Matador поневоле - Ривера Луис - Страница 2

• Предыдущая
• 2/37
• Следующая

В конце концов Вероника, к своему огорчению, была вынуждена отступиться. Тогда Рафи вздохнул с облегчением. Он остался один в своем мирке. В крошечном мирке, где царила вечная ночь. И для него это было меньшим из зол.

В этом мирке Рафи и прожил без малого год. Выходя из него только для того, чтобы убить очередного быка.

И вот теперь цирк держал путь в сторону столицы. Хозяин решил, что нужно ковать железо, пока оно горячо. Он хотел сорвать банк. А для этого Рафи должен был стать звездой не только в провинции, но и в самом большом и шумном городе страны.

— Сейчас или никогда, Рафи, — сказал он несколько дней назад, после очередного более чем успешного выступления матадора. — Ты в прекрасной форме. Слухи о тебе разнеслись по всей стране. Пора делать следующий шаг. Иначе ты так и останешься провинциальным тореро. Одним из тех, кто полжизни проводит в дороге, пытаясь заработать себе на кукурузную лепешку, а вторую половину — в кровати, медленно умирая от старых ран. Ты согласен?

— Мне все равно, — честно ответил тогда Рафи. — Если ты хочешь, чтобы я убил быка в столице — я сделаю это.

— Ну-ну, выше голову. Нельзя говорить о своем величайшем шансе — «Мне все равно». Если у тебя получится влюбить в себя столичную публику, можешь быть уверен, что больше тебе не придется заботиться о куске хлеба. Поверь мне, сотни матадоров могут только мечтать об этом, но их никто даже близко не подпустит к главной арене.

— Знаешь, разница между тьмой в деревне и тьмой в столице невелика. Да и быки одинаковы везде. Так что мне действительно все равно. Лучше бы я видел убитого мной быка в самой глухой деревне, чем ни черта не видеть в столице.

— Эх, — вздохнул хозяин, — поверь мне, ты здорово ошибаешься. Верни тебе сейчас господь зрение и отправь в глушь убивать никуда не годных быков, через дюжину дней ты начнешь жалеть о том, что так далек от столицы… А еще через месяц начнешь подумывать, что совершил не такую уж удачную сделку…

— Что ты в этом понимаешь? — устало спросил Рафи.

Он только с хозяином мог спокойно говорить о своей слепоте. Но всякий раз их разговор упирался в вопрос: «Что ты в этом понимаешь?». Рафи даже не допускал мысли, что в словах хозяина может быть какой-то здравый смысл. То есть здравый смысл, конечно, был… Но то был здравый смысл человека зрячего, которому не дано понять, что происходит в душе слепца. Вопрос «Что ты в этом понимаешь?» — был сигналом к окончанию спора. Последний аргумент Рафи. Аргумент, который хозяин до сих пор воспринимал как окончательный и безусловный. Но в тот раз получилось иначе— Хозяин не замолчал и не ушел к себе, как бывало раньше. Он сказал:

— В желаниях слепого я не понимаю ничего, Рафи. Но я кое-что понимаю в человеческой натуре. За то время, что я владею цирком, мне пришлось посмотреть на людей. На самых разных людей. Я знал богачей и бедняков, глупцов и мудрецов, убийц и праведников, прелюбодеев и верных семьянинов… Порой они были настолько разными, что казалось, будто это существа с разных уголков вселенной. Но всех объединяло одно. Знаешь, что, Рафи?

Матадор покачал головой.

— Они все считали, что, сложись их жизнь немного иначе, они были бы счастливее. Для полного счастья каждому из них чего-то не хватало. Иногда самой малости. Иногда от счастья их отделяла целая пропасть. Но каждый из них мечтал что-то изменить в своей жизни. «Вот тогда я был бы по-настоящему счастлив», — говорили они. Но даже если они получали то, что хотели, счастье оставалось где-то впереди. Этот как мираж в пустыне. Перед тобой озеро с прохладной чистой водой, но ты никогда не сможешь к нему приблизиться, как бы быстро ни бежал. Куда проще хлебнуть невкусной воды из фляжки… Понимаешь, о чем я?

— Хочешь сказать, что счастье — это всего лишь мираж?

— Не знаю, Рафи, — хозяин пожал плечами. — Может быть, и мираж— А может, и нет. Одно могу сказать точно: если и есть настоящее счастье, то оно не там, где люди его ищут.

— Что это значит?

Хозяин промолчал.

— Не знаешь? Или не хочешь говорить?

— Думай о том, чтобы хорошо выступить в столице, — шут встал. — Делай как следует то, что ты можешь сделать. И тогда, возможно, к тебе придут ответы на все вопросы.

