За живой и мертвой водой - Далекий Николай Александрович - Страница 38

• Предыдущая
• 38/104
• Следующая

Хауссер молча, с равнодушным выражением на лице слушал коллегу. Он не удивлялся: то, о чем говорил Оберлендер, не было для него откровением. Он мыслил примерно так же. Разница заключалась в том, что проект Оберлендера сочли негодным, а идеи Хауссера нашли поддержку и реализуются. Однако сделано это с роковым опозданием… Очевидно, Оберлендер что–то пронюхал, желает получить информацию из первых рук и для этого завел разговор о Лоуренсе. Нет, советник Хауссер не так прост, чтобы клюнуть. Он не собирается разглашать государственные секреты даже людям, внушающим доверие. Впрочем., одну еретическую мысль он может высказать. И то только для того, чтобы подразнить опального специалиста по России.

— Я вот о чем думаю, Теодор, — сказал советник так, точно мысль эта пришла ему в голову не давно, а только что. — Не кажется ли вам, что мы допустили грубую ошибку уже в самом названии страны, государства, которое собирались завоевать?

— В названии? — опешил Оберлендер.

— Да, в самом названии, — подтвердил Хауссер. — Мы говорили и продолжаем говорить: Россия, русские, иногда — большевики, коммунисты, комиссары.

— А следовало бы?

— Следовало бы — Советский Союз, советские люди, советское мировоззрение.

— По–вашему, это что–то меняет?

— Многое… Подход, оценки.

Оберлендер наконец понял, куда клонит советник, хмыкнул, капризно скривил губы.

— Вы имеете в виду многонациональное государство нового типа, внутреннюю сплоченность, дружбу народов, с таким усердием пропагандируемую большевиками?.. Ну что ж! Мы, конечно, ошиблись, полагая, что Россия похожа на Австро–Венгрию и достаточно будет сильного удара, чтобы этот склеенный из разнородных кусков колосс рассыпался на составные части. Признаюсь, для меня это загадка, я до сих пор не понимаю, почему этого не произошло. Впрочем, историки долго будут разгадывать те сюрпризы–загадки, которые преподнесли нам русские.

— Вы говорите о советских людях? — ехидно спросил Хауссер.

— Пусть будет — советские, если вам больше нравится такое определение, — вспыхнул Оберлендер. — Только я не верю в эту чертову дружбу народов! Что бы мне ни говорили, это противоестественно. Советских людей нет в природе, есть русские, украинцы, грузины, армяне, казахи и прочие полудикие народы. Большевикам удалось одурачить своей пропагандой тупые, невежественные массы. У них было время. Четверть века они вдалбливали свои идеи в головы так называемых трудящихся.

— Но ведь вы сами себе противоречите, опровергаете себя: утверждаете, что советских людей нет и тут же признаете, что большевистская пропаганда оказалась успешной, — возразил советник, радуясь, что разговор принимает отвлеченный, чисто теоретический характер. — Кстати, как мы с вами неоднократно могли убедиться, не только рабочие и колхозники, но и хорошо образованные советские интеллигенты, независимо от национальной принадлежности, являются особенно горячими приверженцами идей интернационализма.

— Ослепленные ненавистью фанатики.

— С таким же успехом они могут сказать это о нас.

— Вы считаете, что марксистская идеология оказалась более жизненной и привлекательной, нежели наша, национал–социалистическая? — насторожился Оберлендер.

Хауссер рассмеялся. Нет, он не заподозрил гостя в том, что тот устраивает ему ловушку. Но все же это было похоже на ловушку. Он бы мог иронически возразить Оберлендеру: «Неужели следовало надеяться, что те, кого уничтожили немцы и собирались уничтожить, будут в восторге от того, что фюрер объявил их представителями низшей расы?» Но он сказал другое:

— Если бы я так считал, то не вступил бы в нашу партию. Я такой же преданный и убежденный нацист, как и вы. Можете не сомневаться, Теодор.

Советник выпил вино и начал закусывать бисквитом.

