Сказки. От двух до пяти. Живой как жизнь - Чуковский Корней Иванович - Страница 22
- Предыдущая
- 22/153
- Следующая
— Женщина — русалка. Мужчина — русал.
Начинают играть:
— Я буду барыня, ты, Таня, слуга, а Вова будет слуг.
Позже, к семилетнему возрасту, дети начинают подмечать с удивлением, что в русской грамматике слова одной и той же категории бывают и мужского и женского рода:
— Мам! Москва — она, и Пенза — она. Ростов — он, Смоленск — он.[21]
Когда отец Алены Полежаевой укоризненно сказал ей: «Ляля — бяка», она тотчас же от этого женского рода образовала мужской:
— Папа — бяк! Папа — бяк! Папа — бяк!
— Папа, ты мужчин! — говорит Наташа Маловицкая, так как с окончанием а у нее связано представление о женщинах. Это представление в некоторой степени свойственно также взрослым. Недаром в народе говорят: «с мальчишкой», «с дедушкой».
Трехлетний Вова играет в уголке:
— Бедный ты зайчонок… Тебя пьяниц сбил…
Очевидно, для его языкового сознания только женщина может быть пьяницей.
На предыдущих страницах мы говорили главным образом о той любопытной структуре, которую малолетние дети придают глаголам и существительным. Имена прилагательные сравнительно редко встречаются в речи детей. Но даже в том небольшом их числе, которое удалось мне собрать в течение очень долгого времени, тоже явственно выразилось присущее детям чутье языка:
— Червячее яблоко.
— Жмутные туфли.
— Взбеситая лошадь.
— Дочкастая мамаша.
— Зоопарченный сторож.
— Гроз и тельный палец.
— Пугательные сказки.
— Сверкастенький камушек.
— Молоконная кастрюля.
— Какой окошный дом!
— Какой песок песучий!
— Вся кровать у меня крошкинная.
— Что ты мне даешь слепитые конфеты?
— Зубовный врач.
— У нас электричество тухлое.
— Жульничная я, все равно как мальчишка.
— Брызгучая вода.
— Насмарканный платок.
— Лопнутая бутылка.
— Ты, мама, у меня лучшевсехная!
— Это рыбижирная ложка?
— Я не хочу эту сумку: она вся дыркатая.
— Этот дом высокей нашей почты.
— Почему у ящерицы людины пальцы?
— Наше радио очень оручее.
— Уж лучше я непокушанная пойду гулять.
— Исчезлая собака.
— Клевачий петух.
— Раздавитая муха.
— Креслые ноги.
— Махучий хвост.
(Несколько иначе у Чехова: «насекомая коллекция».)
Галочка четырех лет похваляется:
— Говорят: надень чулки — надеваю носки! Говорят надень носки надеваю чулки. Я вообще наоборотливая.
Мальчик услышал, как некая купальщица сказала на пляже:
— Я прямо с ума сошла. Купаюсь четвертый раз.
И спросил у матери часа через два:
— Куда она ушла, сумасошлатая?
Четырехлетняя Майя:
— Лес заблудительный, однойнельзяходительный.
Несмотря на всю свою причудливость, почти каждое из этих прилагательных, изобретенных малым ребенком, соответствует духу русской народной речи, и не было бы ничего удивительного, если бы в каком-нибудь из славянских языков оказались такие слова, как «червячее яблоко» или «заблудительный лес».
Из созданных ребенком прилагательных мне особенно пришлось по душе слово «блистенький»:
— Моя чашка такая блистенькая (блестящая и чистенькая сразу).
Блистенький — синтетическое слово. В нем слиты два разных слова, корни которых созвучны. Таково же услышанное мною недавно: бронемецкая машина.
Замечу кстати, что такое скрещение двух разных корней наблюдается не только в прилагательных. Например:
— Я поломою (мою полы).
— Где же твоя волосетка? (сетка для волос).
— Я безумительно люблю кисанек! (безумно плюс изумительно).
К этой же категории относится слово переводинки — переводные картинки.
Недавно мне сообщили о маленьком Юре, которого взрослые назойливо спрашивали:
— Чей ты сын?
Вначале он всякий раз отвечал:
— Мамин и папин!
Но потом это ему надоело, и он создал более краткую формулу:
— Мапин!
— Смотри, какая жукашечка ползет! (жук плюс букашечка).
— Давай сделаем из снега кучело! (куча плюс чучело).
