Питер Снелл. Без труб, без барабанов - Снелл Питер - Страница 9

Дополнительное ободрение пришло от Мюррея, с которым я в те дни довольно часто бегал по трассе Вайатаруа. Мюррей, главный фаворит в Риме на 5000 и 10 000 м, сказал мне неожиданно, когда мы взобрались на первый из больших холмов, расположенных на дистанции: «Не думай, что я завидую тебе, но ты чертовски хорошо подготовлен». Когда такие слова исходят от Мюррея — это награда. И, поскольку я всегда очень чувствителен к ободрению, я взялся за тренировку с новой энергией.

Включение в состав олимпийской команды было отмечено пивом в праздничной атмосфере в одном из отелей. Это был один из редких случаев, когда я появлялся в баре. Я обнаружил тогда, что не смогу тренироваться, если усвою обычную среди моих товарищей привычку собираться по пятницам ради выпивки.

Теперь, с обновленной решимостью заставлять себя бегать до предела, если это потребуется, я включился в дальнейшую после злосчастной третьей недели тренировку. В конце недели я решил провести две пробежки по трассе Вайатаруа. И был ошеломлен, когда во второй попытке вместе с Реем Пакеттом, который протянул меня всю дорогу, я показал личный рекорд 2:12,45.

23 мая с этой относительно небольшой подготовкой я начал циклическую тренировку. Первой наградой было рекордное время в эстафете, посвященной столетию Саутленда, а затем на следующий день в пробежке по трассе Вайатаруа я сбросил со своего лучшего результата еще пять минут.

Три недели я провел в тренировке по холмам и обнаружил, что результаты этого наконец проявляются. Моя тренировка в то время была нерегулярной, и тем не менее я был в состоянии каждый раз в конце недели показывать хорошее время на трассе Вайатаруа.

Тренировка на дорожке должна была следовать по расписанию с 13 июня, однако за 10 дней до этого мне сделали прививку от оспы и у меня поднялась температура до 38 градусов. Прошло около недели, прежде чем я смог опять начать легкий бег трусцой.

В это время для Артура и его команды возникла проблема — где тренироваться в сырую холодную погоду.

Мы попытались использовать дорожку ипподрома в Авондейле (там имелся навес), но нашли ее поверхность, изрытую копытами, слишком мягкой и неудовлетворительной. Мы протрусили все места до Вестерн-Спрингз и увидели, что слой глины всего в несколько дюймах под гаревым покрытием превратился в совершенную кашу. Джо Мак Мэйнемин, который впоследствии в Риме стал менеджером легкоатлетической команды, предложил короткую гаревую дорожку в Маркет-роуд, но и она оказалась неподходящей. Для выполнения огромного объема повторной работы надо было выходить теперь на шоссе. Тем не менее проблема тренировок в холодные вечера разрешилась сама собой, когда фирма дала мне разрешение на дополнительные полчаса для ленча и я смог бегать с Мюрреем в Домейне в середине дня.

Для спортсмена, проходящего суровую тренировку, представляется почти невозможным встречаться с девушкой. Мне для этого нельзя было использовать даже субботние вечера из-за требований, которые предъявляла воскресная пробежка по трассе Вайатаруа, но тем не менее когда олимпийские приготовления достигли своего максимума, я приложил все силы, чтобы нарушить правило и доказать возможность исключения.

Уже некоторое время мое внимание привлекала симпатичная девушка, которая высаживалась из автобуса на одной остановке со мной, когда я ехал домой с работы. Познакомившись с хозяином молочного бара, где эта девушка работала, я получил кое-какие сведения о ней и решил, что наступило время действовать.

Мой связной из молочного бара дал ей понять, что она вызывает большой интерес у некоего молодого человека, и когда эта мысль проросла как следует, я обратился к ней и пригласил ее погулять. Она заколебалась. Возможно, она совсем не обращала на меня внимания в то время, когда я наблюдал за ней. В конце концов мы перестали пить кофе, и тут обнаружилось, что она хорошо сохранившаяся женщина за тридцать. Пришлось сказать, что мне 26 лет, но и при этом она чувствовала, что слишком стара для меня или я слишком молод для нее. На этом дело и кончилось, если не считать, что, победив в Риме, я послал ей с Капри письмо. С тех пор, когда мы случайно встречались на улице, мы здоровались и этим все и ограничивалось.

