Пионеры, или У истоков Сосквеганны (др. изд.) - Купер Джеймс Фенимор - Страница 47

• Предыдущая
• 47/73
• Следующая

— Какая часть? — повторил Гирам, съежившись под пристальным взглядом охотника. — Кажется, половина, да, половина. Но у вас на рукаве кровь. Вы, видно, застрелили что-нибудь нынче утром?

— Да, застрелил, — сказал охотник с многозначительным кивком, — и удачный был выстрел.

— Гм, — произнес Дулитль, — а где же дичь? Должно быть, хорошая дичь; ваши собаки не погонятся за плохой.

— Они погонятся за всяким, на кого я их натравлю, сквайр! За вами, например, если я им прикажу. Сюда, Гектор, сюда же, говорят тебе, ближе!

— Я всегда слышал, что ваши собаки очень хороши, — отвечал Дулитль, ускоряя шаги и с опасением поглядывая на собак, обнюхивающих его ноги. — А где же дичь, Кожаный Чулок?

Во время этого разговора они дошли до места схватки с пантерой, и Натти, указывая концом ружья, ответил:

— Вон она лежит. Любите вы это мясо?

— Как! — воскликнул Гирам. — Да это собака судьи Темпля, Верный. Берегитесь, Кожаный Чулок, не наживайте себе врага в лице судьи. Надеюсь, что это не ваших рук дело?

— Осмотрите сами, мистер Дулитль, — сказал Натти, доставая нож из-за пояса, — похоже ли, что эта глотка перерезана этим ножом?

— Она страшно истерзана! Какие ужасные раны! Нет, это не нож! Кто бы мог сделать это?

— Пантеры, сквайр! Вон они, за вашей спиной!

— Пантеры! — воскликнул Гирам, поворачиваясь с быстротою, которая сделала бы честь любому танцмейстеру.

— Успокойтесь, — сказал Натти, — их тут две, но с одной покончила собака, а с другой — мое ружье. Поэтому не бойтесь, сквайр, они не могут вас укусить.

— А где же олень! — спросил, забываясь, Гирам, оглядываясь с недоумением.

— Какой олень? — спросил Натти.

— Ну, да! Разве вы не убили оленя?

— Как? Да ведь это запрещено законом, сквайр! — отвечал старик. — Надеюсь, что закон не запрещает убивать пантер?

— Нет, напротив, за них выдается премия, но разве ваши собаки ходят на пантеру, Натти?

— На все, что вам угодно; на вас, если хотите, — ведь я же вам говорил. Сюда, Гектор, сюда!

— Да, да. Я помню. Но какие, однако, замечательные собаки, просто удивление!

Натти присел на землю и, положив голову пантеры к себе иа колени, надрезал кожу вокруг ушей и снял ее с головы с ловкостью опытного охотника.

— Что вы так смотрите, сквайр? Никогда не видели, как снимают скальп с пантеры? Однако, вы должностное лицо; выдайте же мне ордер на получение премии.

— Ордер, — повторил Гирам, притрагиваясь пальцем к ушам пантеры и, видимо, не зная, как поступить. — Хорошо, пойдемте в вашу хижину. Там вы можете принести присягу, а я напишу ордер. У вас, конечно, найдется Библия для присяги?

— У меня нет книг, — сказал Натти сухо, — и не найдется такой Библии, какую требует закон.

— Закон не требует какой-нибудь особенной Библии, — возразил мировой судья, — ваша годится так же, как всякая другая. Идемте же и дайте присягу!

— Потише, потише, сквайр, — сказал охотник, поднимая с земли свои трофеи. — С какой стати я буду присягать в том, что вы видели своими глазами? Разве вы не верите самому себе, и другой человек должен клясться в том, что вам известно? Вы видели, как я снял скальпы с этих животных, и если я должен присягнуть, то разве перед судьей Темплем, который не был свидетелем этого.

— Но здесь нет ни пера, ни бумаги, Кожаный Чулок! Нам придется идти за ними в хижину. Иначе, как я напишу ордер?

Натти взглянул на хитрого чиновника со своим безмолвным смехом.

— А вы думаете, у меня найдется этот школьный хлам? На что мне перья и бумага? Я не умею ими пользоваться и не держу их. Нет, нет, я отнесу скальпы в деревню, сквайр, а вы мне напишете ордер в вашей конторе. Черт бы побрал эти ремни! Кончится тем, что они задушат собак! Одолжите-ка мне ваш нож, сквайр!

