Женитьба по-балтийски - Азольский Анатолий - Страница 8
- Предыдущая
- 8/22
- Следующая
Алныкин молчал и гадал: майор — пьяный или сумасшедший? Не вынимая рук из карманов и глядя на штатского, сказал, что действительно был на улице Пикк, но всего несколько минут, а затем пошел к гарнизонному Дому офицеров за папиросами, и папиросы помогла ему купить какая-то школьница, она может подтвердить, где он был около 22.00. Это единственное, в чем он может сознаться.
Штатский, внимательно слушавший его, вновь сделал знак — и майором было сказано Алныкину: сидеть в коридоре и ждать, до начала следственного эксперимента с опознанием еще часа полтора, никуда не отлучаться, камера в крепости ему в любом случае обеспечена.
В дверях Алныкин столкнулся со спешащим на допрос старшим лейтенантом и, вырвав из кармана руки, сплел за спиной пальцы, расхаживал по коридору, порываясь бежать из комендатуры без оглядки — туда, в Порккала-Удд, в мир и покой бухты Западная Драгэ, в каюту, где помощник строчит двадцать четвертую главу воспоминаний, зажатый тисками полового голода. Интересно, как описал бы он процедуру опознания?
Именно о процедуре говорилось за дверью, и Алныкин не мог не позавидовать старшему лейтенанту, нахрапистому и языкастому. Голос его гремел, заглушая повизгивания майора, уличенного в нарушении юридических норм и несоблюдении правил социалистического общежития. «Я, — с напором настаивал старший лейтенант, — не против следственного эксперимента, надо лишь продумать его санитарно-гигиенические, морально-этические и политические аспекты. Так, предполагаемое вещественное доказательство принадлежит не только ему, но в некотором роде является табельным имуществом, и обращаться с ним надо в соответствии со статьями Корабельного устава. Во-вторых, — продолжал старший лейтенант, чье красноречие явно превосходило полупьяную болтовню майора, — во-вторых, изучена ли в морально-политическом отношении гражданка эстонской национальности, не просматривается ли в ее действиях дискредитация Военно-морских сил СССР и стремление изучить кадровый состав флота? Не выполняет ли она задание американской разведки, и не следует ли поэтому — исключительно в целях дезинформации — заменить старуху особой значительно помоложе?» Алныкину стало весело… Он сел, с наслаждением вытянул ноги, внимая голосам за дверью. Майор, кажется, был уже сломлен, молчал, зато раздался голос штатского, тот спросил, где старший лейтенант был поздним вечером 13 марта.
Ответ последовал немедленно:
— Тринадцатого марта пятьдесят третьего года с двадцати одного ноль-ноль до полуночи я безотлучно находился в квартире начальника Политуправления флота!
Свидетели: сам начальник Политуправления, его дочь, то есть моя невеста, супруга начальника Политуправления Екатерина Леонидовна и командующий Восьмым флотом.
Сказанного было достаточно, чтоб не задавать больше вопросов, таковых и не последовало, старший лейтенант пригрозил еще и тем, что доложит руководству о нарушении социалистической законности, и в заключение хлопнул дверью, покида комнату. Он прошел мимо сидящего Алныкина, на ходу надевая фуражку, сосредоточенный и злой, и Алныкин озаренно, толчком памяти узнал его, и ему стало стыдно, нехорошо, тоскливо. Из комнаты вышел тот, кто позавчера 13 марта на улице Пикк вел женщину.
Алныкина позвали. Майор сидел за столом, просматривая бумаги и делая вид, что занят, чрезвычайно занят, а штатский поманил Володю.
— Меня зовут Игорь Александрович Янковский, я из госбезопасности. Слушайте, Алныкин, внимательно. Вы единственный подозреваемый, следственный эксперимент теряет смысл. То, что произошло тринадцатого марта, возмутительно вдвойне, потому что о надругательстве известно Москве, и от ее решения многое зависит. Но и от вас тоже. Насколько я догадываюсь, на улице Пикк вы были в то самое время, когда неизвестный нам офицер шел рядом с женщиной. И вы это видели. Чтоб спасти себя, вам предоставлены два варианта.