С этими словами он ушел, а Рафи остался размышлять над тем, что сказал хозяин. Но как он ни ломал голову, ничего путного на ум не приходило. Сплошные недосказанности и загадки. Что в них толку?

В одном он был согласен с хозяином — его ждет столица. Там нужно выступить как следует. Нужно отработать честно и безупречно чисто. Так, как он может. И вовсе не для того, чтобы покорить столичную публику. Просто иначе все теряет смысл. Можно жить без глаз. Но как обойтись без единственного оправдания своего существования…

Столица Рафи не понравилась. Слишком много шума— Слишком много запахов. Суета, высокомерие, денежная деловитость… Для него, выросшего в тишине сонного городка, все это было настолько непривычно, что даже пугало. Он не отваживался ходить один по улицам этого города. Впрочем, он и отправился гулять только один раз. С ним пошла и Вероника. Она-то и вытащила его из гостиницы.

— Хватит валяться в кровати, лежебока, — заявила она, появившись на пороге его комнаты ранним утром.

Они въехали в город около полуночи. Измученные, голодные и продрогшие. Хозяин сразу нашел гостиницу. Он уж не раз бывал здесь и знал места, где можно остановиться на ночлег без серьезной угрозы для кошелька. Никто из артистов даже не стал ужинать. Все сразу разбрелись по своим комнатам и завалились спать. Рафи, как обычно, досталась отдельная комнатушка, больше напоминавшая прибранный на скорую руку чулан. Впрочем, ему было все равно. С тем же успехом он мог бы ночевать и во дворце. Разве что кровать там была бы мягче. Но не привыкшему к роскоши Рафи и жесткое, как булыжная мостовая, ложе показалось настоящей периной. Он уснул, едва голова коснулась валика, заменяющего подушку.

И вот уже утро…

— Эй, — позвала с порога Вероника. — Все на свете проспишь. Пойдем, я расскажу тебе про столицу.

Рафи не очень хотелось куда-либо идти. Последнее время он предпочитал либо тренироваться, либо сидеть в своем фургоне или комнате, если хозяин был настолько щедр, что устраивал его в постоялых домах. Но юноша по опыту знал, что спорить с Вероникой бесполезно. Коли она вбила себе что-нибудь в голову, лучше было сделать так, как она хочет.

Гуляли они недолго. Едва выйдя на первую же оживленную улицу, Рафи почувствовал, что сходит с ума от навалившихся на него запахов и звуков. Такого он не чувствовал даже на самых шумных ярмарках в тех городах, в которых ему доводилось бывать. Он сделал то, чего раньше никогда не делал, — осторожно взял Веронику за рукав. По тому, как напряглась ее рука, он понял, что она здорово удивилась. Но ему было все равно. Страх, который вдруг навалился на него, напомнил ему тот день, когда он отправился на поиски Марии, и ему пришлось выйти в родной город. Это был даже не страх, а самая настоящая паника.

С трудом подавляя дрожь в голосе, он сказал:

— Давай быстрее вернемся домой.

— Что-то не так? — спросила Вероника.

— Я устал, — неумело солгал он.

Девушка не стала больше задавать вопросов. Они кратчайшим путем вернулись в гостиницу, и Рафи просидел там два дня до выступления. Лишь когда темнело, он шел на задний дворик, чтобы немного потренироваться. Все остальное время он старался не выходить без крайней нужды из своей комнатушки.

Накануне выступления к нему зашел хозяин.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.

— Хорошо, — ответил Рафи, не вставая с кровати.

На самом деле он до сих пор чувствовал себя подавленным. Не было ни страха, ни волнения, которых он ожидал. Лишь тягостное чувство человека, попавшего в ловушку, но не знающего, как из нее выбраться. Он и сам не знал, почему это ощущение пришло. Вроде бы все было в порядке. Он был полон сил. Легкие раны, полученные за этот год (а без них в его деле было не обойтись) не беспокоили. Не было ничего такого, чем можно было объяснить это давящее, тягостное чувство. Конечно, если бы Рафи был честнее с самим собой и прислушался бы к себе, он понял бы в чем дело. Его пугал этот огромный город. Рафи воспринимал его, как живое существо, преследующее какие-то свои цели, непонятные простому человеку. Завтра он выйдет на бой. Но смотреть за его китэ будут не люди. Смотреть будет тысячеглазое чудовище. Равнодушное к маленькому человеку с капоте в руках, К его жизни и смерти… Не враждебное, но и не сочувствующее. Отстранение наблюдающее за разворачивающейся перед ним драмой.

• Предыдущая
• 2/37
• Следующая