Гирам, которому хотелось поддержать хорошие отношения с охотником, исполнил его просьбу. Натти перерезал ремни на шеях собак и, возвращая нож, заметил беспечным тоном:

— Это хорошая сталь и, сдается мне, не в первый раз перерезает эту кожу.

— Уж не хотите ли вы сказать, что я спустил с привязи ваших собак! — воскликнул Гирам, неосторожно выдавая себя этими словами.

— Спустил с привязи? — повторил охотник. — Это я сам их спустил. Я всегда спускаю их, уходя из хижины.

Изумление, выразившееся на лице Дулитля, рассеяло последние сомнения, остававшиеся у Натти, и хладнокровие старого охотника сменилось негодованием.

— Послушайте, мистер Дулитль, — сказал он, стукнув прикладом о землю, — я не знаю, какую корысть вы ожидаете найти в вигваме такого бедного человека, как я, но говорю вам прямо, что никогда нога ваша не ступит в мою хижину с моего разрешения. А если вы будете шататься вокруг нее, как сегодня утром, то вам не поздоровится.

— А я скажу вам, мистер Бумпо, — отвечал Гирам, удаляясь быстрыми шагами, — что вы, как мне известно, нарушитель закона, я же мировой судья и докажу вам это сегодня же.

— Наплевать мне на вас и на ваш закон! — крикнул Натти, щелкнув пальцами. — Улепетывай, пока я не поддался искушению поступить с тобой по заслугам, да, смотри, не попадайся мне в лесу, а то, неровен час, я приму тебя за пантеру.

Гирам не стал дожидаться, пока негодование старого охотника выльется в какие-нибудь действия. Когда он скрылся из вида, Натти вернулся в хижину, где все оказалось спокойно, как в могиле. Он привязал собак и постучал в дверь, которую отворил Эдвардс.

— Все благополучно, малый? — спросил старик.

— Вполне, — отвечал юноша. — Кто-то пытался отворить дверь, но не справился с ней.

— Я знаю эту тварь, — сказал Натти, — но он не скоро решится подойти ко мне на выстрел…

Когда Мармадюк Темпль и Джонс выехали за ворота, судья еще находился под впечатлением прощания с дочерью, которое мешало ему немедленно начать разговор. Со своей стороны Ричард был полон сознания важности задуманного предприятия, удержавшего его от обычной болтовни. В глубоком молчании всадники проехали с милю.

— Ну Дик, — сказал наконец судья, — так как я согласился последовать за тобой, то пора, кажется, оказать мне дальнейшее доверие. Куда и зачем мы путешествуем в таком торжественном безмолвии?

Шериф издал громкое «гм» и, устремив глаза вперед, как человек, видящий перед собой картины будущего, сказал:

— Между нами всегда было разногласие в одном пункте, судья Темпль, можно сказать, со дня нашего рождения. Я не хочу сказать, что возлагаю на тебя ответственность за это, так как человек не отвечает за природные недостатки так же, как, с другой стороны, не должен хвалиться природными достоинствами; но есть один пункт, в котором мы расходились с момента нашего рождения, а, как тебе известно, ты всего двумя днями старше меня.

— Я недоумеваю, Ричард, что это за пункты! Мне кажется, мы расходимся так существенно и по стольким пунктам…

— Это только последствие, сэр, — перебил шериф, — все наши мелкие разногласия вытекают из одной причины: именно, различного мнения о том, чего может достигнуть гений.

— Что такое, Дик?

— Кажется, я говорю на правильном английском языке, судья Темпль; по крайней мере, должен бы был говорить, так как учил меня мой отец, а он говорил…

— По-гречески и по-латыни, — перебил Мармадюк, — я знаю способности твоей семьи к языкам, Дик! Но вернемся к делу. Куда и зачем мы едем?

— Чтобы предмет был изложен толково, сэр, надо предоставить рассказчику говорить то, что он считает нужным сказать, — возразил шериф. — По-твоему, судья Темпль, всякий человек, по своим природным способностям и воспитанию может делать хорошо только одно какое-нибудь дело. Я же утверждаю, что гений может заменить образование и что бывают люди, способные делать решительно все.

— Как, например, ты сам, — заметил Мармадюк, улыбаясь.

— Я презираю личности, сэр, я ничего не говорю о самом себе. Я утверждаю, что на твоем патенте есть трое людей, одаренных универсальным гением, хотя и действующих под влиянием различных побуждений.

• Предыдущая
• 47/73
• Следующая