Примеряет бескозырку:
— Шапка с морякорем (моряк плюс якорь).
Кира, лет двенадцати, крикнула:
— Мама, дай мне, пожалуйста, луксусу!
Я не понял, чего она хочет.
— Луксус — это лук с уксусом, — пояснила мне Кирина мать. — Кира, когда была маленькая, так быстро произносила «лук с уксусом», что у нее получался «луксус». Слово это осталось в нашей семье навсегда.
Владимир Глоцер в детстве кого-то обозвал подхализой (подхалим плюс подлиза).
Трехлетняя Таня Дубинюк:
— У моего папы тоже такой пиджакет (пиджак плюс жакет).
И вот гибрид паука с тараканом:
— Мама, я боюсь, на полу паукан!
Луксус, мапин, пиджакет, паукан, подхализа, волосетка, безумительно, блистенький — подобные составные слова создаются не только детьми. И.Е.Репин в своей книге «Далекое близкое» выразился, например, о газетных писаках, что они «шавкали из подворотни». Это была обмолвка. На самом деле он хотел написать «тявкали, как шавки», — но слово «шавкали» так выразительно, что отказаться от него было жалко, и я как редактор книги свято сохраняю его в репинском тексте.
Когда два схожих слова вклиниваются одно в другое так, что в результате получается новое, состоящее из двух приблизительно равных частей, это слово называется гибридным. Примером такого гибрида может служить слово драмедия (драма + комедия); слово это придумал один из друзей Чарли Чаплина, стремившийся охарактеризовать те своеобразные киноспектакли, которые созданы гениальным актером.
«Его комедии балансируют на грани трагедии. Для этого подходящее название — драмедия».[22]
Таким же гибридом является другое английское слово смог, сложенное из двух слов: смок — то есть дым, и фог — туман.
«Смог, — говорит Сергей Образцов, — непроницаемый, рыжий, отравленный углеродом холодный пар».[23]
Слово это возникло давно: оно встречается в английской газете «Daily News» уже в 1905 году. Знаменитый английский писатель Льюиз Керролл, автор «Алисы в стране чудес», очень любил сочинять такие составные слова и называл их «слова-чемоданы».[24]
По своей структуре эти «взрослые» слова-чемоданы — драмедия, смог и шавкали — ничем не отличаются от детских волосеток, пауканов и луксусов.
Среди детских местоимений особенным своеобразием отличаются притяжательные:
— Это чьиная мама? Ихинная?
— Это ктойтина шляпа?
— Это ктошина девочка?
— Тетя Нина, а Волга кавонина?
Слово «чья» приходит сравнительно поздно.
Местоимения указательные нередко чудятся детям даже там, где их нет. Я, например, в раннем детстве был уверен, что этажерка — два слова: эта жерка.
И говорил: «на этой жерке», «под этой жеркой» и проч. Теперь я убедился, что такую же ошибку совершают очень многие дети, чуть услышат слово «этажерка».
Писатель Юрий Олеша сообщил мне, что пятилетний Игорь Россинский наряду с «этой жеркой» ввел форму «та жерка». А другой пятилетний говорил: «та буретка» и «эта буретка».
Труднее всего малым детям даются капризные неправильные формы глаголов:
— Мой папа воевает.
— Не воевает — войнует.
Или:
— Лампа уже зажгита.
— Зачем ты говоришь «зажгита»? Надо говорить: «зажгина»!
— Ну вот, «зажгина»! Зажгёна!
Иногда этот лингвистический спор принимает форму монолога. Мальчик, спавший в одной комнате со мною, тихо говорил сам себе, уверенный, что я его не слышу:
— Мы сплям?
— Но…
— Мы сплим?
— Не…
— Мы сплюм?
— Не…
Так и не дошел до формы: спим.
Вообще неправильными глаголами дети распоряжаются так, словно это глаголы правильные, и с математической точностью от одной формы производят по аналогии все прочие:
21
А.Н.Гвоздев, Вопросы изучения детской речи, М. 1961, стр. 330.
22
Чарльз Чаплин-младший, Мой отец Чарли Чаплин, «Иностранная литература», 1961, № 7, стр. 150.
23
С.Образцов, О том, что я увидел, узнал и понял во время двух поездок в Лондон, М. 1937, стр. 174–175.
24
«Вопросы языкознания», 1961, № 4, стр. 141–142.
- Предыдущая
- 22/153
- Следующая