Шерлок Холмс и талисман дьявола - Робертс Барри - Страница 1
- 1/38
- Следующая
Барри Робертс
Шерлок Холмс и талисман дьявола
ПРЕДИСЛОВИЕ
Мне уже приходилось объяснять, как некоторые рукописи, принадлежащие, очевидно, перу Джона Г. Ватсона, стали моим достоянием. Комментируя и готовя их к изданию, я пытался по мере сил удостовериться в их подлинности и соответствии действительным событиям, несмотря на то что Ватсону было свойственно путать имена реальные и вымышленные. Однако свидетельства подлинности не являются исчерпывающими, и я должен предоставить решение этого вопроса на усмотрение самого читателя.
Читатели, знакомые с повестью «Шерлок Холмс и железнодорожный маньяк», должны принять во внимание, что если в этой повести Ватсон, очевидно, рассказывает о последнем деле Шерлока Холмса, то «Шерлок Холмс и талисман дьявола» – запись гораздо более раннего эпизода из области совместной работы Шерлока Холмса и доктора Ватсона.
Рисунки Гластонберийского фрагмента и сопутствующие им рукописи так сильно выцвели, что их почти невозможно было расшифровать и поэтому пришлось восстанавливать практически заново.
Барри Робертс
Уолсолл, сентябрь 1994
1
СТАРЫЙ ЗНАКОМЫЙ
За много лет работы детективом-консультантом мой друг Шерлок Холмс имел дело с людьми самыми разными – от первейших негодяев до высших лиц страны. В большинстве случаев мы вторгались в их жизнь ненадолго и трагически, а после окончания дела их больше никогда не видели и ничего о них не слышали. Только изредка и случайно нам доводилось узнавать, что сталось с теми, кто не был приговорен к тюремному заключению или виселице после того, как мы видели их в последний раз. Холмс был на редкость нелюбопытен насчет судьбы наших клиентов и свидетелей.
Едва он завершал дело, как ум его уже настойчиво жаждал новых загадок и о старых наших делах он вспоминал только затем, чтобы похвастаться своими детективными приемами. Меня же судьба наших клиентов продолжала интересовать, и впоследствии я не мог удержаться от того, чтобы не поразмышлять об этом на досуге. Вот почему я испытал большое удовольствие, когда прошлой зимой на Стрэнде встретил одного хорошо одетого американца, лицо которого показалось мне знакомым, хотя имени его я вспомнить никак не мог.
– Доктор Ватсон! – закричал он. – Ведь вы – доктор Ватсон, не так ли? – И наградил меня теплым крепким рукопожатием.
На языке у меня вертелось его имя, но я никак не мог его вспомнить, а он громко рассмеялся, заметив мое замешательство:
– Нет, сэр! Вы и не должны меня узнать. Миновало больше двадцати пяти лет, и в то время я был еще тощим юнцом. Зовут меня Харден, Джон Винсент Харден Младший!
Это имя вызвало у меня воспоминания об одном из самых необыкновенных случаев, которым мы с Холмсом занимались. Я быстро уговорил Хардена пойти со мной к Симпсону, где подавали лучшие для военных времен бифштексы. И мы стали вспоминать.
Ему было уже за сорок, и из худощавого юноши он превратился в достаточно плотного мужчину. Он очень был удивлен, услышав, что Холмс удалился от дел и посвятил себя разведению пчел, и сказал мне, что его отец, Харден Старший, давний наш клиент, уже умер. Харден Старший нажил огромное состояние на выращивании виргинского табака. На мой вопрос, что он делает сейчас в Англии, Харден ответил, что занимается поставкой американским экспедиционным войскам, находящимся во Франции, консервов.
– А к театру вы совсем потеряли интерес? – спросил я.
Он печально улыбнулся:
– Да, доктор, отец настоял на своем, и я на первых порах стал выращивать вместе с ним табак. Мое лучшее и последнее представление я дал для мистера Холмса. Я играл замечательную роль, и зрителям это понравилось. После этого никакой театр уж не мог прийтись мне по нраву! Но мой сын сейчас так же увлечен кино, как я в свое время сценой. Говорит, что, когда подрастет, уедет в Калифорнию создавать себе имя.
Харден спросил о добровольном «Нерегулярном войске с Бейкер-стрит», об этих замечательных уличных мальчишках, которые многие годы были в Лондоне глазами и ушами Шерлока Холмса. Я ответил, что мне было наверняка известно: двое погибли во Фландрии, а один получил медаль «За военные заслуги».
Мы приятно провели вечер и расстались около ресторана, но эта встреча побудила меня при первой возможности достать свои записки двадцатилетней давности. Видно, наша встреча произвела такое же впечатление и на Хардена, потому что вскоре я получил от него письмо и немного табака с его плантации. Он не так хорош, как смесь «Старая Аркадия», но поставки ее с началом войны стали нерегулярными, так что и на том спасибо.
Его письмо передо мной:
«Френчмен, 13, Рид
Кэррон Каунти,
Виргиния,
США.
22 февраля 1918.
Дорогой доктор Ватсон!
Пишу, чтобы еще раз поблагодарить за гостеприимство, оказанное Вами иностранцу в прошлом месяце в Англии. Посылаю немного нашей продукции, что, надеюсь, скрасит Вам досуг и напомнит о Вашем старом знакомом.
Сожалею лишь, что недостаток времени не позволил мне навестить мистера Холмса, но из Ваших слов я понял, что он не очень охотно принимает посетителей. Когда будете ему писать, передайте мои наилучшие пожелания и скажите, что я никогда не забуду Гластонберийского дела.
Иногда мне хочется, чтобы все узнали историю этого странного дела, тогда бы мистеру Холмсу и Вам за участие в нем могли бы воздать должное. Быть может, когда-нибудь Вы сочтете возможным рассказать о нем.
Ваш Джон В. Харден».
Мне бы тоже хотелось рассказать о странном приключении, которое свело Холмса с семейством Харденов, и я не раз говорил моему другу, что прошло уже достаточно времени и можно все опубликовать. Но он всегда на это отвечал одно и то же: «Ватсон, вы прекрасно знаете, что это одно из тех дел, когда я неоднократно был вынужден обходить закон. И хотя мне не по душе ваши мелодраматические отчеты о моих расследованиях, я уверен, что вы меня не подведете, дав повод властям преследовать меня, ведь я заслуживаю оправдания. Кроме того, вы не можете все правдиво рассказать, не упоминая о других моих действиях, которые станут объектом критики. Если я окажусь причиной серьезных дебатов на страницах „Таймс“, это вряд ли будет способствовать мирному существованию удалившегося от дел человека».
Мне не по душе было противоречить Холмсу в этом случае, но дело, как он сам заметил, было во многом интересным, а в скором времени его, как и меня, уже не смогут обеспокоить какие-либо разоблачения. Поэтому, выполняя просьбу Джона Винсента Хардена, я излагаю события, происшедшие во время Гластонберийского дела, чтобы их можно было обнародовать, когда мы с Холмсом будем уже недосягаемы для властей и критики. Если Харден не доживет до публикации этих записок – так тому и быть, но я верю, что его потомкам однажды представится возможность узнать об уникальном эпизоде из их фамильной истории, а более широкому кругу лиц еще раз убедиться в своеобразном мастерстве Шерлока Холмса.
- 1/38
- Следующая