Не открывая лица - Далекий Николай Александрович - Страница 34

• Предыдущая
• 34/45
• Следующая

Дедушка говорил по-русски с легким акцентом. Он имел паровую мельницу, много земли, много батраков. Потом (ей в то время было семь лет) к ним в дом пришли люди, в том числе несколько батраков, служивших у дедушки. Они начали переписывать имущество и все говорили “кулак”, “колхоз”. И когда они ушли, дедушка схватился за грудь, пошатнулся, упал. Тогда она впервые узнала, что люди умирают от разрыва сердца. А утром снова пришли батраки, и их семью — отца, мать и ее — маленькую девочку повезли на станцию.

Затем они долго ехали по железной дороге и очутились в большом лесу. Эта была тайга. Снег, лес, долгие ночи и северное сияние. В ту же зиму похоронили отца. Его придушило сосной на лесоразработках, но мать говорила, что он сам наложил на себя руки.

Эльза умолкла на несколько секунд, как бы собираясь с силами, чтобы рассказать о самом тягостном.

— В эту же зиму от воспаления легких умерла моя мать. Это было ужасно! За несколько часов перед смертью она очнулась, подозвала меня к себе и прошептала…

В дверь купе громко и бесцеремонно забарабанили кулаком. “Пожаловал комендант эшелона”, — решил Маурах и с любопытством взглянул на девушку, ожидая увидеть на ее лице выражение испуга или хотя бы легкой тревоги.

Но стук не произвел на Эльзу особого впечатления. Она даже не взглянула на дверь, а только умолкла и сидела, слегка опустив голову, очень печальная.

— Войдите! — крикнул майор.

Дверь приоткрылась, и показалось глупо ухмыляющееся лицо офицера, ехавшего, очевидно, в соседнем купе. Помутневшими, пьяными глазами он окинул спутников Эльзы, затем остановил взгляд на девушке, и улыбка его стала многозначительной. За плечами офицера показались еще несколько пьяных физиономий.

— В чем дело? — строго спросил майор. Офицер лукаво подмигнул майору.

— Тысяча извинений! Мы не знали, что у вас сидит такая очаровательная птичка.

Дверь захлопнулась. В коридоре дружно заржали.

— Продолжайте, Эльза, — сказал майор. — Эти пьяные свиньи оборвали вас на том… В общем, вы рассказывали о смерти своей матери.

— Да, — грустно кивнула головой девушка. — Умирая, мать прошептала: “Помни, милая Эльза, ты — немка и единственная наша наследница… А пока я оставляю тебе только это”. И она попросила, чтобы я сняла с ее шеи крест и надела на себя.

— Вы сохранили крестик? — участливо спросил гестаповец, не спускавший глаз с Эльзы.

— Да, — тихо прошептала девушка. — Вот он.

Она вытащила из-под воротника кофточки золотой крестик строгой формы, висевший на тоненькой золотой цепочке, и прижала его к губам. В ее глазах блестели слезы.

— А как же вам удалось сохранить эту… реликвию? Ведь советские люди почти все поголовно безбожники?

Лицо Эльзы вспыхнуло от едва сдерживаемого негодования.

— У вас есть дети, господин обер-лейтенант? — сухо спросила она у гестаповца.

— Сын. Восемь лет.

— Если ваш восьмилетний сын останется сиротой, я убеждена, что он при всех условиях сумеет сберечь у себя какую-либо мелочь, одну-единственную памятку о своих дорогих родителях.

Это прозвучало, как хлесткая пощечина. На землистых щеках гестаповца проступил слабый румянец.

— Да, мы прекрасно понимаем… — сказал майор, поспешивший замять нетактичность гестаповца. — Об этом тяжело рассказывать… Но что было с вами потом, после смерти матери?

— До пятнадцати лет я воспитывалась в детдоме. Это — приют. Не скажу плохого. В приюте мне было хорошо. Но, находясь только среди русских, занимаясь в русской школе, я начала забывать родной язык. На мое горе, в нашей школе с пятого класса преподавали не немецкий, а французский язык. Я почему-то питала к этому языку непреодолимое отвращение. Затем я поступила в ремесленное училище и через два года стала портнихой. Тут началась война, я вспомнила слова матери: “ты — немка”, и у меня точно выросли крылья.

Уже улыбаясь, Эльза рассказала, как она приехала из Архангельска в Харьков, как для того, чтобы ее не задержали, она под чужой фамилией отправилась вместе с другими советскими женщинами рыть противотанковые рвы и как потом, когда советские войска отступили, она расцеловала первого увиденного ею солдата фюрера. С тех пор она живет и работает в Харькове.

