Одинокая леди - Роббинс Гарольд "Френсис Кейн" - Страница 105

• Предыдущая
• 105/109
• Следующая

— Прости, папа, — в уголках ее глаз появились слезы. — Не уверена, поможет ли тебе то, что я сейчас скажу, но есть нечто такое, что ты должен понять.

Джери-Ли совсем не такая, как.все мы. Она особенная и стоит как бы особняком, отдельно. Она никогда не сможет любить так, как обычно любим мы. Ее глаза обращены к другой звезде. Поэтому любит она то, что внутри нее самой, в то время как у нас то, что мы любим, всегда находится вне нас, в другом человеке... Я говорю путано, но я чувствую это, — она опустилась перед ним на колени.

Он обнял ее и прижался губами к ее щеке.

— Когда ты успела так вырасти и стать такой умной, доченька? — прошептал он.

— Нет, папа, это не потому что я умная. Наверно, я знаю это просто потому, что я женщина.

Солнце проникало сквозь бамбуковые занавеси на окнах и утепляло своим светом красные, желтые и коричневые тона, в которые были выкрашены стены кабинета.

В удобных, комфортабельных креслах друг против друга сидели две женщины. У окна, между ними, стоял маленький треугольный стол.

На подлокотнике кресла, в котором сидела врач-психоаналитик, было устроено приспособление для письма, напоминающее такие же на ученических скамьях.

— Волнуетесь? — спросила доктор Мартинец.

— Да. Очень. Но также и боюсь.

Доктор промолчала.

— Последний раз, когда я ездила на Восточное побережье, я чуть не сорвалась, — пояснила Джери-Ли.

— Тогда были другие обстоятельства.

— Да, я понимаю... но... А я сама? Изменилась ли, стала ли другой по сравнению с тем, какой была в тот раз?

— И да и нет. Вам следует всегда помнить, что тогда вы жили совершенно под иным грузом забот, на вас оказывало давление нечто другое.

Теперь этого груза нет, он просто не существует. И именно в этом смысле вы иная, вы изменились.

— Но я по-прежнему я.

— Сегодня вы стали больше сами собой, чем были тогда. И это хорошо.

По мере того как вы учитесь принимать себя такой, вы становитесь все сильнее и сильнее.

— Я звонила матери. Она предложила мне приехать и жить с ней то время, пока я буду работать над книгой. Она хочет, чтобы я познакомилась с ее новым мужем. Я еще не встречалась с ним.

— И как вы относитесь к этому приглашению? Вам хочется принять его?

— Вы знаете, как я отношусь к своей матери. В маленьких дозах она вполне ничего. Но через некоторое время мы с ней становимся как кошка с собакой.

— И вы опасаетесь, что так произойдет и на этот раз?

— Не знаю... Обычно она вполне нормально ведет себя, если я не ставлю ее перед очередной проблемой. И конечно, это, как правило, мои проблемы.

— Вполне возможно, что вы обе стали за это время более взрослыми, умудренными. Может быть, и она чему-то научилась, так же как научились вы.

— Значит, вы считаете, что мне следует пожить у нее?

— Я считаю, что вам следует подумать над этим. Я полагаю, что примирение с ней может стать очень важным моментом в вашем примирении с самой собой.

— Хорошо, я подумаю.

— Скажите, пожалуйста, как вы считаете, как долго продлится работа по завершению книги?

— По крайней мере, три месяца. Может быть, больше. И это — другая, новая проблема, которая сейчас волнует меня. У меня не будет вас, и мне не с кем будет беседовать, обсуждать свои проблемы.

— Я могу рекомендовать вам пару очень неплохих врачей там, где вы будете.

— Мужчин?

— А разве есть разница?

— Я знаю, что вроде бы не должно быть. Но есть. Во всяком случае, для меня. Те врачи, к которым я ходила до вас, относились ко мне так, словно я была ребенком и меня нужно только уговорить и умаслить, чтобы я стала разумной девочкой и вела себя как положено. Возможно, я ошибаюсь, но как мне кажется, здесь секс играет определенную роль.

— Признаться, я не совсем понимаю, что вы хотите этим сказать.

