог возникали синие туфли и т. д.
Один раз, когда она меня вымотала окончательно, я заорала: «Мама, запомни – здесь ничего нет!»
Но там, в Париже, как вы понимаете, все было, просто мне было не до ее сапог.
Как же я не могла понять, что в пятьдесят еще может хотеться носить красные сапоги. Или белые. Неважно. Может, ей просто хотелось моего внимания. Я даже не помню, что ей привезла тогда. Наверно, ерунду какую-то, раз не помню. А меня в Москве уже ждал шикарный красный костюм, купленный ею.
А мечтой ее жизни был именно Париж. Через лет десять, когда все уже начали ездить, она купила очень дешевый тур в Париж. И когда надо было ехать, она заболела. Я же вам говорила, что она лежала в психбольницах. Она была в таком состоянии, что невозможно было представить, что она туда поедет. У нее была тяжелая депрессия. Но в Париж мама все-таки полетела.
Я поехала провожать ее в аэропорт. Меня даже через паспортный контроль с ней пропустили, хоть я и не просила, вот в каком она была состоянии.
Но она была в Париже! Ходила по Парижу. И покупала в Париже. Все мне, естественно. Все это было мной безжалостно забраковано.
Но вернулась-то она оттуда здоровая! Здоровая! Вот что значит – положительные эмоции.
Как же их мало у тебя было, мама!
Как-то в Германии я купила ей красивую майку. Я сейчас перебирала старые фотографии – и почти на всех она в ней! Как же мне сейчас стыдно. Стыдно, что так мало радовала ее.
Когда она умерла, у нее в шкафу было два свитера, костюм и эта майка. Почему я не сохранила ее? Знаю, почему – потому что стыдно.
Но знаете что интересно.
Мы поехали по гранитным мастерским искать ей камень для памятника на могилу. Это было не так легко – найти крупный камень в то время. И в одном месте мы его увидели. Мы вошли в эту мастерскую, где пахло перегаром, на столе лежала газета, на ней – бутылка водки и банка шпрот.
И мы обсуждали с мастером, как делать памятник. Я его спросила: «Это точно лучше, чем вон те образцы?»
И он, этот человек с перегаром, ответил: «Вы сами что, не понимаете, что ли? У вас будет от кутюр, а там китайский ширпотреб».
И мы засмеялись. Как будто он знал, для кого этот памятник.
Каждый раз, приезжая к ней, я вспоминаю эту историю и говорю: «Ну вот. Теперь ты навсегда в от-кутюре».
Прости, мамочка.
Мама говорила:
– Надень рейтузы!
– Кашу доешь!
– Не валяйся в снегу!
Мама говорила:
– Вставай, пора в школу.
– Пропусти физкультуру.
– Плохо чувствуешь – не иди!
– Откуда взялась эта тройка?
– Не хочешь учиться – пойдешь в ПТУ!
– Прогуляла уроки?
– В кого ты такая?
– В папу пошла!
– Мужикам хорошо!
– Ты же девочка!
– Ты мне это назло?
Мама говорила:
– Тебе будет трудно!
– Следи за собой!
– Не верь всем парням!
– Это укладка?!
– Ты челку завила?
– Ты тон положила?
– Пирсинг! Кошмар!
Мама говорила:
– Когда ты вернешься?
– У Лены останешься?
– Как на три дня?
Мама говорила:
– Ты нас познакомишь?
– Он мне не нравится!
– Он очень хороший!
Мама сказала:
– Когда будет свадьба?
– А родители кто?
– Как из Рязани?
– Ладно, лишь бы любили!
– А где он?
– В отъезде?
– Мне это не нравится!
– Будут дети???
– Конечно, пора!
– Я так рада!
– Я буду бабка!
– Он на меня похож!
– Какая красавица!
– Какой хороший!
– Дожить бы до его свадьбы.
– Мама говорила:
– Дай мне лекарство.
– Посиди со мной.– Не волнуйся – пройдет.
Мама говорила:
– Не надо плакать.
