Mea culpa - Бабаян Сергей Геннадьевич - Страница 5
- Предыдущая
- 5/25
- Следующая
– Ну, ты чего? – буркнул он, мельком взглянув на Николая. – От жены не мог оторваться?
– Извини, – пробормотал Николай, поспешно подходя к нему и неловко – все движения и слова казались ему сейчас неестественными, грубо искусственными, нелепыми – протягивая сменщику руку. – Что… что случилось-то?…
Василий как-то затравленно, снизу вверх, посмотрел на него – и вдруг тупо саданул кулаком по столу, вскочил и, с ожесточением выбрасывая короткие ноги, прошелся по комнате.
– Не знаю! – сипло выкрикнул он в потолок и резко остановился. Он был невысокого роста – по плечо Николаю, с незаметно переходившей в толстую шею глобуснокруглой, коротко остриженной головой; мясистые губы его приплясывали, влажно причмокивали, мяли друг друга. – Насмерть!…
В коридоре торопливо, отрывисто, зло застучали шаги. Николай машинально – и с каким-то облегчением (что кто-то еще идет) – не оборачиваясь, посторонился с прохода. Из-за его плеча вывернулся Немцов, начальник подстанции – маленький, нервный, худой, пружинисто резкий в движениях, с игольчатыми глазами…
– Пришел? – скрипнул он, кидая костистую руку. У него было острое, сухое, стремительное – а сейчас изможденное, колюче-неприязненное – лицо. – Слышал?…
– По дороге узнал, – глухо сказал Николай. Все казалось ему нереальным – болезненно ярким, звонким, тревожным – как после ночи без сна или с невыспанного похмелья.
– Вот так. – Голос у Немцова был тонкий, срывающийся, даже визгливый. – Под напряжением в кабель полез. Мне ночью позвонили, я приехал. Директор приехал. Матвеев приехал. Все приехали… Конечно! – сорвался – чуть не выкрикнул – он. – Кто виноват?! Шкаф нараспашку, резины нет, световой индикации нет… ни хера нет!
– Блокировки дверей тоже нет, – вдруг резанул Василий. – Стояла бы блокировка, Бирюков при включенном рубильнике до конца смены долбился бы в дверь. Месяц уже нет! Мы виноваты?!
Немцов окаменел тонким строгим лицом.
– Савватеев, – сухо и почти спокойно сказал он, – у меня в кармане замков блокировки нет. Я заказал, Карпухин подписал, к концу месяца должны были быть. – Он помолчал немного, поджал нитяные губы. – Все Немцов… жалко Алексея, – безо всякого перехода сказал он. – Жалко. Говорят, выпивший был…
– И-э-эх!… – крякнул Савватеев и тяжело посмотрел ему в спину.
– Так. – Немцов резко обернулся – взлетели полы серого пиджака, – уколол Василия взглядом. – Через две недели экзамен по ТБ. По полной программе. Если на дежурстве замечу хоть одно нарушение – пеняйте на себя. В тот же день пишите на увольнение. Я из-за вас… Конечно, жаль парня. Хороший был парень. – Он посмотрел на Николая. – Ты, когда встретил его… он уже пьяный был?
Николай сразу не понял – Немцов говорил быстро, он за его словами не успевал.
– Чего?
– Когда ты Бирюкову смену сдавал, он уже пьяным был?
– Я не заметил, Владимир Егорыч, – не думая сказал Николай.
– Ну, так уж и не заметил, – вздохнул Немцов.
Николай тоже вздохнул. Не хотелось ничего говорить – угнетала, утомляла немцовская рубленая суета. Когда они уже все уйдут… к чертовой матери. Он через силу покачал головой.
– Не был он пьяный, Владимир Егорыч. Точно вам говорю.
– Да от него пахло, – резко сказал Немцов.
– Да кто его нюхал? – буркнул Василий и уставился в пол.
– Ладно. – Немцов крутнулся на каблуках, как сорвавшаяся пружина. – Тебя, наверно, Елисеев вызовет, – сказал он Николаю. – Сегодня или завтра. Расскажешь ему… как и что. Правду говори, – сказал он вдруг изменившимся голосом – слабея лицом. – Бирюкову уже все равно… пенсия семье все равно пойдет, по случаю потери кормильца. А… ну, все.
Он повернулся и быстро вышел, пристукнув дверью.
– Завертелся, как уж, – со злобой сказал Василий и чиркнул спичкой – чуть не порвал коробок. Николаю тоже – вспышкой, нестерпимо – захотелось курить: он вытащил сигарету и прикурил. – Я слышал, как он тут перед Матвеевым распинался: «выпивал, выпивал, случалось…» И морда при этом… как ацетона хватил.
