За живой и мертвой водой - Далекий Николай Александрович - Страница 66
- Предыдущая
- 66/104
- Следующая
Молчание советника затянулось, и Герц не без злорадства поглядывал на него. Но оказалось, что Головастик и не думает сдаваться, отступать.
— Господин штурмбаннфюрер, вы могли бы познакомить меня со сводкой о количестве потерь оуновцев, когда их отряды совместно с нашими солдатами участвовали в карательных акциях против советских партизан?
— Мы не ведем такого учета, мы не успеваем подсчитывать свои потери… Зачем вам это понадобилось?
— Чтобы узнать, сколько жизней наших солдат было спасено в таких операциях, — ответил Хауссер многозначительно. — Очевидно, дело идет не об одной сотне, а может быть, и тысяче…
У Герца было такое ощущение, будто его мягким, но сильным толчком сбивают с ног. В словах советника была логика, и штурмбаннфюрер не мог не признать ее. Однако он уже запасся иным козырем. Логика становится бессильной, когда мыслят алогично.
— Я думаю, гаулейтер не примет в расчет ваши тонкие соображения, — сказал Герц с сердитой усмешкой.
— Как я понимаю, вы должны были в первую очередь сообщить о случившемся не Коху, а своему прямому начальству? — Хауссер был не на шутку обеспокоен.
— Гаулейтеру сообщили без меня. Представляю, в какое бешенство приведет его это сообщение. О том, что убийство совершил украинский националист, знают все немцы в городе и все негодуют. Если я сейчас же не повешу нескольких бандеровцев, меня съедят живьем. Свои! Никто не простит мне мягкотелости.
Хауссер хорошо знал свирепый нрав рейхсминистра, гаулейтера Восточной Пруссии и всея Украины Эриха Коха. Кох был вторым, ухудшенным изданием Геринга — та же прославленная немецкая тупость, та же чудовищная самонадеянность. Вмешательство гаулейтера было бы подобно появлению слона в посудной лавке. Нужно было действовать, пока не поздно.
Советник попросил у Герца лист бумаги и, присев к маленькому столику, набросил текст телеграммы.
— Господин штурмбаннфюрер, дайте мне слово, что моя телеграмма будет зашифрована и отправлена немедленно.
— Если телеграмма адресована оберштурмбаннфюреру Грефрату, то нет нужды посылать ее: оберштурмбаннфюрер должен вылететь к нам сегодня на самолете.
Хауссер заколебался — от Герца всего можно было ожидать, любой подлости, пакости.
— Я все–таки настаиваю, — твердо сказал советник, — чтобы телеграмма была отправлена. Я указал время. Сейчас ровно четырнадцать.
Герц пожал плечами, потянулся рукой к звонку, но, опережая его, в кабинет вошел дежурный офицер. Он вручил начальнику гестапо, видимо, только что полученную депешу.
— Шифровальщика, — приказал Герц и начал читать депешу. Он читал ее долго, потирая пальцами переносицу, затем молча передал Хауссеру.
Текст депеши занимал всего пять строчек. Из Здолбунова сообщали, что, по полученным агентурным данным, командир сотни, совершивший нападение на эшелон, арестован службой безопасности оуновцев, предан суду как большевистский агент и расстрелян.
— Это все может быть липой, — сказал Герц с пренебрежительной усмешкой. — Кто может проверить, что у них там творится в лесу? Могли объявить, что расстреляли, а сами перебросили его в другое место.
— Вы имеете такую агентуру, донесениям которой нельзя верить? — ядовито спросил Хауссер.
Герц рассердился, пробормотал какие–то ругательства. Тут снова появился дежурный офицер в сопровождении низкорослого, болезненного ефрейтора в очках. Ефрейтор остановился у порога, офицер приблизился к шефу и что–то зашептал ему на ухо.
— Отлично! — обрадовался Герц. — Сразу же арестовать. — Он повернулся к ефрейтору: — Мориц, возьмите у господина советника телеграмму, немедленно зашифруйте ее и передайте радистам. Пусть не забудут отметить время.
Дежурный офицер и шифровальщик ушли. Начальник гестапо весело, победно взглянул на Хауссера.
— Кстати, о моей агентуре, господин советник, если вы уж подняли этот вопрос… Пока что не могу жаловаться на свою агентуру. Вот, например, мне только что сообщили, что Ясного видели вчера в городе…
— Я всегда радуюсь вашим успехам, — советник взялся за фуражку, — но на этот раз поздравить вас не могу. Вы собираетесь сделать глупость. Вы знаете это не хуже, чем я… Хайль Гитлер!