– Ну что ты, дочка.
– Все умирают.Мамочка, поговори.
Как я стала шопоголиком
Я крестилась уже в сознательном возрасте. Лет в двадцать. И когда это произошло, у меня было такое чувство… не знаю, как описать. Какое-то светлое-светлое. Радостное. Наверно, это называется – благодать. Никогда раньше я ничего подобного не испытывала. Но постепенно оно прошло. И я стала жить как прежде.
А потом, через много лет, случилось очень странное.
У меня мама очень шмотки любила. Очень-очень. Вы уже знаете. Я, правда, тоже любила, но как-то не до фанатизма. Это ее сильно расстраивало. Она очень хотела, чтобы и я так же.
И однажды она умерла. А мне вроде как и не горе. Честно. Нет, сначала-то горе, конечно. А потом вдруг наоборот, будто она рядом-рядом, даже ближе, чем при жизни! Точно!
И снова это чувство, как бы совсем не вовремя. Вот то, которое после крещения было.
Мы с ней и ругались при жизни, и раздражала она меня часто. А тут такая близость какая-то. И такая радостная близость, которая была только когда я была ребенком. А во взрослом возрасте не было ничего подобного. К сожалению.
И вот как будто она мне говорит все время: «Иди в магазин, иди в магазин!»
Прямо требует!
Ну я и пошла. И она мне все время как будто говорит: «Ну купи, ну пожалуйста!»
И чтоб ей приятно сделать, я покупала.
Душа-то просит. Ее в смысле. Именно тогда я поняла, что есть душа. Есть. Которая не умирает.
Нет, не думайте, я не очень сумасшедшая. Я понимаю, что это странно звучит, что душа требует покупок. Но значит, и такое бывает. Откуда вы знаете, чего ваша душа требовать будет? Может, ей шампанского захочется! Или в футбол поиграть.
Я себе, слушаясь ее, одну дубленку приглядела, но купить никак не решалась – дорогая.
А тут сорок дней. Гости пришли, стол, поминки. А у меня только одна мысль – дубленка! И я вижу, что и мысль-то это не моя, а ее! И она требует прямо: «Иди! Иди!»
И что вы думаете? Встаю из за стола, одеваюсь. Мне говорят:
– Ты куда, собственно?
– Хлеб, – говорю, – кончился.
А хлеба полный дом.
И бегу. Покупаю дубленку. И чувствую, что ее душе хорошо стало. Можно уходить. Ей в смысле.
Но она правда и после сорока дней не сразу ушла. Это я точно знаю. Проверяла, на верные ли я рельсы встала.
Через какое-то время я поняла, что она уже не рядом.
Потому что это радостное чувство снова ушло.
Я после этого в Бога окончательно поверила. Только покупать стала любить. Это, наверно, не очень хорошо.
Я тут подумала. Наверно, я все-таки немного того. Но не совсем еще. Пока.
Париж
Вера. Красная шляпа
...
Первый раз я попала в капстрану в глубоком совке. Я купила путевку в Париж. И нам меняли тридцать рублей на валюту. Это не так мало, но все еще с собой брали икру и водку, чтобы толкнуть при возможности или поменять на что-нибудь на развале. Без икры никто не ездил. А я как-то не представляла себе, как я буду эту икру толкать, и не взяла. Бутылку водки, правда, положила на всякий случай: может, выпьем компанией. Группа была – все свои, знакомые. Наш профсоюз распределял.
Про Париж что говорить? Шок он и есть шок. У всех и всегда будет. Но витрины эти впервые увидеть – это действительно не для слабонервных!
На эти тридцать рублей, если в эти магазины не заходить, можно было окупить всю поездку. Все наши дернули технику покупать – двухкассетники. Для продажи, естественно. На водку и икру одели жен и детей. А на меня какой-то ступор нашел, честное слово. Я тоже хотела привезти подарки и мужу, и сестре, и сыну, но ничего не покупала.
- Предыдущая
- 13/44
- Следующая