— Если бы я была домашней хозяйкой и все мои проблемы сводились бы к тем, о которых эти врачи привыкли вести разговоры, возможно, они и смогли бы стать моими врачами. Но я другая. Когда я говорила им, что не хочу выходить замуж или иметь детей, что единственное, чего я действительно хочу — это стать совершенно независимой, обеспечивать себя полностью, не полагаясь ни на кого, они просто переставали меня понимать. А я не хочу смириться с существованием, в котором мне всегда будет отводиться лишь зависимое положение. Я хочу при всех ситуациях сама делать выбор.

— В этом нет ничего плохого. Теоретически мы все имеет такое право.

— Теоретически. Но вы не хуже меня знаете, что это не так. И я знаю, что это не так. Один из врачей сказал мне как бы в шутку, что «могучий» секс выправит меня и успокоит. Правда, у меня было такое ощущение, что он не шутит. И если бы я хоть чуточку поощрила его, я думаю, он предложил бы мне свои услуги для этого «могучего» секса. А другой упорно старался убедить меня, что добродетель, или, как он называл это, «добрая старая мораль», то есть брак, дом и семья, и есть самое лучшее. Если верить ему, это и есть истинное назначение женщины.

— Вы можете встретить много женщин, которые живут по этим принципам и полностью удовлетворены и довольны — и жизнью, и собой.

— Конечно. Но это их ноша. Они ее выбирали, а не я. А я хочу сделать свой выбор. Я не думаю, что говорю вам что-то такое, чего вы не слышали раньше.

— Да, мне приходилось слышать подобные вещи.

— Я встречаюсь с этим даже в бизнесе. Вот вам совершенно свежий пример. Я почти продала свой второй оригинальный сценарий — до того момента, пока я не встретилась с продюсером. Когда мы познакомились с ним, в его голове каким-то странным образом все перепуталось так, что он решил, будто в цену, которую он платит за сценарий, вхожу и я. Тогда я постаралась объяснить ему вполне доходчиво, что траханье не входит в покупку, а продается только сценарий, который, по его словам, ему нравится и который он хотел ставить до того, как увидел меня. И вот тут-то он взял и смылся — отказался и от сценария, и от меня. Этого никогда не произошло бы со сценаристом-мужчиной.

— Я знаю одну женщину, которая вам понравится, — сказала доктор Мартинец. — Все зависит от того, насколько она сейчас занята. Она активная феминистка, и, насколько я могу судить, вы ей понравитесь.

— Я бы хотела познакомиться с ней, если это возможно.

— Дайте мне знать о себе перед отъездом, и я постараюсь устроить вашу встречу.

— Спасибо. Есть еще один вопрос, о котором я хотела бы поговорить с вами.

— Да?

— Он касается Эла. Детектива Милстейна. Я в колоссальном долгу перед ним. Гораздо больше, чем просто деньги. Я не представляю, как смогу сказать ему, что собираюсь уехать.

— Вы полагаете, что он не знает?

— Я уверена, он знает, что в один прекрасный день я уеду. Но не так скоро. И мне не хотелось бы причинять ему боль.

— Он влюблен в вас?

— Да. Но он никогда мне об этом не говорил. Никогда не сделал ни одного шага.

— А как вы относитесь к нему?

— Безумно благодарна. Очень люблю. Как будто он мой отец. Или старший брат.

— Он знает, как вы к нему относитесь?

— Мы никогда не говорили об этом.

— Тогда скажите ему. Я уверена, что он предпочтет, узнать о ваших истинных чувствах, а не услышать всевозможные вежливые увертки. По крайней мере, он узнает, что вы действительно его любите, и он вам дорог, хотя и не так, как он любит вас.

Милстейн услышал, как остановилась машина перед подъездом. Потом услышал ее шаги, затем как она ищет ключи.

Дверь открылась и вошла Джери-Ли.

Выгоревшие на солнце волосы падали ей на плечи. Она улыбнулась и слегка покраснела. Улыбка очень шла к ее загорелому лицу.

— Сегодня ты рано пришел домой.

— Сегодня у меня дежурство с восьми до четырех.

Он почувствовал, что она напряжена и очень волнуется. Трудно было поверить, что перед ним та самая бледная, перепуганная девочка, которую он привез домой из Нью-Йорка.

— Я слышал, у тебя хорошие новости?

— Не правда ли, изумительно?

• Предыдущая
• 105/109
• Следующая