Либо вы походите эти два дня или более, — Янковский глянул на командировочное предписание Алныкина, — по Таллину и кораблям, встретите этого офицера и доложите нам, кто он, либо найдете школьницу, которая засвидетельствует ваше пребывание у Дома офицеров. Поняли?.. Штамп на предписании вам поставят внизу, у дежурного. Он же позвонит в гостиницу, чтоб вас там устроили. Все. Ступайте. Придете сюда восемнадцатого утром — или со школьницей, или с офицером, или без кого-либо из них, но в последнем случае вам отсюда не уйти.
Живот постанывал от голода, гнал к пище, горячей, проваренной и прожаренной, на тральщике его, конечно, накормят и дадут поспать, но едва Алныкин, выйдя из комендатуры, увидел идущих по мостовой офицеров, ноги сами понесли его подальше от Гидрогавани, не хотели они идти и в Дом офицеров, где можно поужинать в кафе. Нашлась за вокзалом столовая, отсюда он на такси добрался до гостиницы и получил ключ от номера. Впервые ночевал в одиночестве, за все последние годы — училищные и корабельные кубрики, четырехместные купе поездов, до отдельной же каюты еще служить и служить. Алныкин так и не включил свет, сидел у окна и тоскливо гадал — что же такое придумать, чтоб в полумиллионном городе отыскать человечка без имени, девчонку с портфелем.
Долго не мог заснуть, ворочался на чересчур просторной кровати, угнетала тишина. Сам себя разбудил в 06.00 и маялся до открытия буфета, потом ждал очереди в парикмахерской, пытаясь обрывки снов соединить в связный план того, что надумал за ночь: девчонка-то во сне — вспомнилась! Мордашка такая забавная, росточек — до погон на шинели, говорит почти без акцента, но что эстонка — это точно. Странно, однако: какого черта шляется по улицам ночного города ребенок с портфелем? Ключ от дома потеряла?
Под утренним солнцем улица Пикк уже не казалась зловещей. Здесь, кажется, была выброшена смятая пачка папирос, а за этим углом он едва не сшиб девчонку, извинился, прибавил шагу, но она догнала его, боялась, что ли, одна идти в темноте? О чем-то говорили, о папиросах, наверное. А вот и лавка, ставни на окнах, замок. Вспомнилось: папиросы ему продавать не хотели, закрываемся, мол, и тогда девчонка залопотала по-здешнему, пробила стену упрямства, две пачки «Беломора» оказались в кармане. Потом ребенок давал, говоря по-флотски, целеуказания, прокладывал словесно маршрут до порта, но, кажется, не знал, что кроме Купеческой гавани есть еще и другие.
Ага, на этом углу стояла баба с ведром цветов, букетик был куплен и девчонке преподнесен, причем назвал он ее «малышкой», что смешно, цветы детям не дарят. Что дальше? Коробка конфет, за нею вернулись к той же лавке, и не вздумавшей закрываться, коробку несла школьница, не расставалась она и с букетиком, так что ему пришлось самому укладывать коробку в портфельчик, вытащив из него предварительно учебники и тетради. Там, кстати, на самом дне валялось что-то похожее на губную помаду, совсем не к месту.
Лавочница уже открыла свое заведение и на все вопросы отвечала незнанием русского языка, но польза от разговора с нею была, и немалая, вспомнились цифры на ученической тетради школьницы — 7 и 11. 7-й класс, без сомнения, школы No 11. И учится девчонка во вторую смену, задержалась после занятий, вот и оказалась в десять вечера на улице, спешила домой, но — добрая детская душа! — помогла взрослому человеку.
В справочном бюро бойко отвечали по-русски, дали дополнительные сведения, и к концу первой смены Алныкин уже стоял у подъезда школы No 11, пропуская мимо себя мальчиков и девочек, юношей и девушек, идущих на уроки и с них.
Девчонки не было, и Алныкин забеспокоился: не заболела ли? Тогда придется этому, из госбезопасности, Янковскому Игорю Александровичу сообщать, где учится ненайденная свидетельница, а это опасно: девчонка попадет на допрос к майору Синцову или подобному ему психу и откажется вспоминать.
Она не пришла. Но Алныкин сделал важное открытие. По тому, как смотрели на него школьницы ростом чуть ниже его, он понял, что сильно преуменьшает их взрослость. Похоже, они вполне были склонны незамедлительно приступить к тому, что аспирантка называла брачными играми. Это по ее вине он занижает возраст девушек, все они кажутся ему после нее детьми. И вывод такой: не 7-й класс, а 11-й, и школа No 7, причем последний, выпускной класс — всегда в первую смену, так уж везде положено.
- Предыдущая
- 8/22
- Следующая
