Лицо в темноте - Робертс Нора - Страница 42

• Предыдущая
• 42/102
• Следующая

— Ты проспорил, а я не вижу, чтобы мою траву подстригли.

— Дойдем и до этого, — проворчал Майкл, беря сосиску. — Я считаю, игра была договорной.

— «Ориола» победила честно. Причем больше месяца назад. Плати.

Этот разговор происходил каждые выходные, с тех пор как завершилась суперсерия, и, несомненно, будет продолжаться До Нового года, когда полагается расплачиваться со всеми долгами.

— Как капитан полиции, ты должен знать, что азартные игры противозаконны.

— Как новобранец, приписанный к моему участку, ты должен быть умнее и не спорить в безнадежной ситуации. Газонокосилка в сарае.

— Я знаю. — Майкл встал и обнял мать за плечи. — Как ты живешь с подобным типом?

— Это непросто, — улыбнулась Мардж, потрепав сына по щеке. — Поосторожнее с розовыми кустами.

Она проводила его взглядом, и на мгновение ей захотелось, чтобы Майклу опять стало десять лет. Это желание быстро прошло, и осталась только гордость.

— Мы сделали хорошую работу, Лу.

— Да.

Кессельринг отнес в раковину грязную посуду. Волосы у него уже совершенно поседели, и, хотя временами Лу вспоминал, что ему под шестьдесят, он никогда не чувствовал себя так хорошо. «Благодаря Мардж, которая строго следит за холестерином и сахаром», — подумал Лу, обнимая жену.

Мардж осталась такой же стройной, как в день их свадьбы. Ничто не могло помешать ее занятиям аэробикой дважды в неделю.

Пять лет назад она решила заняться собственным бизнесом. Лу считал ее идею бредовой, но все же позволил своей «маленькой женщине» открыть небольшой книжный магазин. Он был добр и снисходителен, как взрослый, треплющий ребенка по голове. Однако Мардж поразила его, продемонстрировав в делах острый, даже беспощадный ум. Ее магазинчик разросся, теперь он уже имел три филиала в Голливуде, Бель-Эйре и Беверли-Хиллз.

«Жизнь полна неожиданностей», — подумал Лу, услышав тарахтение газонокосилки. Жена, которой всегда, казалось, было достаточно уборки в доме и выпечки пирогов, превратилась в деловую женщину, ее счета вел личный бухгалтер. Сын, беспечно проскочивший колледж и проведший больше года в бесплодных исканиях, вдруг поступил, не сказав никому ни слова, в полицейскую академию. Сам же Лу начал задумываться о том, что всегда казалось ему далеким будущим. О пенсии.

«Жизнь прошла хорошо», — думал он, вдыхая запах колбасы и роз. Охваченный внезапным порывом, он повернул жену к себе лицом и крепко поцеловал в губы.

— Парень будет занят не меньше часа, — тихо сказал он, кладя руку ей на грудь. — Пошли наверх.

Откинув голову, Мардж улыбнулась.

Майкл работал косилкой, наслаждаясь физическим трудом и выступившим на теле легким потом, хотя ему не нравилось, что он проиграл спор. Он не любил проигрывать.

Но по газону он соскучился. Его удовлетворяла собственная квартира с ванной размером с почтовую марку и шумными соседями. Однако настоящий его дом — это пригород с уютными коттеджами, двориками, спрятанными среди больших деревьев, запахом мяса, которое жарят на открытом воздухе. Здесь всегда чувствуешь себя ребенком. Утренние велосипедные прогулки по субботам. Сосед по улице, Рики Джонс, учится кататься на доске. Красивые девчонки гуляют в тонких платьях, и ты, распространяющий билеты на бейсбольный матч, делаешь вид, что не замечаешь их.

Здесь все несильно изменилось со времен его детства. Мальчишки по-прежнему развозили почту на велосипедах, кидая газеты в кусты. Соседи по-прежнему соревновались, у кого лучше газон или сад. Брали друг у друга садовый инвентарь и забывали вернуть его.

Пребывание тут давало Майклу ощущение неразрывной связи с родными местами, о чем он не догадывался, пока не уехал отсюда.

Его привлекло какое-то движение, и он успел заметить, как опустилась занавеска в спальне родителей. Майкл замер с открытым ртом, сжимая вибрирующие ручки газонокосилки. Хотя у него еще нет золотого значка, он в состоянии догадаться, что происходит за занавеской. В девять утра. Майкл продолжал глядеть на окно, не зная, веселиться ему, смущаться или радоваться. Наконец он решил не думать об этом. Страшновато представлять себе, чем занимаются твои родители.