— Конечно, уже под своей собственной фамилией, — добавила Эльза, усмехнувшись.

— А куда вы ездили? — поинтересовался Маурах.

— На родину. Я имею в виду то село, где я родилась. Видите ли, мне рекомендовали туда съездить, чтобы установить, сохранилось ли что-нибудь из недвижимого имущества дедушки, подыскать свидетелей и своевременно заявить о своих правах наследницы.

— И свидетели нашлись? — удивился лейтенант.

— Представьте! Я встретила там человека, хорошо знающего нашу семью. Это тоже был в прошлом богатый крестьянин, но украинец. Некий Редька Панас Петрович. Этот Редька также был раскулачен, затем скрывался, а сейчас вернулся в село, и его выбрали старостой. Чудесный старик! Он встретил меня, как родную дочь. И, поверьте, плакал, вспоминая моего отца, дедушку…

— Карловка, Карловка… — морща лоб, произнес вдруг гестаповец, поглядывая на девушку, и потянулся к стоявшему у изголовья новенькому желтому портфелю. — Странно… Я что-то не припомню такого населенного пункта в этом районе. Посмотрим на карту.

Летчики с явным неодобрением и досадой покосились на обер-лейтенанта — что он пристает к девушке со своими вопросами. Настоящая ищейка. Им уже давно хотелось перевести разговор на более веселую тему.

— Вы не найдете на карте этого названия, господин обер-лейтенант, — мягко улыбнулась Эльза. — Ищите село Колхозное. Пятнадцать километров на юг от станции. Нашли? Это и есть Карловка: село переименовано в 1930 году, в момент коллективизации.

— Но правнучка Карла Неймана не повинна в этом… — с милой улыбкой произнес майор и, незаметно кивнув в сторону гестаповца, подмигнул Эльзе.

— Но ведь и господин обер-лейтенант тоже не виновен, — возразила девушка.

Маурах спрятал карту в портфель.

— Нашел Колхозное. Я просто хотел проверить свою память…

Эльза лукаво посмотрела на него.

— Будем откровенны, господин обер-лейтенант, вы не только проверяли свою память, вы, как это выразиться… немножко не поверили мне. Но, боже упаси, я не в обиде, это так естественно в вашем положении. — Лицо девушки вдруг стало серьезным, почти суровым. — Война еще не кончилась…

И, точно не договорив что-то важное, но и без слов понятное для ее собеседников, Эльза замолчала.

— Нет, я не имею никаких оснований… — блудливо ухмыльнувшись, начал было обер-лейтенант.

— Ну, и вы обнаружили что-либо из имущества дедушки? — бесцеремонно перебил его майор, обращаясь к девушке.

— Да, — ответила Эльза. — Сохранился дом. Там была школа. Сохранилось и здание водяной мельницы. Кроме того. Редька дал мне список крестьян, которые забрали наши вещи, инвентарь, скот, и пообещал после окончания войны заставить их полностью возместить причиненные мне убытки. Он написал свидетельское показание, подписанное еще тремя жителями села. Сейчас я вам покажу этот интересный документ…

Эльза, улыбаясь, не спеша расстегнула верхние крючки полушубка и засунула руку, собираясь достать документы. Вдруг лицо ее слегка побледнело и в глазах отразился испуг. Она торопливо расстегнула все крючки полушубка и стала шарить по подшитым изнутри полотняным карманам. Карманы были пусты.

Не произнося ни звука, Эльза поднялась и, закусив нижнюю губу, озадаченно посмотрела на офицеров, но так, точно в это мгновение их не было в купе.

— Что с вами? Что случилось? — всполошились майор и лейтенант.

Эльза стояла, мучительно стиснув зубы, на щеке ее дергался какой-то маленький мускул, в глазах читалось предчувствие непоправимой беды…

— Они были, были… — прошептала она по-русски, ни к кому не обращаясь. — Они были, когда я приехала на станцию. Я проверяла…

— Вы потеряли документы? — спросил гестаповец, искренне изумленный.

Точно очнувшись, девушка бросила на него свирепый взгляд и сорвала с себя полушубок. Она сперва с силой встряхнула его, затем торопливо и деловито ощупала каждую складку. После этого столь же быстрой и тщательной ревизии подверглась корзинка. Два белых кныша, большой кусок сала, завернутый в чистую холстину, несколько кружков домашней колбасы, банки с медом, флакон духов, зеркальце, пудра и золотой тюбик губной помады, обрывки газет и страницы немецкого иллюстрированного журнала — все это было мгновенно извлечено из корзинки, осмотрено и ощупано руками Эльзы.

• Предыдущая
• 34/45
• Следующая