Беглец (СИ) - Харп Виктор - Страница 4

— Не понимаю, почему ты сам не освободился, Ринхорт. С твоей-то силищей!

Он опустил голову.

— Это невозможно, принц.

— Я не принц! — с тихой яростью прошипел я.

И как этот дарэйли меня вычислил? Одного жреческого ножа, с которым я не расставался по дурости, для этого мало, да и был он уже не в моих руках, иначе Ринхорт не напал бы на старика. Нож можно потерять и найти. А кольцо я спрятал. И, даже если Ринхорт его почуял, пусть докажет, что оно имеет ко мне какое-то отношение. У меня что, на лбу написано "Принц Ардонский"?

Видимо, со злости вопрос этот был мной озвучен, потому как рыцарь ответил с язвительнейшей усмешкой:

— А ты себя видел со стороны?

Мстительный у него характер, оказывается. Запомним.

Дарэйли повел рукой в воздухе и выловил из пустоты серебряную полированную пластину с ладонь величиной. Протянул мне с той же кривой ухмылкой:

— На, полюбуйся.

В зеркале отразилась физиономия незнакомого, почти взрослого парня — бледная, худая, злобно перекошенная. На высоких скулах горел лихорадочный румянец. Темно-серые глаза налились кровью, губы презрительно морщились, неровно обрезанные черные волосы торчали во все стороны, а у правого виска словно воткнули серое перо. Похоже на седую прядь. Но на лбу — никаких надписей, между прочим.

— И что? — налюбовавшись на этого урода, я поднял глаза.

Ринхорт нахмурился:

— А ты не видишь?

— Что я должен увидеть?

— У тебя на лбу…

Я почти зарычал:

— Издеваешься?

— Тихо, тихо, — он поднял ладонь, и усмешка мгновенно соскользнула с его лица, как ящерка с камня. — Старика разбудишь. Не знаю, почему ты не видишь, но у тебя между бровей есть пятно с ноготь величиной. Бледное, почти незаметное. Такое же, как было у Ардонских львят. В смысле, у наследников Ионта Завоевателя. Все жрецы Эйне знают об этой особой примете.

— Никогда не замечал, — растерялся я. — Ни у себя, ни у брата.

И тут мерзкий демон захохотал, забыв о спящем смотрителе:

— Вот ты и попался! Легко же тебя обвести вокруг пальца, принц. Но я не выдам тебя даже под страхом смерти, — и дарэйли поклялся, положив ладонь на рукоять меча.

— Мне плевать, выдашь ты или не выдашь! — сорвался я, вне себя от злости. — Я не сын ему! Я никогда не возьму его имени, никогда!

От обиды я даже отпираться не стал. Не ожидал от себя такой глупости. Впрочем, почему не ожидал? Те, кто украл у меня десять лет жизни, знали, что делали. "Надо срочно взрослеть, Райтэ. Иначе ты не справишься", — сказал я себе.

— Тебя будут искать под любым именем, принц. Меня прятали десять лет поблизости от Лабиринта как раз на тот случай, если выйдет тот, кто унес в подземелья жреческий нож императора Ионта.

Да, это была непростительная глупость — тащить с собой нож. Не надо было вообще брать его тогда из святилища. Но разве я знал, что этот кусок металла так легко отследить? Мне нужно было оружие. И случайно ли я умудрился его сохранить даже в другом мире? Значит, там он оказался мне полезен. А вот здесь — выдал.

— Какое же имя ты возьмешь? — полюбопытствовал дарэйли.

Я подумал. И решил, что возьму, даже если не дадут, имя деда по линии матери:

— Райтегор Энеарелли.

— Хорошее имя. Древнее. Тогда позволь мне сопровождать тебя в пути, Райтегор Энеарелли, куда бы ты ни направился. Делать мне все равно нечего, а так — занятие какое-никакое появится. Я еще не привык… к свободе.

Что-то не хотелось мне связываться с той черной шипастой горой железа, в которую в любое мгновенье мог обратиться Ринхорт. Но не бросать же его теперь. Вдруг еще на кого кинется? Демон есть демон, даже если он отпирается от этого нелестного имени. Да и кто может просветить меня о делах Гончаров лучше, чем их раб? Сам Гончар, разумеется, — тут же ухмыльнулся я. Желательно, Верховный. Но эту хищную мысль, отозвавшуюся в груди сладким трепетом предвкушения, я тоже запихнул куда подальше.