Уходя от начальника гестапо, Хауссер испытал не возмущение, а лишь легкую горечь. «Ну что ж, — размышлял он, шагая по улице, — пусть делают все, что они хотят. Может быть, это даже к лучшему. Поражение Германии неизбежно, стоит ли оттягивать конец? Her, пожалуй, я не прав. Нельзя допускать русских в Западную Европу. Германия должна быть оккупирована американцами и англичанами. Иначе произойдет полная катастрофа и вся Европа может стать коммунистической. Не эта ли мысль заставила Пристли и тех, кто стоит за ним, вспомнить о существовании Хауссера, прислать к нему девчонку со «спасительной» маркой? На что они надеются, чем я могу быть им полезен?»
С этими мыслями эксперт по восточным вопросам вошел в небольшой ресторанчик на Гитлерштрассе с табличкой на дверях: «Только для немцев».
Оксана стояла у окна и смотрела на улицу. Она, ждала появления Хауссера. Уже прошло пять часов, как его вызвали в гестапо, и, видимо, он все еще находился там. Вряд ли он потребовался им как свидетель. Скорее всего, им нужен консультант и не криминалист, конечно, а политический консультант. Если найденная на лестнице записная книжка принадлежала жениху Марии, то можно представить, какой переполох вызвало это обстоятельство среди гестаповцев. Петр, как следует предположить, какой–то видный оуновец и, конечно, никакого отношения к убийству советника юстиции не имеет. Стрелял в немца советский партизан, тот самый хладнокровный гауптман, которого она видела дважды. Когда она покидала отряд, Пошукайло предупредил: «Возможны всякие происшествия… Пусть это вас не удивляет — в городе есть наши люди». Командир отряда сдержанно улыбался, говоря это. И вот одно происшествие разыгралось почти на ее глазах.
Вдруг Оксана увидела Марию. Журналистка шла к дому быстро, почти бежала. Голова ее была наклонена, она не обращала внимания на прохожих, и в ее фигуре, торопливых движениях угадывалась растерянность, даже отчаяние, как будто она спасалась от преследования или же спешила к кому–то на помощь.
Оксана поняла, что произошло, закрыла глаза. Чужое горе тронуло ее, хотя она знала — Марию жалеть нельзя. Девушка ждала стука в дверь и не ошиблась — вскоре послышались торопливые шаги, стук, и измученная, задыхающаяся Мария вошла в комнату.
— Евочка, где советник? Скажите, ради бога.
— А разве его нет дома?
— Нет. — Журналистка сжала руки и тут же бессильно опустила их.
— Мария, присядьте, — торопливо сказала Оксана. — Что с вами?
— Евочка, милая, Петра арестовали. Йой, что будет, что будет, я этого не перенесу.
Мария села, уронила голову на спинку стула и разрыдалась.
— Ну что вы, Мария, — стала успокаивать ее Оксана. — Ведь вы мужественный, волевой человек… Дать вам сигарету?
— Воды… — едва слышно попросила журналистка и, отпив из чашки несколько глотков, пбдняла покрасневшие глаза на девушку. — Евочка, скажите советнику, попросите его, умоляю вас, пусть он освободит Петра. Петр ни в чем не виноват. Это все та книжка. Петр потерял ее. Вы ведь знаете… Только советник может спасти его.
— Вы уверены? — с сомнением качнула головой Оксана. — Советник Хауссер маленький человек…
— Неправда, Ева! — горячо возразила журналистка. — Вы добрая, чуткая… Неужели вы не хотите помочь мне в такой беде? Советник очень влиятельный человек, я это знаю. К его голосу прислушиваются. Он уже несколько раз спасал наших. Он все может, Евочка.
— Боюсь, вы преувеличиваете возможности моего шефа.
— Да нет же! Попросите его, и он спасет Петра. Ему достаточно сказать одно слово. Одно слово!
— Хорошо, — согласилась Оксана, — я поговорю с господином советником. Но если вашего жениха обвиняют в чем–либо серьезном…
— Он не виноват, Евочка, — клятвенно прижала руки к груди Мария. — Как только можно было подумать, что советника юстиции убили наши, украинские националисты! Это же нелепость. Мы столько помогали и даже сейчас помогаем немцам. Мы считаем вас нашими союзниками, друзьями.
- Предыдущая
- 66/104
- Следующая