Тогда я еще не представлял себе в действительности, что значит для нас обоих эта разница в возрасте, но сейчас часто спрашиваю себя, что она подумала, когда однажды в конце года раскрыла газету и увидела портрет своего «двадцатишестилетнего» друга с надписью над ним: «Юноша в 21 год, ставший олимпийским чемпионом!»

В остальном в моей тренировке все шло нормально. В ней всегда присутствовало волнение предстоящего большого путешествия. Хлопоты со сбором денег, с получением паспортов, с заказом спортивной одежды постоянно напоминали об Играх и постоянно подстегивали в работе.

После первого месяца тренировки на дорожке мои скоростные качества стали проявляться по-настоящему. 25 июля в Домейне я пробежал поздно вечером по шоссе в тапочках с резиновой подошвой три раза по 440 ярдов за 51,0, 51,5 и 51,2. Время засекал Билл Бейли: он нажимал на секундомер на старте, прыгал в свою машину и дожидался меня на финише.

В тренировке бывали, и довольно часто, относительные неудачи, например не удавалась серия по 300 ярдов, где темп бега снижался после каждой второй пробежки. Но по крайней мере каждое второе тренировочное занятие можно было считать удачным.

Одной из таких хорошо проведенных тренировок было занятие на полумилевом отрезке в Пьюкекоу, рядом с домом моей матери, где я провел серию пробежек по 20 по 440 ярдов в среднем за 62 секунды. Время я засекал по секундной стрелке часов, которые во время бега были у меня на запястье. Помню, как после пятой пробежки один садовник, который, очевидно, наблюдал за происходящим из окна, вышел на веранду и стоял там до тех пор, пока я не пробежал все двадцать отрезков. Я не думаю, чтобы он знал, кто я такой или какова моя цель, однако он, казалось, был весьма поражен, наблюдая, какое количество физической работы выставляется напоказ. Его присутствие в качестве беспристрастного зрителя, конечно, помогло мне выполнить программу.

К этому времени имя Артура Лидьярда стало появляться в заголовках газет.

Имея в виду, что Лидьярд воспитал пять спортсменов, попавших в класс «А» олимпийской команды, оклендцы сознавали, что вклад Лидьярда должен быть упрочен фактом его присутствия в Риме. Оклендский центр послал письмо в Новозеландскую легкоатлетическую ассоциацию с требованием включить Лидьярда в команду в качестве официального тренера.

Легкоатлетическая ассоциация в обычной для далеких от жизни административных столпов манере быстро свалила все дело на плечи Ассоциации по Олимпийским и Британским играм и, предложив последней высказать свою точку зрения на требование включить Лидьярда в команду, не определила своего отношения к этому письму и ограничилась уклончивой припиской, сделанной председателем Гарольдом Остэдом. Там говорилось, что «тренер может быть включен в команду, если этого требует представительство. Если легкоатлетическая команда пошлет одного, то и другим командам следует разрешить делать то же самое».

С этого места дело дальше не сдвинулось. Был Артур Лидьярд, человек, который собственноручно подготовил пять бегунов высокого класса, и была ситуация, беспримерная в истории олимпийских команд Новой Зеландии. И все же казалось, что Лидьярду воспрепятствуют из-за боязни создать прецедент.

Холодный ответ на предложение оклендского центра не остался незамеченным в самом Окленде, и председатель кроссовой секции Фрэнк Шарп, сознавая, что высшие чиновники собираются задавить почин на корню, немедленно организовал подлиску для поездки Артура в Рим.

Я не могу не вспомнить высказывание бывшего ученика Лидьярда Майка Мэки, умного бегуна, первого, кто познакомил меня с Лидьярдом. Это высказывание было сделано после того, как на Олимпийских играх 1956 года Мюррей Халберг разочаровал всех, выступая в финале бега на 1500 м, где он применил необычную тактику лидирования на первых 400 м. Мюррей на Играх был в одиночестве. Майк сказал: «Мюррей мог победить, если бы Артур был вместе с ним».