Ринхорт за время затянувшейся паузы несколько растерял гонор: чем дольше длилось мое молчание, тем ниже опускались его широкие плечи.

— Позволяю, — кивнул я, наконец. — Если только не до ближайшего жреца Эйне.

И осекся, и прикусил язык, увидев, как полыхнули ненавистью глаза Ринхорта.

— Уж будь уверен… — прошипел он. — Они первыми узнают, что такое дарэйли на свободе.

Скромный паттер, лежавший в лубках на тюфяке, едва заметно улыбнулся, и я понял, что слуги Единого не прочь воспользоваться освободившимися от жрецов рабами в своих интересах.

Я почти ничего не знал о культе Единого, самой популярной религии Подлунного мира, хотя не раз бывал вместе с императором и братом в храмах этого странного бога. "Бога черни", — презрительно говорил Ионт, но при этом опирался на тех же храмовиков, утверждая на покоренных землях свою власть.

А вот моя мать никогда не переступала порога храма Единого. "Он — бог Небытия, бог прошлого и будущего, — говорила она. — Мы же, Райтэ, по воле Эйне живем в настоящем, в мире Сущего. Единого нет в его храмах, так зачем мне туда идти? К Нему приходят только после смерти". Но я тогда был еще слишком мал, чтобы вникать в божественные дела.

— Помогут ли нам храмовики? — пробормотал я еле слышно.

Старик тут же открыл глаза.

— Помогут. Еще десять лет назад, сразу после трагедии, Всеблаженнейший Паттеран разослал весть во все храмы, дабы беглому Ардонскому принцу оказано было всяческое воспомоществование и дано укрытие.

— А что взамен? — прищурился я.

— Ничего.

— С чего это вдруг? — встрял Ринхорт. — С вашей-то тысячелетней ненавистью к нам и Гончарам?

— Ненависть у невежд. Нет между нашими богами ненависти, так и нам не к лицу. Зачем ненавидеть сорняк или дерево, зараженное тлей? Ваш Эйне когда-нибудь очистится и сольется с богом Единым, и царство божье будет одно.

— Ага, царство Небытия.

Старик сердито сверкнул глазами, отвернулся, пробормотав:

— Ересь это. Прошлое было, и Будущее не может не быть… А корысть в вашем деле у паттерства есть: возгордились Гончары, дела греховные творят, богами земными себя уже считают, ангелов и демонов плодят. Остановить их надо. Раньше-то, до войны Трех миров, люди своей силой обходились, без всяких дарэйли. Пока Круг Гончарный крутится, пока силу демоническую жрецы пленяют и пользуют, не вернется магия к людям.

— Вот Бездна, мать Тьмы! — выругался Ринхорт. — Опять дарэйли во всем виноваты. Да если бы не мы, здесь после войны была бы мертвая пустыня!

Я решил было пресечь дурацкий спор, пока демон не вошел в раж. А то видели мы уже. Но черный рыцарь сам сник, махнул рукой:

— А, толку с тобой говорить… что одни жрецы, что другие…

Паттер чуть дернулся, как от укуса, но промолчал, и демон принялся за меня.

— Так куда мы направимся, княжич?

Что-то расхотелось мне говорить вслух о своих планах. Любых жрецов, кормившихся чужой силой, я решил обходить стороной.

— Не называй меня княжичем! — надменно вскинув подбородок, я ушел от ответа.

Дарэйли купился, его черная бровь недоуменно поднялась:

— Почему же?

— Потому что есть разница между потомком по крови и наследником титула. Княжич — это тот, кого сам князь признал наследником.

— Знаешь, я до сих пор плохо разбираюсь в этих глупых человеческих традициях. Разве сам факт рождения от княжны Сеаны не дает тебе такое право?

— Потомки по женской линии не наследуют титул. И что здесь глупого? По-моему, очень даже разумная традиция, чтобы среди родственников не было братоубийств.

— Ты изучал когда-нибудь историю людей? — прищурился он.

— Сколько успел, — буркнул я, чувствуя, как загораются щеки. Быть мальчишкой в глазах рыцаря — еще не смертельно, все вырастают со временем. Но быть невежественным дураком… Это неизлечимо.

— И правда, когда тебе было изучать, — Ринхорт совсем не смеялся, даже что-то вроде сочувствия промелькнуло в черных глазах. — Так вот, до войны Трех миров наследование по женской линии было важнее, потому что только через женщин передавался магический дар, хотя сами они редко были сильными магинями. В этом порядке еще был для людей какой-то смысл, а теперь — никакого.