Лицо в темноте - Робертс Нора - Страница 21

• Предыдущая
• 21/102
• Следующая

— Я сломала руку, — сказала она, уставившись на Чарли.

— Знаю, мне очень жаль тебя. У меня есть сынишка, ему почти одиннадцать. Он сломал руку, пытаясь кататься на роликовых коньках по крыше.

На Эмму это произвело впечатление, и она заинтересованно взглянула на лейтенанта:

— Правда?

— Да. И еще разбил себе нос. Скатился с крыши прямо в кусты азалии.

— Как его зовут?

— Майкл.

Эмме захотелось встретиться с ним и спросить, каково падать с крыши. Это очень смелый поступок. Такой совершил бы и Даррен. И она снова прижала к себе Чарли.

— Даррену исполнилось бы в феврале три года.

— Знаю.

Лу взял девочку за руку.

— Я любила его больше всех на свете, — просто сказала она. — Он умер?

— Да, Эмма.

— И он не может вернуться, хотя произошла ошибка?

— Не может. Мне очень жаль.

Эмма должна была спросить его. Папа бы заплакал и, наверное, не сказал бы ей правду. А мужчина со светлыми глазами и тихим голосом плакать не будет.

— Виновата я? — с отчаянием спросила она.

— Почему?

— Я убежала. Не уберегла его, хотя обещала, что всегда буду заботиться о нем.

— От чего ты убежала?

— От чудовищ, — без колебаний ответила Эмма, вспомнив кошмарный сон. — Там были чудовища и твари с большими зубами.

— Где?

— Вокруг кровати. Они всегда прячутся в темноте и любят есть маленьких девочек.

— Понятно. — Лу достал записную книжку. — Кто тебе сказал?

— Моя мама. Она была до Бев. Бев говорит, что никаких чудовищ нет, но она просто их не видит.

— А ты их видела в ту ночь, когда упала?

— Они хотели помешать мне прийти к Даррену, когда тот заплакал.

— Даррен плакал?

— Я услышала плач. Иногда Даррен просыпается ночью, но опять засыпает, когда я поговорю с ним и приведу к нему Чарли.

— Кто такой Чарли?

— Мой пес. — Она протянула ему собаку.

— Очень симпатичный, — сказал Лу, потрепав пыльную голову. — Ты приводила Чарли к Даррену в ту ночь?

— Я собиралась. Взяла песика с собой, чтобы он отпугнул чудовищ. В коридоре было темно, и там они прятались.

Лу стиснул карандаш.

— Кто?

— Чудовища. Я слышала, как они шипели и скрежетали зубами. Даррен громко плакал. Я была нужна ему.

— Ты зашла в комнату?

Девочка покачала головой. Она увидела себя стоящей в темноте коридора среди шипения и клацанья.

— Я остановилась у двери, из-под нее пробивался свет. Чудовища схватили его.

— Ты видела их?

— В комнате Даррена было два чудовища.

— Ты видела их лица?

— У них не было лиц. Одно крепко сжимало Даррена, тот плакал, звал меня, а я убежала, оставив его с чудовищами. И они убили Даррена. Потому что я убежала.

— Нет. — Лу прижал девочку к себе, давая ей поплакать и гладя ее по голове. — Нет, ты ведь побежала за помощью, да, Эмма?

— Я хотела, чтобы пришел мой папа.

— Ты поступила совершенно правильно. Это были не чудовища, а плохие люди. Ты не могла их остановить.

— Я обещала, что буду заботиться о Даррене, никогда не допущу, чтобы с ним что-то случилось.

— Ты старалась выполнить свое обещание. Никто не винит тебя, детка.

«Неправда», — подумала Эмма. Она винит себя. И всегда будет винить.

Лу возвратился домой в полночь. Он провел долгие часы за столом, перечитывая каждую запись, изучая каждую крупицу информации. Он слишком долго был копом и знал, что главное в его работе — объективность. Но убийство Даррена Макавоя стало его личным делом. Он не мог забыть черно-белую фотографию мальчика, почти младенца. Эта картина запечатлелась у него в мозгу. Как и детская спальня. Бело-голубые стены, разбросанные, еще не упакованные игрушки, комбинезончик, аккуратно сложенный на кресле, под ним стоптанные шлепанцы.

И шприц, наполненный фенобарбиталом, в нескольких футах от кроватки.

Им не воспользовались, не смогли воткнуть малышу в вену, чтобы усыпить его. Собирались вынести его через окно? Должен ли был прозвенеть у Брайана Макавоя телефонный звонок с требованием денег за возвращение сына?