– Ну, он-то ни в чем не виноват, – сказал Николай. Все поведение Немцова шло как-то мимо него – не затрагивало его, он просто что думал, то и говорил.
– Он-то ни в чем не виноват… хотя это он должен был ж… рвать, чтобы новую блокировку поставили! Но зачем же еще покойника грязью-то поливать?! («Покойник», – повторил про себя Николай.) Ну ладно, кто-то видел его перед этим пьяным, но когда это он выпивал1? Ты его хоть раз видел пьяным?
– Нет, – сказал Николай – и вдруг с тоскливым ужасом осознал, что ему еще сидеть здесь восемь часов…
– Ну ладно, – сказал Василий. – Пошли расписываться.
Они вышли в пустой коридор, подошли к столу. Василий нацарапал булавочными головками: «Сдал», – и расписался – как будто завил длинную, с острым жалом пружину. Николай наткнулся взглядом на ученически-строго выведенную фамилию Бирюкова – и заспешил, скомкал свою подпись гармошкой.
– Ключ от щита. – Николай взял крестообразный маленький ключ на синем шнурке и спрятал его в карман. – Не дай Бог, если шкаф оставишь открытым. Немцов сказал, о прогрессивке тогда на полгода забудь. Эх, Леха, Леха… На похороны пойдешь?
– Не знаю, – смешался Николай. – Надо, наверное…
– Ну, ладно. Если что узнаешь, позвони. И я тебе.
– Хорошо. – Николай вдруг вспомнил, что у Бирюкова была… нет, она-то есть – дочка, лет пяти или шести. В садик за домом ходит. Он подумал – остался бы Сережка один… Эх!…
За углом коридора тягуче зашаркали чьи-то шаги. Появилась тетя Дуся, уборщица – кривоногая маленькая старуха, морщинистая и остроглазая, похожая на бабу-ягу.
– Здравствуй, тетя Дуся, – сказал Николай. Старуха покивала, глядя на них круглыми совиными глазками, – и вдруг лицо ее мелко задрожало и поползло, как Сережкина резиновая маска, – без звука и слез… Николай отвернулся.
– Мать, наверное, осталась… Василий вытащил сигарету.
– Детки-то у него есть?
– Есть, – с досадой сказал Василий, прикуривая.
– Ох, не жалеете вы себя, ребятки, – всхлипнула старуха и потащилась в цех. Василий – как будто взорвало его изнутри – резко развел руками:
– Ну что за… твою мать-то?! – Его пучеглазое лицо сделалось совершенно бабьим – плаксивым и злым. – Ну как можно лезть в разъем, не сбросив рубильник?!
Николай вдруг понял, что он не знает, как… погиб Бирюков.
– А как это случилось?…
Василий повернулся и ни слова не говоря зашагал в распределительный зал. Николай покорно пошел за ним. У щитов он остановился и опустил глаза: неприятно было смотреть на оскаленные черепа, пронзенные красными молниями… Василий рванул легкую, противно задребезжавшую – полоснуло по нервам – дверь.
В сумрачной глубине трансформаторной толстыми, продольно-ребристыми змеями извивались кабельные жгуты. Низкий, тягучий звон как будто размывал контуры стоек и шин мелкой упругой дрожью. Николай, не отрываясь, смотрел на массивные плоские коробки разъемов, змеиными головами присосавшиеся к щитам. В первый раз в жизни – он испугался тока.
– Отсоединил кабель, не выключив рубильника, – Василий ткнул издалека пальцем в матово поблескивающую коробку разъема. – Я не знаю, что он хотел сделать. Рядом, говорят, тестер лежал. Вывернул винты, снял корпус – и… Вот сюда упал, – он ударил каблуком по тяжелому тавру каркаса, вмурованному в бетон. – Все предохранители полетели. – Он лязгнул дверью, ему показалось: плохо закрылась – с грохотом впечатал ее ногой. – Коля, – как это может быть?
– Не знаю, – сказал Николай. Проклятая дверь закрылась, и он сразу пришел в себя. – Я не знаю. Не выключить рубильник? Об этом забыть нельзя.
– Вот и я про то. Разве что… Он что, действительно пьяный был?
– Нет. Он был с похмелья. Ну и перед выходом – сам мне сказал – принял сто пятьдесят.
Опять им овладело странное, тоскливое чувство. Сам сказал – и больше уже ничего никогда мне не скажет.
– Может, добавил?
– Не знаю.
Василий засунул руки в карманы линялых джинсов и набычив голову уперся глазами в пол.
- Предыдущая
- 5/25
- Следующая