Майкл повел косилку одной рукой, на ходу расстегивая рубашку. Пусть дома украшены рождественскими огоньками, к полудню температура поднимается до восьмидесяти градусов [2]. Майкл помахал миссис Бакстер, пропалывающей гладиолусы. Она только молча взглянула на него. Больше десяти лет назад он разбил мячом витраж в ее окне, и миссис Бакстер до сих пор не могла простить его.

Закончив стричь газон за домом и половину газона перед ним, Майкл стал размышлять, почему отец так и не раскошелился на самоходную газонокосилку. К тротуару подъехал изящный «Мерседес», но Майкл не удостоил бы его вниманием, если бы не блондинка за рулем. А к блондинкам он питал слабость. Девушка сидела неподвижно; темные очки скрывали глаза. Прошло минут пять.

Наконец она вышла из машины, и он отметил, что девушка изящная, стройная, длинноногая. Майкл обратил внимание и на ее руки, тонкие и нежные, способные обращаться с хрупким фарфором. Она крепко сжимала кожаную сумочку.

Красивая, беспокойная и нездешняя. К тому же богатая. Сумочка и туфли из натуральной кожи — дорогие, на запястьях и в ушах — настоящее золото. Ее походка тоже свидетельствовала о высоком положении в обществе. Только руки выдавали ее волнение, движения же у нее были легкими, как у танцовщицы.

Девушка без колебания ступила на дорожку: очевидно, еще в машине приняла решение подойти к Майклу. Несмотря на запах свежескошенной травы, он уловил исходящий от нее аромат.

Когда девушка улыбнулась, у Майкла остановилось сердце. Заглушив двигатель косилки и стащив с головы наушники, он уставился на нее. В наступившей тишине отчетливо слышались металлические аккорды Брюса Спрингстина.

— Здравствуйте. Извините, что прервала вашу работу.

У Майкла пересохло во рту. Глупо, нелепо, только он не мог ничего поделать. Этот голос много лет музыкой звучал в его голове. Снился ему, слышался в разговорах других женщин. Увидев, что девушка прикусила губу, Майкл опомнился:

— Привет, Эмма. Сколько хороших волн поймала в последнее время?

У нее от удивления приоткрылся рот.

— Майкл! — Эмме захотелось броситься к нему на шею, щеки у нее вспыхнули, но она лишь протянула ему руку. — Я так рада видеть тебя.

Ладонь Майкла была сильной и влажной, он тут же вытер ее о джинсы.

— Ты… ты не появлялась больше на пляже.

— Да. — Эмма продолжала улыбаться, хотя ямочка у рта исчезла. — Я так и не научилась кататься на доске. Не знала, что ты по-прежнему живешь здесь.

— Я здесь не живу. Просто отец выиграл спор и на несколько недель получил бесплатного садовника.

Майкл не знал, о чем говорить. Эмма выглядела такой красивой, такой хрупкой на свежескошенной траве в своих дорогих итальянских туфлях.

— Как твои дела? — наконец выдавил он.

— Ничего. А у тебя?

— В порядке. Я то и дело натыкался на твои фотографии. Один раз ты была там, где катаются на лыжах.

— В Сент-Морице.

— Кажется.

«Глаза все те же», — подумал Майкл. Большие, голубые, чарующие. Заглянув в них, он почувствовал, как у него дрогнуло сердце.

— Ты здесь кого-то навешаешь?

— Нет. Впрочем, да. На самом деле…

— Майкл, — раздался голос матери. Она стояла в дверях, как всегда опрятная. — Ты не собираешься предложить своей знакомой выпить чего-нибудь прохладительного?

— Ясное дело. У тебя есть несколько минут? — спросил он у Эммы.

— Да. Я собиралась поговорить с твоим отцом.

Майкл почувствовал разочарование. С чего он взял, что Эмма приехала ради встречи с ним?

— Отец дома. — Ему удалось улыбнуться. — Злорадствует. Эмма пошла за Майклом к двери, теперь уже вцепившись в сумочку мертвой хваткой, и никакие доводы рассудка не могли бы убедить ее расслабить пальцы.

Эмма увидела у окна наряженную елку, под которой лежали подарки, аккуратно завернутые и перевязанные, а по всему дому распространялся аромат сосновых веток.

• Предыдущая
• 42/102
• Следующая