— Ну, вы меня неправильно поняли, — надулся Оберлендер. — Мы все–таки не простые исполнители, а специалисты, мы рассуждаем, взвешиваем. Сейчас мне редко предоставляется возможность говорить так откровенно, без опасений, что тебя заподозрят бог знает в чем. Но знаете, господин советник, я все же остаюсь при своем мнении — главная наша ошибка состоит в том, что мы не сумели поссорить между собой народы России. Разделить, расчленить, натравить их друг на друга, вот что надо было сделать. Представим на минутку, что мой проект был бы одобрен фюрером. Еще бы до начала войны, до того, как наши войска вторглись на Украину, захватили Белоруссию, Литву, Латвию, мы занялись бы комплектованием правительств для…

Гостю не удалось познакомить советника с деталями своего забракованного фюрером проекта. Его прервал стук в дверь. Хауссер взглянул на часы — уже действовал комендантский час. Стук повторился. Стучали не громко, вежливо, и в то же время настойчиво, не таясь. И хотя кроме прачки пани Петронели, никто из женщин не появлялся в комнате Хауссера, что–то подсказало советнику, что там, в темном коридоре, за дверью, стоит женщина.

Интуиция не обманула его. Он открыл дверь и увидел девушку, одетую в строгий дорожный костюм, с коричневым кожаным портфелем в руке. У нее было открытое миловидное лицо; она спокойно и внимательно смотрела на Хауссера и, судя по всему, не испытывала никакой неловкости, явившись к незнакомому человеку в вечерний час.

— Добрый вечер. Извините… — мягко улыбаясь, сказала она по–немецки, мельком оглядела комнату, второго, сидевшего у стола человека, и остановила взгляд на Хауссере. — Если не ошибаюсь, господин советник, доктор Томас Хауссер?

— Вы не ошиблись. Что угодно?

Девушка, точно получив вежливое приглашение, переступила порог, притворила за собой дверь. Снова более внимательно оглядела сидевшего у стола.

— У меня к вам дело, господин советник, — сказала девушка и кокетливо–смущенно закусила губу.

— Я слушаю… — строго кивнул головой Хауссер. Женские чары не действовали на него, и он хотел, чтобы неожиданная посетительница сразу бы поняла это.

— Но… Видите ли… — замялась девушка, бросив выразительный взгляд на офицера.

— Пусть вас не смущает. Это мой друг. И у меня нет от него секретов.

— Понимаю… Но все–таки, господин советник, я хотела бы поговорить о своем деле наедине.

«Черт знает что…» — подумал Хауссер. Девушка говорила мягко, почти просительно, с легкой капризной ноткой в голосе, но Хауссер почуял какую–то скрытую угрозу, как если бы она добавила многозначительно: «Это в ваших интересах, господин советник».

Замешательство советника не укрылось от внимания Оберлендера. Он подумал, что Хауссер, имевший прочную репутацию женоненавистника, смущается только потому, что вся эта сцена происходит при свидетеле. В таких случаях третий всегда лишний. Вот, оказывается, какие делишки водятся за советником, которого товарищи называли за глаза евнухом. Будет что рассказать знакомым… Пряча блудливую улыбку, гость поднялся.

— Мне пора, — решительно заявил он, надевая пилотку и протягивая руку хозяину. — Спасибо. Отвел немного душу. Я кое–что слышал, Томас, о вашей чрезвычайно полезной деятельности, успехах. Искренне желаю удачи. Большой удачи.

«Третий лишний» крепко пожал Хауссеру руку, бросил на девушку лукаво–одобряющий взгляд и поспешно вышел из комнаты.

— Я вас слушаю. — Советник по–прежнему стоял у порога и, видимо, не собирался предложить девушке присесть.

— Господин Хауссер, вы бы не могли устроить меня на работу?

— Почему вы обращаетесь по этому поводу ко мне? Я не имею отношения к администрации.

— Я понимаю… — Но мне кажется, я могла бы быть вам полезной. Я знаю многие славянские языки.

«Ей что–то известно обо мне и моей работе, — удивился Хауссер. — Откуда?» Сказал равнодушно, ничем не выдавая своего беспокойства:

— Охотно верю вам, но мне не нужны помощники, независимо от того, какими языками они владеют.

— Хороший помощник никогда не помешает, — добродушно засмеялась девушка. — Я понимаю, вы, очевидно, не доверяете мне. Это естественно — незнакомый, свалившийся с неба человек… Однако я явилась не с пустыми руками, у меня есть рекомендательное письмо.

• Предыдущая
• 38/104
• Следующая