Питер Снелл. Без труб, без барабанов - Снелл Питер - Страница 61

Я твердо решил не поддаваться ни на какие уговоры, но это оказалось нелегко, как только я вновь встретился с Артуром. Он хотел посетить Швецию, и, конечно, без меня его поездка многое бы проиграла. Он понимал, что я не в форме и знаю об этом, и стал энергично убеждать меня, что, судя по моему выступлению в Лос-Анджелесе, пара недель тренировок даст мне возможность показать еще кое-что стоящее, прежде чем я расквитаюсь с бегом. Весь вопрос в том, говорил он, что я не провел доводящую работу.

Но я знал из своих выступлений, что меня бьют не за недостаток доводящей работы, а за то, что мне не хватает физической готовности. На последней прямой вы не будете скрючиваться, если вам недостает одной только быстроты.

Однако приняв в Норвегии такое решение, я отказался выступать в забеге на 1609 м (в программе объяснялось, что такая дистанция эквивалентна одной английской миле), устроенном во второй день соревнования в Осло. Я побегал трусцой по лесным тропинкам час и сорок пять минут, а после ленча пошел посмотреть эту милю на стадион. Джон уверенно обыграл Грелле, показав 4.00,6. На следующее утро я проводил его домой, в Новую Зеландию, а сам отправился в Западный Берлин.

В тот же день я участвовал в забеге на 1500 м. Моросил дождь, дорожка была сырой, и бег начался в медленном темпе. Я думал, что Грелле, проиграв Джону, не доставит больших хлопот и мне, но, как и в других соревнованиях, несмотря на мое огромное желание финишировать хорошо выйдя на прямую, спуртовать я не мог. Я не был доволен своим выступлением. Обычно мой бег — демонстрация настоящей готовности. Мне всегда доставлял громадное удовлетворение свободный полет, когда тело послушно откликается на каждый, даже малейший, призыв сознания к увеличению скорости. Но ни в Осло, ни в Западном Берлине никакого полета не было. Я не бежал, а трудился.

У меня были все возможности, чтобы выиграть это последнее состязание, но я оказался неспособным на это. Последний круг мы прошли довольно быстро, но искры, жизни в моем беге не было. Грелле и местный бегун были на финише впереди меня. Шюль пришел четвертым. Я показал 3.44,0.

Миновав контрольный пункт на границе между ГДР и ФРГ, мы с Артуром прибыли в Лейпциг. Мы были гостями Академии спортивной медицины ГДР.

Главной целью поездки в Лейпциг было чтение Артуром лекций для врачей академии. Было приглашено также несколько избранных тренеров. Все это сильно не походило на ситуацию в Новой Зеландии, где один-два врача могут присутствовать на беседах Артура с тренерами, но никогда не приглашают его на свои конференции по спортивной медицине.

Позднее мы поехали на чудесным образом реконструированный Лейпцигский стадион, где академия располагает своими лабораториями и клиниками. Я был подвергнут физиологическому тесту, который, к моему смущению, провели полностью женщины-врачи. Они проверили мой вес, рост, костную структуру, степень жировых отложений в различных частях тепа. Мне дали бариевый тест для определения с помощью рентгеновских лучей емкости сердца, а затем посадили на велосипед, оснащенный специальной маской, так что каждый мой выдох мог быть собран и подвержен анализу, а также системой, позволяющей регулировать нагрузку. Одновременно записывалась моя электрокардиограмма.

Я педалировал в течение семи минут, потом отдохнул, педалировал еще две минуты против увеличенного сопротивления, затем еще две минуты в условиях еще большей нагрузки и, наконец, еще две против еще большего сопротивления. Кто-то сказал: «Остановитесь, когда станет тяжело», и я протянул еще четыре минуты, прежде чем едва не проглотил маску в своих усилиях набрать воздуха. Когда я прекратил крутить педали, пот лил с меня градом, однако все, казалось, были очень довольны полученными результатами.