Теперь не будет никаких звонков, никакого выкупа.

Потирая уставшие глаза, Лу стал подниматься по лестнице. Любители. «Сапожники». Убийцы. Где, черт возьми, они теперь? Кто они такие?

Какое это имеет значение ?

Имеет. Лу сжал кулаки. Правосудие имеет значение.

Дверь в комнату Майкла была открыта. В слабом ночном свете Лу увидел полный разгром: валявшиеся игрушки, разбросанная по полу, на кровати скомканная одежда. Беззаботная неряшливость Майкла была для него загадкой. Они с Мардж отличались природной опрятностью и собранностью, а сын походил на смерч, носящийся повсюду, оставляющий за собой разгром и беспорядок.

В любой другой день Лу вздохнул бы и принялся обдумывать утреннее нравоучение, но сегодня у него лишь навернулись слезы благодарности. Его мальчик в безопасности. Обходя раскиданные вещи, Лу добрался до кровати, но, чтобы сесть, ему пришлось разгрести пробку на детской железной дороге. Майкл спал на животе, раскинув руки и сбив одеяло.

Минут десять Лу сидел, изучая ребенка, которого сделали они с Мардж. Темные густые волосы, унаследованные от матери, падали мальчику на лицо.

Загорелая кожа еще не утратила своей детской свежести, нос с горбинкой придавал характер лицу, которое без этого могло бы стать слишком красивым для юноши. Упругое тело, начинающее мужать, украшали синяки и царапины.

После шести лет и двух выкидышей им с Мардж удалось наконец создать новую жизнь. И какую! Майкл был умнее и красивее родителей.

Лу вспомнил лицо Брайана Макавоя. Боль, застывшее страдание, беспомощность.

Он провел рукой по щеке сына, и тот шевельнулся.

— Папа? — не открывая глаз, сонно спросил он.

— Да. Я хотел пожелать тебе спокойной ночи. Спи.

Зевнув, Майкл повернулся, и вагончики посыпались на пол.

— Я не хотел его ломать, — пробормотал он. Улыбнувшись, Лу прижал руку к глазам. Ему не хотелось выяснять, о чем говорил сын. Главное — он был с ними, живой, здоровый, и у него впереди была вся жизнь.

— Майкл, я люблю тебя.

Но сын уже крепко спал.

Ветер с Атлантики шелестел высокой травой, и Эмма вслушивалась в его таинственные песни. Сквозь эту музыку пробился тихий голос священника.

Он был высокий, краснолицый, а его белоснежные волосы Резко контрастировали с черной сутаной. Хотя голос священника обладал той же завораживающей ирландской певучестью, что и голос отца, Эмма почти не понимала слов. И не хотела понимать. Она предпочитала слушать песню травы и мычание стада, пасущегося на холме за кладбищем.

Даррен теперь имел свой участок земли в Ирландии, хотя ему больше не суждено покататься на тракторе и погонять ленивых пятнистых коров.

Место было очень красивое, с такой зеленой травой, что она казалась нарисованной. Эмма навсегда запомнила изумрудную траву, запах свежевскопанной земли, ласкающий лицо ветерок с моря, настолько влажный, что он вполне мог быть слезами.

Неподалеку стояла церковь — небольшая каменная постройка с белой колокольней и маленькими оконцами из цветного стекла. Сначала все зашли внутрь, чтобы помолиться, а потом сверкающий гробик вынесли на улицу. В церкви сильно пахло цветами и ладаном, горели свечи, хотя сквозь окошки разноцветными струйками лился солнечный свет.

Там были раскрашенные статуи людей в длинных одеждах и мужчины, истекающего кровью на кресте. Папа сказал, это Иисус, который будет заботиться о Даррене на небе, но Эмма решила, что такой печальный, усталый человек не сможет присматривать за Дарреном и играть с ним.

Бев ничего не говорила, она стояла неподвижно, с белым застывшим лицом. Стиви опять играл на гитаре, как и во время свадьбы, но на этот раз он был одет в черное, а мелодия звучала тихо и печально.

Эмме не понравилось в церкви, поэтому она обрадовалась, когда все вышли на улицу. Джонно и Пи Эм с красными от слез глазами несли гроб вместе с четырьмя другими мужчинами, которые оказались двоюродными братьями Эммы. Девочка недоумевала, зачем столько человек несут Даррена, который был совсем нетяжелым. Но спросить побоялась.

• Предыдущая
• 21/102
• Следующая