Одинокая леди - Роббинс Гарольд "Френсис Кейн" - Страница 35

• Предыдущая
• 35/109
• Следующая

В тот день в Нью-Йорке уже царила весна. Молодая зелень листочков на деревьях в Центральном парке, трепещущих на легком ласковом ветру, переливалась под лучами теплого майского солнца.

Мы прошли мимо скамеек, заполненных бездельниками, наслаждающимися теплом. Мы не говорили, не смотрели друг на друга — мы были вместе и, одновременно, порознь, занятые своими глухими и не слышными другому мыслями.

Он так и не заговорил, пока мы не вышли к переходу на Пятьдесят девятую стрит, что напротив нашего дома. Мы остановились под светофором, ожидая зеленого. Улицы, как всегда, были переполнены машинами...

И тут он, наконец, сказал:

— Ты можешь не торопиться с переездом. Я улетаю десятичасовым самолетом в Лондон и не вернусь раньше, чем через месяц.

— О'кей. Мне сказали, что моя квартира будет готова. Он схватил меня за руку и потянул, потому что грузовик слишком близко проехал у тротуара, и сразу же отпустил, как только мы отступили, — Просто я хотел тебе сообщить, что буду через месяц, и ты можешь оставаться в этой квартире.

— Спасибо, Уолтер, но я уезжаю домой на уик-энд. А к понедельнику, надеюсь, все будет в порядке.

Швейцар, открывший нам дверь, посмотрел на нас как-то странно.

— Мистер Торнтон, — сказал он, — миссис Торнтон! Конечно, он уже знал. Я уверена, что знал. К этому времени весь свет должен был бы уже знать. В газетах, в разделе светской хроники, писали об этом бесконечно — ну как же, Торнтоны разводятся!

Мы молча подошли к лифту, вошли, поднялись наверх, вышли в коридор, подошли к бывшим нашим апартаментам.

— У меня есть ключ, — сказал Уолтер. Его чемоданы были уже уложены и закрыты и стояли в прихожей. Он затворил за нами дверь и какое-то время стоял молча. Затем сказал:

— Думаю, что неплохо было бы выпить.

— Сейчас налью, — сказала я и привычно пошла к бару в гостиной.

— Я сам, — сказал он.

— Мне нетрудно. Не возражаешь, если я и себе налью?

Я бросила несколько кубиков льда в два бокала, налила немного шотландского. И мы с бокалами в руках поглядели друг на друга.

— Будь! — сказал он.

— Будь, — повторила я.

Он сделал большой глоток, а я пригубила.

— Шесть лет, — произнес он. — Даже не верится. Я не ответила.

— Как они промчались... И куда исчезли, куда ушли?

— Не знаю.

— Ты помнишь тот день, когда я впервые привел тебя сюда? Темнело, шел снег, и парк белел в сумерках за окном.

— Я была совсем ребенком тогда... девочкой. Но эта девочка жила в теле женщины.

В его глазах мелькнуло удивление.

— Я так и не заметил, когда же ты выросла, Джери-Ли.

— Такие вещи происходят постепенно, день за днем, капля за каплей.

— Увы, я не замечал.

— Знаю, — сказала я грустно. В том-то и все дело. Во всяком случае, больше, чем все остальное, приведшее к разводу, мне кажется, было именно то, что для него я всегда оставалась девочкой-невестой.

Он допил виски и поставил пустой бокал на крышку бара.

— Поднимусь наверх и попробую вздремнуть. Никогда не могу заснуть в этих ночных перелетах.

— О'кей.

— Машина придет за мной в восемь тридцать. Ты еще будешь здесь, когда я спущусь?

— Да, буду.

— Мне бы не хотелось уезжать, не сказав тебе «до свидания».

— И мне бы не хотелось, — сказала я, и тут словно прорвало плотину, и мои глаза наполнились слезами. — Прости, Уолтер...

На короткое мгновение его рука коснулась моей.

— Все образуется, — сказал он торопливо. — Все образуется. И я понимаю.

— Я любила тебя, Уолтер, ты же знаешь!

— Знаю.

Вот, — и больше не о чем говорить.

Он вышел из комнаты. Я услышала его шаги на лестнице и в спальне.

Затем донесся звук закрываемой двери и отозвался эхом в опустевших комнатах. Я вытерла глаза салфеткой «клинекс», подошла к окну и стала смотреть на парк.