Мне сказали, что я достиг тех же показателей, какие обнаруживаются лишь у велосипедистов высшего класса. Поскольку мои мышцы не были тренированы к езде на велосипеде, это было весьма удивительным и вместе с тем хорошо подчеркивало ценность развития сердечно-респираторной системы посредством бега для повышения уровня выносливости мышц.

Наши лейпцигские хозяева позаботились о том, чтобы мы проехали пограничный пункт без хлопот, и мы даже некоторое время приятельски болтали с охраной, пришедшей инспектировать наш поезд. Быстрая западногерманская электричка домчала нас в Нюрнберг.

После приятного двухнедельного пребывания в гостях у фирмы «Адидас», мы стали готовиться к возвращению домой. Турне закончилось.

Я был обеспокоен предстоящим возвращением на родину. Мне хотелось приехать в Новую Зеландию без всякой шумихи. Во время турне я получал много писем от новозеландцев, и из них мне стало совершенно ясно, что думают по поводу турне мои соотечественники. В прошлом мне оказывали очень милые встречи, и я знал из писем, что люди в этот мой приезд позаботятся о том, чтобы я не был удручен, не увидев на аэродроме никого из приветствующих.

Этого мне не хотелось. Для меня публичная встреча означает прежде всего выражение симпатии. Теперь мне не хотелось этой симпатии.

С того момента как я решил выехать домой, я тратил много усилий, чтобы избежать прямых вопросов о моих дорожных приготовлениях, а также чтобы сбить людей со следа. До Сиднея мне вполне удалось добраться незамеченным. До того момента я не дал знать о себе даже Салли. В Сиднее я позвонил ей и сообщил, когда меня следует ждать. Я попросил ее не говорить о моем прибытии никому из представителей газет или радио. Однако служащий авиалинии, по которой я должен был лететь домой, просматривая список пассажиров, обнаружил мою фамилию и немедленно сообщил о моем возвращении на радио и в газеты. К счастью, представители этих учреждений были единственными, кто встречал меня, и это меня вполне устраивало.

Мои подвиги во время турне особенного восторга у меня не вызывали. Мои надежды не оправдались, и там, где я намеревался быть первым, потерпел поражение. Все же, зная немало о тренировке, я мог смотреть на свои поражения не закрывая глаз. Когда дела пошли плохо, я стал напряженно искать причину своих неудач. И когда был с собой вполне искренен, не мог не видеть, что причин, объясняющих, почему я перестал хорошо бегать после Токио, было множество.

Я слишком сильно полагался на свою способность быть на высоте положения в нужный момент. Такая уверенность помогала в течение первых соревнований. На этой стадии турне я был уверен, что приду в полную форму, и первые поражения меня не беспокоили. Во всяком случае, я был менее озабочен, чем мог быть, если бы понимал, что мои соперники подготовлены лучше, чем я.

Довольно трудно объяснить, что я тогда чувствовал. Начну с того, что в то время я не был склонен видеть большую разницу между теперешними международными состязаниями и национальными первенствами несколько лет назад. Я понимаю, что если буду тренироваться напряженно и достигну пика своей формы, то смогу побить лучших милевиков в мире, когда будет нужно, Я знаю, на что способны они и на что способен я сам. Среди них нет никого, кто на протяжении последних двух лет был бы все время на уровне высшего класса, хотя за это время один или два бегуна выросли. Для меня теперь единственная разница между международными и национальными соревнованиями заключается в том, что соревнования на высшем уровне вызывают более интенсивное внимание публики и ставки здесь выше.

Мое положение было также необычным. Несмотря на мои проигрыши, люди продолжали ходить, чтобы посмотреть иа меня. Я уже упоминал об этом. И говорю об этом снова, потому что нахожу этот факт многозначительным.

Ни в какой момент я не чувствовал себя разочарованным. Для многих людей я, наверное, казался спортсменом, привыкшим побеждать, который вдруг перестал побеждать и не знает почему. В действительности же обнаружилось, что я просто был не в состоянии заставить себя тренироваться к турне по всему свету только для того, чтобы удержать свой рекорд непобитым. Чтобы взяться за оружие по-настоящему, мне нужны были олимпийские игры или какая-нибудь еще недостигнутая цель.