Питер Снелл. Без труб, без барабанов - Снелл Питер - Страница 48

Однако я полагаю, что, по крайней мере, полдюжины командных видов должны быть исключены из программы Игр, чтобы обеспечить возможность нормально справляться с остальными видами.

Техническая сторона дела на Играх в Токио была абсолютно фантастической. Японцы бросили все современные средства — микромагнитофоны, вертолеты, телевизионные установки, все, чтобы наиболее точным и быстрым образом подсчитать результаты и довести их до зрителя. И зрителям и спортсменам была огромная польза от того, что на Играх были широко использованы достижения века электроники и транзисторов.

Больше всего я нервничал на Играх в ночь накануне первого выступления. Я принял окончательное решение бежать на обеих дистанциях и в ту ночь долго не мог уснуть, охваченный всевозможными сомнениями.

Я думал прежде всего о том, правильным ли является решение бежать дубль. Я чувствовал, что могу хорошо пробежать 1500 м. Однако 800 м шли первыми в программе, и поэтому существовало опасение, что я не смогу не только занять классное место на этой дистанции или даже не пройти в финал, но и вдобавок буду уставшим к началу забегов на 1500 м. Я мог, преследуя двух зайцев, не поймать ни одного. Не пожадничал ли я?

Многие журналисты расспрашивали меня насчет дубля, и я отвечал им, что прежде всего не хочу лишать себя шансов на победу на 1500 м, а поэтому побегу 800 м только тогда, когда у меня будут все основания полагать, что я этот вид выиграю. Если я стану победителем на 800 м, то проиграть 1500 будет не так уж страшно.

Теперь же, когда я принял окончательное решение, меня одолевали сомнения. А есть ли у меня все необходимое, чтобы выиграть 800 м? Мои опасения разыгрались еще больше, когда я узнал, что в программу забегов на 1500 м добавили еще одну квалификационную ступень.

Если говорить о выборе, то более всего я хотел победить на 1500 м. Это была цель, к которой я стремился после Римской олимпиады. Теперь было, однако, очевидно, что раз я заявился на 800 м, мне бесполезно думать о сохранении каких-то резервов на вторую дистанцию. Они мне понадобятся, чтобы финишировать на 800 м. Я чувствовал себя обескураженным.

Макс Карр пошел вытягивать для меня забег на 800 м и возвратился с новостью, что из каждого забега в полуфиналы выходят четверо, а из полуфиналов в финал только двое плюс два бегуна с лучшими результатами среди не вошедших в число двух из всех полуфиналов. Такой высокий барьер в полуфиналах означал, что они превратятся в такую же резню, как и сам финал.

Своим забегом я был доволен. Мне предстояло состязаться, по существу, лишь с единственным признанным полумилевиком мирового класса — американцем Джерри Зибертом, хотя в забеге присутствовал также и Кривошеев из Советского Союза, бывший в Риме полуфиналистом.

Утром в день забегов я легко позавтракал — корнфлексы, два яйца всмятку с гренками, хлеб с медом (этот мед мне прислали из Саут-Кентербери) и чашка чая. До ленча я отдыхал у себя в комнате, обсуждая предстоящие забеги с Лесом Миллзом, всегда склонным выражать свое мнение по любому вопросу. Я всегда восторгаюсь, слыша мудрые речи о беге на средние дистанции от человека, который выступает не на дорожке, а в секторе для метаний.

В половине первого в компании с Мюрреем и Барри — в тот день им предстояло бежать 10 000 м — я отправился выпить чаю. Мы ничего не ели. Забеги на 800 м начинались в 3.30. Менеджер Билл Стивенс выделил нам машину, и я вместе с Мюрреем, Барри и Артуром приехал на стадион за час до начала. В первый раз я прочувствовал процедуру прибытия, которая в течение следующих восьми дней стала для нас обычной. С нами обращались как с очень важными лицами и нашу машину сопровождал эскорт до самых ворот стадиона. В раздевалке я отдыхал на кушетке, увитой виноградной лозой, — были предусмотрены даже одеяла и подушки — и пошел разминаться за 45 минут до старта.

Среди разминающихся я быстро обнаружил своих старых противников и был удовлетворен, заметив, что многие из них начали разминку задолго до моего прихода. Полная разминка — часто довольно утомительная процедура, и если спортсмен разминается чересчур тщательно, это верный признак того, что он нервничает.