Листья зеленели, дети весело и шумно играли, солнце сияло.

Торжествовала весна.

Будь оно все проклято!

Если и вправду пришла весна, почему я дрожу от холрда?

После его отъезда комнаты казались мне совершенно пустыми...

Телефон зазвонил, когда я шла из спальни на кухню, чтобы перехватить хоть что-нибудь. Какого черта! Кто еще?

Оказалось, Гай.

— Что ты делаешь? — спросил он.

— Ничего. Собралась приготовить себе какой-никакой обед.

— Уолтер уехал?

— Да.

— Тебе не следует сегодня оставаться в одиночестве, — сказал он деловито. — Пойдем куда-нибудь по-обедаем вместе.

— Очень мило с твоей стороны, — сказала я и действительно так подумала.

Гай за эти годы стал нашим общим другом. Он поставил первую пьесу, написанную Уолтером после встречи со мной. В ней я исполняла главную роль.

Он много возился со мной, когда я работала над ролью.

— А может, спектакль лучше отменить из-за дождливой погоды? У меня нет настроения выходить.

— Тебе станет легче.

— И все же — нет. Спасибо.

— Тогда позволь мне принести тебе сандвичи. Я тут остановился недалеко, — добавил он быстро, опасаясь, что я возражу.

Я колебалась.

— И кроме того, у меня появились кое-какие соображения, касающиеся переработки твоей пьесы, — добавил он. — Мы могли бы заодно обговорить.

— О'кей.

— Так-то лучше. Я захвачу бутылочку вина и травку. У нас будет милый, спокойный, уютный вечер. Через полчаса, идет?

— Хорошо.

Я положила телефонную трубку и пошла в спальню. Открыла шкаф, чтобы достать пару джинсов, и тут зазвонил междугородний.

Я метнулась к телефону. Это была мать.

— Джери-Ли? — спросила она.

— Да, мать.

— Когда ты вернулась?

— Сегодня днем.

— Ты бы могла позвонить мне, — заявила она раздраженно.

— У меня не было ни минутки свободной, мать. Прямо из аэропорта я поехала к своему адвокату — нам с Уолтером нужно было подписать еще какие-то там бумаги.

— Значит, развод состоялся окончательно и бесповоротно, — сказала она с явным неодобрением. — Я не предполагала, что мексиканский развод имеет юридическую силу в Нью-Йорке.

— Имеет.

— Ты все равно должна была позвонить мне. Я твоя мать. Я имею право знать, что происходит.

— Ты знаешь отлично, что происходит. Перед тем как улететь в Хуарес, я все тебе подробно объяснила. Кроме того, я приеду к тебе на уикэнд и перескажу во всех восхитительных подробностях...

— Ты вовсе не обязана рассказывать мне подробности, если у тебя нет такого желания, — заявила она с обидой в голосе.

Я изо всех сил старалась держать себя в руках. Не знаю, как, но она всегда умудряется ставить меня в ; такое положение, когда я вынуждена оправдываться. Даже больше — обороняться. Я поискала взглядом сигарету, но поблизости не было ни одной пачки.

— Проклятье, — пробормотала я.

— Что ты сказала?

— Не могу найти проклятые сигареты.

— Но это вовсе не причина, чтобы выражаться, — тут же сказала мать.

— И потом, мне кажется, что ты куришь слишком много.

— Да, мать... — я наконец нашла сигарету и закурила.

— Когда ты рассчитываешь приехать ко мне?

— Утром. Скорее всего после завтрака.

— Я приготовлю ленч. Для тебя. Так что не ешь слишком много за завтраком.

— Да, мать, — я решила сменить тему разговора. — Отец дома?

— Да. Ты хотела бы поговорить с ним?

— Пожалуйста.

Его голос даже по телефону прозвучал тепло и заботливо.

— Как там себя чувствует моя маленькая девочка? И это меня доконало: я почувствовала, как слезы опять потекли из глаз.

— Большой и избитой, — выдавила я. Вся нежность мира уместилась в одно-единственное слово:

— Тошно?

— Угу...

— Выше голову. У тебя есть мы.

— Я знаю.

— Все наладится. Потерпи. Со временем все обычно проходит.

Наконец, мне удалось взять себя в руки.

— Поговорим завтра, па. Я просто не могу дождаться, когда, наконец, смогу повидаться с тобой.

• Предыдущая
• 35/109
• Следующая