Артур пошел со мной, чтобы не потерять меня и произвести отметку о моей явке на перекличку. Олимпиада была так хорошо организована, что нельзя было не явиться на свой вид в нужное время. Расписание забегов было явственно обозначено на больших досках вдоль разминочной дорожки, постоянно делались объявления на английском языке, и каждые 30 минут производился контроль явок.

Как только я приступил к разминке, все сомнения и опасения слетели с меня разом. Всякие размышления были уже бесполезны. Все, что теперь случится, от меня уже не зависит. Именно теперь я почувствовал, что Игры по-настоящему начинаются для меня сейчас.

Наверное, из-за того, что я был чемпионом, защищающим свое звание, я, продвигаясь среди своих соперников, испытывал чувство «я лучше других». Я не мог не сознавать, что они смотрят на меня, во-первых, как на чемпиона, а во-вторых, как на бегуна, прошедшего отличные прикидки перед Играми. Я должен был действовать на них обескураживающе одним своим присутствием. По крайней мере я хотел этого.

Наконец снова я появился на пункте переклички. Здесь нас проверяла большая группа японских секрета рей. Они работали спокойно и эффективно. Здесь же была и женщина с иголкой и ниткой в руках, чтобы подшить номер, если окажется необходимым. За 10 минут до старта нас через подземный туннель провели на поле, и мы оказались у самого начала предпоследней прямой. Теперь ходьба до самого старта.

Мы появились на стадионе как раз в момент, когда давали старт первому забегу. Я был довольно-таки потрясен, увидев, как никому не известный бегун из Кении Кипругут исполнил великолепное соло с результатом 1.47,8. Он выиграл у второго почти целую секунду, и в этом забеге наихудший квалификационный результат составлял 1.48,9. Остальные два забега перед моим были менее фантастическими. Победители в них показали 1.50,3 и 1.49,5. Дышать стало чуточку легче.

Я привез с собой шиповки, которые сохранял еще со времени турне по США в 1963 году, и пробежал в них все забеги, исключая первый на 1500 м. Мы положили наши туфли и отправились посмотреть третий забег, где бежали Киндер и Грот. Киндер выиграл с неплохим временем — 1.49,5. Однако я испытал смешанное чувство огорчения и облегчения, когда Грот, имевший в сезоне лучший результат, на прямой сник и, хромая, закончил бег, выбыв из дальнейших состязаний.

Как в Риме и в Перте, здесь мне опять выпала внешняя дорожка. Не помню, что у меня были какие-то особенные соображения ни когда я трусил около стартовой линии, ни когда меня вызвали на старт. Я принял низкий старт, рассчитывая быстро уйти вперед и к моменту, когда кончится разделение дорожек, занять удобную позицию.

Однако, когда мы вымахали из первого виража, обнаружилось, что и другие также взяли быстрый старт. Я был где-то в самом хвосте. Бегуны сбились в тесную кучу, и я решил, что ничего страшного не произойдет, если я останусь там, где есть, и последую тактике выжидания. Темп был довольно быстрый. На предпоследней прямой я бежал достаточно легко, намереваясь в то же время улучшить свою позицию и занять место, с которого можно было бы атаковать обоих лидеров. На последнем повороте, чтобы не попасть в «коробочку», я обошел обоих и взял лидерство. Я внимательно смотрел то в одну, то в другую сторону, чтобы кто-нибудь не захватил меня врасплох внезапным броском. Я выиграл за бег с небольшим преимуществом, но на последней прямой еле сдерживал себя, чтобы не втянуться в спринт, потому что стремился выиграть забег с наименьшей затратой сил.

Странно, но то же ощущение у меня возникало и на финише первых забегов на 1500 м. Я был доволен результатом 1.49,0, учитывая легкость, с которой он мне достался.

Я остался на поле, чтобы посмотреть следующие два забега, особенно мне хотелось увидеть выступления Джорджа Керра и Билла Крозерса. Оба выиграли. После этого я присоединился к группе австралийцев, и мы приготовились наблюдать забег на 10 000 м. Тем временем Артур побежал в будку, где находился репортер новозеландского радиовещания.